стоял недвижно в лунном свете, словно статуя. Замерла и Маргарита у ног его.
— Не знаю, - сорвалось с уст мастера.
Воланд вздохнул.
— Сдается мне, что вы спасовали, мастер. Но дело ваше.
В комнате наступила вязкая тишина. Но хозяин был учтив с гостями до конца.
— Ну, Маргарита Николаевна, — обратился Воланд весело к даме чужого сердца, — говорите, что вам еще нужно?
Глаза Маргариты вспыхнули, и она умоляюще обратилась к Воланду:
— Позвольте мне с ним переговорить?
Воланд кивнул, и Маргарита, припав к уху мастера, что то пошептала ему. Слышно было, как тот ответил ей:
— Нет, поздно. Ничего больше не хочу в жизни. Кроме того, чтобы видеть тебя. Но тебе опять советую — оставь меня. Ты пропадешь со мной.
— Нет, не оставлю, — ответила Маргарита и обратилась к Воланду: — Прошу вас вернуть нас в дом на Арбате, в полумрак торшера, и чтобы все стало, как прежде.
Тут мастер засмеялся и, обхватив кудрявую голову Маргариты, сказал:
— Не слушайте бедную женщину, мессир. Не бывает так, чтобы все стало, как раньше. — Он приложил щеку к голове своей подруги, обнял Маргариту и стал бормотать: - Бедная, бедная...
— Не бывает, вы говорите? — сказал Воланд. — Это верно. Сдается, вы хотели бы и дальше прятаться в своем доме для скорбных. Будь по вашему. Я дам вам такой домик, где вы обретете душевный покой.
И тут Воланд опять оборотился к возлюбленной мастера и заговорил с ней так, будто они были с ней одни.
— Вы согласны, Маргарита Николаевна, разделить его судьбу?
— Согласна, согласна! – закричала Маргарита.
— Выбор сделан, ставок больше нет! - громовым голосом вскричал Воланд. – Азазелло, твой выход!
..…..
Глава 29 Судьба мастера решена
На закате солнца высоко над городом на каменной террасе одного из самых красивых зданий в Москве, построенного около полутораста лет назад, находились двое: Воланд и Азазелло. Они не были видны снизу, с улицы, так как их закрывала от ненужных взоров балюстрада с гипсовыми вазами и гипсовыми цветами. Но им город был виден почти до самых краев.
Воланд сидел на складном табурете, одетый в черное. Его длинная шпага была воткнута между двумя рассекшимися плитами террасы вертикально, так что получились солнечные часы. Тень шпаги медленно и неуклонно удлинялась, подползая к черным туфлям на ногах Воланда. Положив острый подбородок на кулак, скорчившись на табурете и поджав одну ногу под себя, Воланд не отрываясь смотрел на привольно раскинувшийся перед ним город. Азазелло, расставшись с пиджаком, котелком, лакированными туфлями, вернулся к привычной одежде – черному плащу, стянутому серебряным ремешком, - неподвижно стоял невдалеке, не спуская глаз с повелителя.
Воланд заговорил:
— Какой интересный город, не правда ли?
Азазелло шевельнулся и ответил почтительно:
— Мессир, мне больше нравится Рим!
— Да, это дело вкуса, — ответил Воланд. – Я помню град сей первопрестольным, а ныне это Новый Вавилон.
— Значит, стоит ждать прихода Навуходоносора? – полюбопытствовал Азазелло, наслаждаясь общением с Хозяином.
- Уже.. уже родился тот, который… Даже гвардию свою муштрует. Скоро, скоро… полыхнет. А что там, кстати, за дым, в центре?
— Это горит Дом Литераторов, — ответил Азазелло.
— Надо полагать, Коровьев и Бегемот посетили его?
— В этом нет никакого сомнения, мессир. Тянет их по старинке к искусству и утонченным дамам. Только получается аутодаффе…
— Да, первую натуру не переделать до конца, - согласился Воланд. — И задумался о чем-то своем.
Опять наступило молчание, и оба находящихся на террасе глядели, как в окнах, повернутых на запад, в верхних этажах громад зажигалось изломанное ослепительное солнце. Глаз Воланда горел так же, как одно из таких окон, хотя Воланд был спиною к закату.
