напомнить мне о прошлом!
– Надеюсь, слыхала, – продолжает Королек, – прикончили жену небезызвестного Принца.
– Вот как? – откликается она безмятежно.
– Неужели не знаешь? А между тем об этом даже Москва сообщила. Что ни говори, попасть в столичные новости весьма почетно. Наш городок в очередной раз прославился.
– В последнее время я не смотрю телевизор. Там такие ужасы, мне это вредно…– Она делает многозначительную паузу, и он догадывается:
– Поздравляю. Стало быть, замужем?
– Стало быть, нет.
– Так вот, о Марго, – тотчас переключается он. – Я видел фотку, на которой ты запечатлена чуть ли не в обнимку с усопшей.
– А, это… Всего лишь сюжет для небольшого рассказа. Мы с Марго жили в одном доме, в котором, кстати, я пребываю до сих пор. Долгое время друг друга не замечали – между нами слишком большая разница в возрасте; потом, когда ей исполнилось пятнадцать, как-то сошлись на почве искусства: Марго прекрасно рисовала, мечтала стать дизайнером или архитектором. Но, похоже, не сложилось. В десятом классе она забеременела, а вскоре ее семейство переехало в элитное жилье. Больше мы не встречались.
– Известно, кто отец ребенка?
– Марго умудрилась скрыть его существование, могло даже показаться, что это непорочное зачатие… Кстати, если тебе интересно. У нее дома я была раза три. Ощущение странное. Не могу похвастаться особым чутьем, но что-то в этом благородном семействе было не так. Отец Марго безумно любил обеих – жену и дочь, это было видно с первого взгляда…
– А они?
– Жена благосклонно принимала его любовь. Насколько помню, она производила впечатление слабой и томной. Марго – почти копия матери. И внешне, и внутренне. Не хотелось бы тревожить память покойницы, но после того, как мать Марго убили, прошелестел слушок, что у нее была не совсем традиционная ориентация, и будто бы именно это и послужило причиной ее гибели. Наверное, полный бред и клевета… Погоди, я стараюсь, выкладываю все, что знаю, и только сейчас вспомнила: ты ведь давно уже не занимаешься сыском.
– Решил маленько развлечься. Ну, бывай, – мягко и будто небрежно прощается Королек.
Голос его пропадает.
Наташа возвращается к пианино, слегка прикасается к клавишам. Она сама не понимает, отчего плачет, но слезы катятся по лицу, не переставая. «В моем положении часто ревут», – произносит она вслух, улыбаясь и шмыгая носом, и закрывает крышку инструмента.
* * *
Королек
Офис Рудика не в пример скромнее, чем у Француза. Деньжонки «продвигатель высоких технологий» зря не расходует, не дармовые. Промариновав меня в «предбаннике» с полчаса, снисходит до общения. Начинает с предисловия:
– Я поговорил с Мариной, и теперь мне известно, что вы – ее бывший муж.
Другой бы произнес эти слова с кривоватой ухмылкой, дескать, пикантная ситуация, либо с ревнивой неприязнью (кому приятно видеть того, кто был первым мужчиной его жены). Рудик просто констатирует факт.
– Марина охарактеризовала вас как человека чести. Со своей стороны я собрал некоторую информацию и склонен этому поверить.
Произнеся таковы слова, как рублем одарив, он принимается задумчиво покачивать седой башочкой, что-то прикидывая и мурлыча под нос. Наконец выдает:
– Кот – большая сволочь. Впрочем, следует признать, Царь был не меньшей скотиной. Уголовники. Шваль. Я бы дорого дал, чтобы с ними не якшаться. Но, увы, такова нынешняя реальность. В свое время бандиты Кота сожгли моего друга, который не захотел отстегивать за «крышу». Спалили с женой и ребенком. В собственном доме. Буду рад, если остаток жизни Кот проведет на нарах. Что ж, попробую внедрить вас к нему. Но учтите. Любым компроматом вы в обязательном порядке делитесь со мной.
Достает стильный сотовый.
