прервал его Коровьев, который зашептал в ухо Маргарите:
— Алмазная донна, на сей раз советую вам быть благоразумнее! Пожелайте попросить у мессира что-нибудь весомее, а то ведь фортуна может ускользнуть!
И Маргарита решилась.
— Я хочу, чтобы мне вернули моего мастера, — сказала Маргарита. – Больного или здорового, лишь бы был здесь.
Мессир даже не спросил о ком именно идет речь, а только кивнул. И тут же в комнату ворвался ветер, так что пламя свечей в канделябрах легло, тяжелая занавеска на окне отодвинулась, распахнулось окно, и в далекой высоте открылась полночная луна. От подоконника на пол лег зеленоватый платок ночного света, и в нем появился тот, кто столь самоуверенно называл себя мастером. Он был в своем больничном одеянии — в халате, растоптанных тапочках и черной шапочке с буквой М. вместо кокарды. Небритое лицо его было хмуро, он рассеянно косился на огни свечей, а лунный поток кипел вокруг него.
Маргарита всплеснула руками и бросилась к нему. Она целовала его в лоб, в губы, прижималась к колючей щеке, и долго сдерживаемые слезы теперь бежали ручьями по ее лицу. Она произносила только одно слово, бессмысленно повторяя его:
— Ты... ты, ты...
Мастер отстранил ее от себя и глухо сказал:
— Не терзай меня, Марго. Я тяжко болен.
Он огляделся, и вроде бы не удивился странной компании в комнате, а просто ухватился за подоконник рукою, как бы собираясь вскочить на него и бежать.
Но Маргарита перехватила его, схватив за локоть.
— Нет, нет, не бойся! Я с тобою! Я с тобою!
— Ну что же вы, мастер, - сказал мессир приветливо, - спешите нас покидать. Если уж взяли на себя роль Гамлета, то играйте до конца. Милости прошу к нашему камину.
Коровьев ловко подпихнул к мастеру стул, и тот тяжело опустился на него, а Маргарита бросилась на колени, прижалась к боку больного и так затихла. Больной опустил голову и стал смотреть в пол угрюмыми больными глазами.
— Уважаемый, вы не на допросе, - мяукнул кот. И вздохнул. – Глядя на вас у меня сердце начинает болеть. Приму валерьянку…
— Вы нам не рады. Почему так? — спросил Воланд бесстрастно.
— Иван мне рассказал о вас…
— Пострел и туда поспел, - подтвердил Коровьев.
— Что ж, значит можно обойтись без прелюдий.
И мессир приказал Коровьеву: — Дай ка своему собрату выпить для бодрости.
Коровьев быстро плеснул из графина что-то янтарное и услужливо поднес стакан мастеру.
Мастер с сомнением покосился на питье.
— Не сомневайтесь, это отменное вино, - подбодрил мессир.
— Выпей, выпей. Ты боишься? Верь мне, тебе здесь помогут, - упрашивала мастера Маргарита дрожащим голосом.
— Да уж тут не мозгоправы с сомнительными дипломами от сомнительных вузов, - поддакнул кот. – Тут не заставят верить в свой комплекс Эзопа…
— Комплекс Эдипа, - поправила Гелла.
— А ты откуда знаешь? – удивился кот. - И его обслуживала?
И немедля получил затрещину.
После такой сценки больной взял бокал и решительно осушил его, но рука дрогнула, и выскользнувший стакан разбился у его ног.
— К счастью! К счастью! — закричал Коровьев почти восторженно. — Смотрите, он уже приходит в себя!
Действительно, взор больного стал светлее.
— Это все же ты, Марго? — спросил лунный гость.
— Не сомневайся, это я, — подтвердила Маргарита.
— Ну раз есть говорящие коты, то и ты можешь быть здесь, - смирился пришелец.
— Подайте гостю для разгона! — весело приказал Воланд.
После того, как мастер осушил второй бокал, его глаза стали веселыми.
— Теперь другое дело, — сказал Воланд удовлетворенно. — Теперь поговорим. Кто вы такой?
— Я теперь никто, — ответил мастер, криво улыбнувшись.
— Ну все мы кто-то, даже когда не ведаем кто именно, - заметил мессир. – Другое дело имеем ли мы решимость признаться себе, кто мы на самом деле… А откуда вы?