Но тут что то заставило Воланда отвернуться от города и обратить внимание на круглую башню, которая была у него за спиною. И не зря. Из стены ее вышел оборванный, выпачканный в тине мрачный человек в хитоне и в самодельных сандалиях.
— Ба! Явление Левия Матвея миру и граду!— воскликнул Воланд, с насмешкой глядя на вошедшего. — Менее всего можно было ожидать тебя здесь, безгрешный грешник. Неужели кончился срок ссылки?
— Да, и давно по земному исчислению.
— А по мне две тысячи лет прошли быстро.
— Можно было б еще тысячу накинуть, - поддакнул Азазелло, ставший в отсутствии кота и всех прочих разговорчивым.
— Судя по виду, от которого никак не очистишься, ты так и пробыл с Хозяином рядом неотлучно и неразделимо как хвост? Могу представить, как ты Ему надоел.
— Он мне не Хозяин. Я зову его «брат».
— Ну так с чем пожаловала, сестра?
Азазелло хохотнул, наверное впервые за десять веков.
— Знать дела у вас идут неплохо, раз такие веселые, - огрызнулся Левий Матвей.
— Это верно, грех жаловаться. Но давай перейдем к делу, - поторопил Воланд, возвращая голосу холод.
— Я к тебе, дух зла и повелитель теней, — высокопарно начал Левий, исподлобья недружелюбно глядя на Воланда.
— Если ты ко мне, то почему не поздоровался со мной, как вошел? — проговорил Воланд сурово.
— Потому что я не хочу, чтобы ты здравствовал, — ответил дерзко непрошенный гость.
— Но тебе придется примириться с этим, — возразил Воланд, и усмешка искривила его рот. — Не успел ты появиться на крыше, как уже сразу отвесил нелепость, и я тебе скажу, в чем она, — в твоих интонациях. Ты говорил так, будто не признаешь теней, а также и зла. Может, у тебя хватит ума подумать над вопросом: что бы делало твое добро, если бы не существовало зла. Как можно было бы дурной поступок отличить от хорошего? И как бы выглядела земля, если бы с нее исчезли тени? Ведь тени получаются от предметов и людей. Вот тень от моей шпаги. Но бывают тени от деревьев и от живых существ. Не хочешь ли ты ободрать весь земной шар, снеся с него прочь все деревья и все живое из за твоей фантазии наслаждаться голым светом?
— Я не буду с тобой спорить, старый софист, — ответил Левий Матвей.
— Ты и не можешь со мной спорить, по той причине, о которой я уже упомянул, — ты глуповат, — ответил Воланд.
— Но зато умен мой старший великий брат. В таких случаях он говорит: «Все полезно на этом свете, но только в правильных пропорциях!»
— Ладно, вернемся к делу, аптекарь. Говори кратко, не утомляя меня, зачем явился?
— Он прислал меня.
— Что же Он велел передать тебе, раб?
— Я не раб, — все более озлобляясь, ответил Левий Матвей, — я его ученик.
— Ты не можешь быть его учеником в силу своего бедного разума, потому мы говорим с тобой на разных языках, — отозвался Воланд, — но вещи, о которых мы говорим, от этого не меняются. Итак, что тебе?
— Он прочитал сочинение мастера и просит тебя, чтобы ты отпустил его душу и наградил покоем. Наверное, это тебе будет не трудно сделать?
— Мне ничего не трудно, — ответил Воланд, — тем более ради одной души, коих у меня миллионы.
Затем усмехнулся уголками губ.
—Значит, не берете его к себе, в свет?
— Он заслужил покой, — твердо отвечал Левий.
— Передай, что сделаю, — согласился Воланд и прибавил, причем глаз его вспыхнул: — И покинь меня немедленно. Уж больно от тебя тяжелый запах. Оно и понятно: питаться так долго акридами и пиявками… Хотя улитки для иных - деликатес.
Левий пропустил колкость мимо ушей дабы закончить поручение.
— Он просит еще, чтобы ту, которая любила и страдала ради него, отпустили тоже, — и в первый раз моляще посмотрел на Воланда.