– Привет, Котяра. Как делишки?.. И у меня нормалек. Побарахтаемся в бассейне?.. О чем разговор, как без них-то! Если расслабуха, то по полной… Кстати, о птичках. Ты на прошлой неделе жаловался, что нет у тебя надежного помощника. Могу порекомендовать. Королек… Ага, птичка божья. Был сычом, ментом, сейчас вроде не у дел. Умеет держать язык за зубами… Понял. Без проблем…
И уже мне – с бесстрастной корректностью воротилы большого бизнеса:
– Завтра к двум подъезжайте в ресторан «Жар-птица», побеседуете с Котом.
Вот клоун. Столько времени кобенился, а разговор пустяшный. Впрочем, следует признать, он сильно рискует. Если засыплюсь, станет врагом Кота, а это ой как чревато. Представляю, как он раздумывал и колебался, прежде чем решился на этот вроде бы дурашливый треп.
* * *
За все свои тридцать семь годочков в «Жар-птице» я побывал четыре раза, и каждый такой поход был событием. А для Кота ресторан – рядовая хавалка вроде привокзальной столовки.
Здесь почти ничего не изменилось. Потолок, как и прежде, изображает жизнерадостное небо, и так же парит под ним, переливаясь и горя, большая русская птичка счастья, выдернуть перышко из которой могут разве что Иванушка-дурачок да уркаганы вроде Кота. Похоже, ее слегка подновили.
Шествую через весь зал, отворяю боковую дверцу – и оказываюсь в небольшом помещении, предназначенном для вип-персон. Из трех столов два пустуют. За третьим восседает Кот. Ко мне приближается приземистый охранник, почти точная копия знаменитой картины «Черный квадрат», только серого цвета. Его правое ухо украшает – вроде серьги – гарнитура сотового телефончика. Он неспешно шмонает меня, после чего допускает к боссу, рядом с которым торчит второй хранитель котовского тела.
– Рудольф предложил тебя в помощники, – между жевками заявляет Кот. – А ему я доверяю, как самому себе. Кто такой? Чего умеешь? Говори кратко. Не напрягай меня во время обеда.
Он и впрямь напоминает откормленного кота, баловня старой девы. Здоровенная шаровидная башка с большим лбом и плешью, просвечивающей сквозь вьющиеся черно-сивые волосы, добропорядочное брюшко. Вот только голос точно унизан гвоздями, как доска йога.
Сжато излагаю свою героическую биографию.
– Странный ты пацан, – резюмирует Кот. – На голову больной, что ли? Хотя, наверное, оно и к лучшему. Я уже столько помощников поменял – не сосчитать, слишком до деньжат охочие. Меня с потрохами готовы были продать. А ты вроде юродивого. Будешь верно служить?
– Постараюсь.
– Иди, гуляй, – он слабо машет тяжелой пухлой рукой, и из рукава стального в полосочку пиджака на мгновение высовывается манжета белой сорочки с золотой запонкой. – С понедельника приступишь.
Вечером того же дня привожу Щербатого к Принцу.
Уламывая поэта поехать к магнату, я упирал на то, что у людей искусства во все времена были спонсоры, и даже привел в пример Чайковского, другого в загашнике не оказалось. Но Щербатый бушевал, шепелявил и брызгал слюной: «Я что, шлюха, чтобы развлекать сильных мира сего!» Достал так, что я навек зарекся помогать ему, дурашке.
Принц принимает его поначалу довольно сухо. Забавно смотреть, как эти двое обнюхиваются, пытаясь понять, кто есть кто, но не проходит и часа – они уже вовсю лопочут о поэзии и спорят до хрипоты.
Я – третий лишний. Удаляюсь по-английски, не прощаясь. Они не замечают моего ухода.
Домой возвращаюсь в отменном расположении духа. Собираюсь уже отворить дверь своего подъезда, чтобы нырнуть в электрический свет и привычные запахи, трезвонит сотовый. Достаю его из заднего кармана джинсов, а он вибрирует в руке, точно живой.