— Из дома скорби, - ответил мастер. - Я — душевнобольной.
Этих слов Маргарита не вынесла и заплакала вновь. Потом, вытерев глаза, она вскричала:
— Ужасные слова! Ужасные слова! Он мастер, мессир. Он много больше, чем больной. Вылечите его, он стоит того.
— Понимаю ваше желание, дорогая Маргарита Николаевна. Но, смею заметить, есть обстоятельства, когда этого делать не следует. Как с Гамлетом, например…
— Но я не Офелия! - вдруг твердо, уже без просительных ноток, сказала, как отрезала Маргарита.
— Браво! – выкрикнул Бегемот из своего угла.
— Раз вы общались с пиитом Рублевым, то знаете, с кем говорите, — продолжил беседу Воланд. – Легко можно догадаться в каком свете представил меня ваш сосед по палате. Я имел неудовольствие общаться с ним на Патриарших прудах. Он мигом зачислил меня в масоны и диверсанты. Но даже доктор психиатрии отказался ему верить! А ведь он тоже верующий. А вы верите в мое существование? Разумеется, не в качестве шпиона.
— Приходится верить, — ответил мастер обреченно. — Но было бы гораздо спокойнее считать вас плодом галлюцинации и мифологии.
— Ну, что же, если вам спокойнее, то считайте, — вежливо согласился Воланд.
— Нет, нет, — испуганно говорила Маргарита и трясла мастера за плечо, — опомнись! Перед тобою действительно Он!
Кот вновь не преминул напомнить о себе умным рассуждением:
— А вот я действительно похож на галлюцинацию. Обратите внимание на мой профиль в лунном свете, — кот полез в лунный столб и хотел еще что то сказать, но его попросили замолчать, и он смиренно согласился: — Хорошо, хорошо, готов молчать. Я буду молчаливой галлюцинацией.
— А скажите, почему Маргарита вас называет мастером? — спросил Воланд.
Тот пожал плечами:
— Это простительная слабость. Она слишком высокого мнения о романе, что я написал.
— О чем роман?
— О Понтии Пилате и его подсудимом.
Тут опять закачались и запрыгали язычки свечей, задребезжала посуда на столе, Воланд усмехнулся.
— Неплохая тема. Хотя и не актуальная. Простительная судебная ошибка и ничего более. Другие вели б на месте Пилата много хуже, - уж поверьте. Многие лицемерили и поклонялись тому, кого в тот день, не задумываясь, приговорили бы к смерти. Впрочем, затем последователи распинали своего учителя множество раз. Столько, что Он изнемог. Уже на тайной вечере он понял, чем все обернется, и возопил: «Не вино, а кровь вы мою пьете!» Но оставим сию историю истории. Позвольте прочитать ваш роман.
Воланд требовательно протянул руку.
— Я, к сожалению, не могу этого сделать, — ответил мастер, — потому что сжег его.
— Простите, не поверю, — ответил Воланд, — этого быть не может. Рукописи не горят. — Он повернулся к коту и сказал: — Ну ка, Бегемот, дай сюда роман.
Тот моментально вскочил со стула, и все увидели, что он сидел на толстой пачке листов. Кот огреб стопку и с поклоном подал Воланду. Маргарита задрожала и закричала, волнуясь до слез:
— Вот она, рукопись! Вот она!
Она кинулась к Воланду и восхищенно добавила:
— Всесилен, всесилен!
Воланд взял в руки поданную ему рукопись, и стремительно, как считают пачку денежных купюр кассиры, просмотрел ее. Затем отложил в сторону и молча, без улыбки уставился на мастера. Тот неизвестно отчего впал в тоску и беспокойство, поднялся со стула, заломил руки и, обращаясь к далекой луне, вздрагивая, начал бормотать:
— И ночью при луне мне нет покоя, зачем вы потревожили меня? О боги, боги...
Маргарита вцепилась в больничный халат, прижалась к нему и сама начала бормотать в тоске и слезах:
— Боже, почему же тебе не помогает лекарство?