— Без тебя б не догадался об этом. Иди… с богом… брат.
Левий Матвей исчез.
— Видишь, все получилось, как я и предвидел. Кому нужен тот, кто не умеет... чуть приукрашивать историю.
Азазелло вновь изобразил подобие улыбки.
— А Бегемот так и не научился льстить по-настоящему, хотя и старается вроде, - задумчиво проговорил Воланд.
— Первая натура, - печально откликнулся Азазелло.
— Ну пусть еще сто лет побудет шутом этот знаток «Гамлета» и «Короля Лира». Может научится… А вот Берлиоза с Иваном и натаскивать не надо. Все схватывали на лету, но мне они без надобности. Увы – бездарны!
От Азазелло донесся скорбный вздох.
……..
Глава 32 Прощение и вечный приют
…Ночь густела, летела рядом, хватала скачущих за плащи и, содрав их с плеч, разоблачала обманы. И когда Маргарита, обдуваемая прохладным ветром, открывала глаза, она видела, как меняется облик всех летящих к своей цели. Когда же им навстречу из за края леса начала выходить багровая и полная луна, все обманы исчезли, свалилась в болото, утонула в туманах колдовская нестойкая одежда. Пали личины и мастер узнал в коте Бегемоте известного писателя, а Маргарита в бывшем Коровьеве - успешного актера.
Мастер не удержался, чтобы не спросить мессира о писателе.
— Он в шутах за всезнайство, - пояснил Воланд. - Захотелось покрасоваться. Уговор есть уговор. Через 99 лет договор потеряет силу. Только ему затем придется понести кару за иудин грех на тысячу лет. Ну да ничего – время бежит быстро.
— А чем провинился Миша… Коровьев? – полюбопытствовала в свою очередь Маргарита. – За тот же грех?
— Он тут не столько за грехи, сколько за пустоголовость.
— Разрешите, мессир, еще спросить, - осторожно обратился мастер.
— Слушаю вас.
— А вы были в Москве в 30-е годы?
— Был-был, - кивнул Воланд, и улыбка тронула его губы. – Да ради одного большого разговора с одним большим человеком. Москве нужен был Страшный суд. И она его получила.
— Рука мастера в них чувствуется.
— Ну не вам же одному быть мастером, - рассмеялся Воланд.
Эпилог
…Мастер с Маргаритой не знамо сколько времени шли и шли по наитию вперед, держа источник струящегося света у себя за спиной, веря, что он направляет их по нужному азимуту. И впрямь скоро они увидели дом под сенью разросшихся деревьев – дубов, лип и кленов. Они остановились.
— Наконец мы обретем приют! - воскликнула Маргарита. Она хотела сказать «вечный приют», но в один миг решила пропустить слово «вечный». Пусть будет просто «приют».
Можно было идти или даже побежать к желанной цели, но что-то остановило их. Может то, что дом у них будет теперь так долго, что еще успеет надоесть своей неизменностью. А пока они вкушали сладкое чувство новизны и обретения подарка.
Так ощущала момент Маргарита, но оказывается не мастер.
— Ты тоже думаешь, что я испугался, отвечая на вопрос Воланда? – спросил он.
— Так вот чем ты был озабочен всю дорогу! - рассмеялась облегченно Маргарита. - Мне нет дела до таких вопросов. Я женщина и думала, как будут обживать дом.
— Последняя редакция романа Воланда как будто разочаровала. Иуда там другой, однако он снизошел до нас.
— Нет-нет, ты не прав, роман ему понравился, - горячо запротестовала Маргарита. - И пусть последняя редакция неожиданна, все равно он оценил ее, иначе б не явился в Москву. Шутка сказать у тебя «Нагорную проповедь» со всеми этими «если ударят по правой щеке, обрати к нему и другую» и «Я говорю вам: не противьтесь злому» произносит дьявол в обличии Иешуа. И вывод делается: добро и зло нерасторжимы, ибо выступают внешне как близнецы. Где Еммануил, а где Иешуа человеку отличить сложно.
— Ты меня переоцениваешь. Наверняка у Воланда были и другие дела. А мой роман – это