– А ты, оказывается, вот чем интересуешься, проказник, – возникает в моем ухе насмешливый бас Акулыча. – Твоя баба из золотой иномарки – хозяйка турфирмы «Заморье». Я тебя раскусил, сатир козлоногий. Собираешься охмурить вышеуказанную дамочку, чтобы бесплатно скататься куда-нибудь на Багамы? А что, солнце, воздух и вода Корольку нужны завсегда. У нас тут хмарь и хмурь, а тама, ой, а тама, где бродит гиппопотама… Записывай адрес, счастливчик. Только учти, номер ее телефончика забит в мобильнике известной тебе Маргоши, и наши хлопчики к ентой мадамке тропку уже протоптали. Так что, мурзик, ты не первый, становись в очередь за счастьем…
* * *
На следующий день навещаю турагентство «Заморье», которым заправляет незнакомка с розой.
Расположилось оно на главном проспекте в неказистой пятиэтажке, недавно выкрашенной в сочный ультрамарин. В витрине выставлены соблазнительные рекламные фотки: пляжи, пирамиды, утренний Париж, ночной Нью-Йорк – то, что кружит голову и вызывает счастливое слюноотделение. Тем более что город сейчас как нарочно тусклый, неряшливый, а стылый ветер хлещет по лицу иголочками снежинок.
Даже показалось: войду внутрь – и ахну. Плещется под палящим солнцем море, еле-еле колышутся пальмы, на раскаленном песочке лежат красотки в ярких тряпочках, прикрывающих только самое сокровенное. А неподалеку – остановка. Садишься в красный двухэтажный автобус, и он везет тебя прямо на Пикадилли.
Реальность оказывается куда прозаичнее. В небольшом помещении корпят за мониторами четыре девчонки. При этом работают с клиентами только две. Встрепенувшись, одна из незанятых барышень приглашает меня присесть.
За всю свою сознательную жизнь я не часто покидал пределы родимого городка, а за бугром не был вообще. Но, заложив ножку на ножку, принимаюсь непринужденно заливать, что пересмотрел все достопримечательности земного шарика. Вот надумал – в который раз – махнуть в Рим. Или в Рио-де-Жанейро. В общем, туда, где тепло. Токио тоже недурен, особенно когда цветет сакура. Признав во мне родственную, открытую миру душу, она приободряется и начинает муслякать прелести заграницы. Она сыплет сведениями из личного опыта, я подбрасываю информацию, почерпнутую из «ящика».
– Как вам Сингапур? Не правда ли, чудо?
Тут она вынуждена признаться, что в Сингапуре-то и не бывала.
– Ай-ай-ай, это пробел, – мягко журю ее. – Сингапур – нечто божественное, пряная экзотика Востока, соединенная с прагматичностью Запада… Послушайте, не продолжить ли нам эту содержательную беседу вечером, в ресторане?
Всем организмом чувствую, как у нее перехватывает дыхание. Еще бы. Фемина она далеко не молоденькая, под, а то и за тридцать, худосочная, личико унылое, с узкими злыми губками. Есть такие мадамы, на которых крупными буквами выведено, что они хотят замуж хоть за кого. Похоже, никакие путешествия не заменят женщине супружника, даже самого завалящего, и детишек, даже самых отвязных. В ее блеклых зенках появляется потаенный блеск. Поломавшись для виду, она дает милостивое согласие.
Около восьми вечера. В уютном ресторанчике народу не густо, публика степенная, если и попадаются юнцы, то держатся они не по летам чинно. Девица из «Заморья» – зовут ее, кстати, Музой, и это не прозвище! – жеманничает, «изячно» держа вилку в своей куриной лапке и глоточками потягивая вино.
От разговоров о турах и круизах плавно переходим к перемыванию косточек Музиным сослуживицам, что моя визави делает с превеликой охотой. Но едва закидываю удочку насчет личной жизни директорши, как Муза подозрительно на меня уставляется, потом грозит костлявым пальчиком:
– Шалунишка!
Мои глазенки становятся плоскими и невинными, как всегда, когда собираюсь соврать. А ушки заранее краснеют.
– О чем вы, Муза? Всего лишь безобидный треп. Ваша директриса нужна мне не больше, чем эта