— Ничего, ничего, ничего, — шептал Коровьев, извиваясь возле мастера, — ничего, ничего... Еще стаканчик, и я с вами за компанию. По опыту знаю, как здорово помогает, когда на душе сумрачно. Главное, чтоб душа была…
И стаканчик подмигнул, блеснул в лунном свете, и помог этот стаканчик. Мастера усадили на место, и лицо больного приняло спокойное выражение.
— Ну, теперь все ясно, — сказал Воланд и постучал длинным пальцем по рукописи.
— Совершенно ясно, — подтвердил кот, забыв свое обещание быть молчаливой галлюцинацией, — теперь главная линия этого опуса мне ясна насквозь. И зачем автор убил Иуду? Что он ему сделал? Чуть что: «Иуда-Иуда». А тот, между прочим, собой пожертвовал ради величия товарища. Что ты говоришь, Азазелло? Ты тоже жертвовал? — обратился он к молчащему Азазелло.
— Я говорю, — прогнусил тот, — что тебя хорошо было бы утопить.
— И это называется «спасибо», — с печалью отвечал кот. - Будь милосерден, Азазелло. Ты так похож своей рыжестью на безобидного Шуру Балаганова, а наводишь нашего повелителя на плохую мысль. Поверь, что всякую ночь являлся бы я тебе в таком же лунном одеянии, как наш бледный мастер, и манил бы тебя за собою. Каково бы тебе было, о Азазелло, спросонья тащится за мной не знамо куда и не ведая, как далеко?
— Так-с, - сказал Воланд, и тем пресек, как отрезал бритвой, лишние разговорчики своей свиты. – На мой дилетантский вкус, роман несколько наивен, хотя художественно талантлив. Во всяком случае его никак не сравнить с опусом вашего соседа по палате. Та поэма вызвала у меня изжогу.
— У меня тоже! – объявил кот победно.
Воланд спокойно снял туфлю с ноги и запустил в кота.
— Одно мне непонятно, - продолжил мессир. - Вы же умный человек, но почему-то поступили так же, как и все прочие, - остановились перед, казалось бы, очевидным вопросом. А именно: что было с казненным после его воскрешения?
— А что было? – с беспокойством спросил мастер.
— А было возвращение блудного сына. Как вы думаете, похвалил ли Отец своего Сына за его приключения на Земле?
— Откуда нам, людям, знать такое, - сумрачно ответил мастер.
— Надо же! – и мессир раздраженно хлопнул себя по коленке («Колено – больное», - механически подумала Маргарита). – Вы же писатель и взяли на себя смелость, я бы даже сказал нахальство (Вот именно! – не замедлил подать голос, спрятавшийся кот из-под кровати) писать о том, что вы не видели, но решились воссоздать в своем воспламененном мозгу. Да еще представить свою литературную фантазию на суд публики, хотя сами же описали последствия подобного, заведомо несправедливого, суда…
— Я сжег рукопись, - глухо возразил мастер.
— Осмотрительно, конечно, - согласился мессир, – да поздно. Ваша дама сердца прочла рукопись, и роман запечатлелся в ее сердце. А знаете какие последствия бывают от запечатленного сердца?
Мастер молчал.
— Вы вызвали духов! И вот они перед вами. В сумасшедшем доме от нас, милейший мастер, не спрячетесь. Ведь Он (мессир сделал коротенькую паузу) тоже прочел роман. И колесо завертелось. И что теперь будет? С вами. С Маргаритой Николаевной. С Москвой, наконец. Город, представьте себе, целый город, не сможет стать прежним! Уж Бегемот с Коровьевым об этом позаботятся.
— Мы уж позаботимся, - развязно заверил вновь объявившейся кот, потягиваясь и мурлыча.
Коровьев лишь развел руками, мол: «А что делать, дорогой ограбляемый».
— И ведь я остановить их не смогу. – Тут мессир наклонился и сказал мастеру шепотком доверительно. – Это такие, знаете ли, хулиганы… (Кот и Коровьев перед этой репликой, как по команде, закрыли себе уши. Впрочем кот затем почему-то Гелле).
— Так как вы думаете, уважаемый мастер: как отнесся Отец к злоключениям своего Сына? – вернулся Воланд к главному и меняя тон в голосе на металлический. – Похвалил ли его? Вы, как я понимаю, можете выбрать три варианта ответа: да, нет, не знаю. Какой выберите?
Мастер
