пускаемся в обратный путь. По дороге алюминиевый божок хранит непрошибаемое молчание. Вылезаю возле своего дома, и слабо мерцающий в темноте серебристый внедорожник, поморгав огнями, исчезает, оставив меня наедине с колдовской, точно белой ночью, озаренной безгрешным снегом.
* * *
Подъезжаю к деревушке под названием Яблоневое.
Позвал меня в дорогу, как писали в прежние времена, телефонный разговорец с Принцем, который и разговором-то можно назвать с большой натяжкой. Просто «русский Крупп», как льстиво величает «стального» буржуя принадлежащая ему газетенка, процедил сквозь зубы, что в семь вечера он и его женушка готовы ответить на мои вопросы.
Приминая колесами «копейки» снежный наст, качу по главной улице сельца. В зыбком свете фар скользят заборы, деревянные избы старых русских и каменные хоромы новых.
Вот и деревенька позади. Передо мной – за узорчатой оградой – таится во тьме коттеджный поселок, обиталище губернатора, мэра и прочих гулливеров нашего городка. На въезде – засевший в будке охранник. Жму на кнопочку. Из вкрапленного в ограду динамика раздается тяжелый, как колун, голосина. Просит представиться. Услыхав ответ и проверив паспорт, Цербер минуту-другую медлит, потом, похмельно ворочая языком, милостиво дозволяет продолжить движение.
Отыскиваю трехэтажный особнячок Принца.
Представляю, что бы при виде его нацарапал гусиным перышком старинный писака: «Окна этой тихой обители изливают уютный свет, отчего пышный снег сияет и посверкивает, напоминая о Рождестве, а хозяева мирно беседуют у камелька».
Вхожу – теплынь, как в оранжерее. Похоже, камелек пашет здесь на совесть, отапливая огромный холл и соответствующую гостиную. Все вокруг легкое, изысканное, разноцветное, женственное.
Навстречу мне поднимается с дивана то ли тропическая бабочка, то ли тепличный цветочек – синеглазая брюнетка с утонченно-печальным личиком. С таких только ангелов рисовать. На ней золотисто-зеленовато-коричневатый костюмчик с широченными брюками, которые я поначалу принимаю за длинную юбку. Эта легкокрылая бабочка настолько в стиле интерьера, что у меня возникает крамольная мысль: не купил ли ее Принц вместе с мебелью?
– Кирилл предупредил, что вы приедете. Кофе, чай, коктейль? – воркует она нежно и музыкально, после чего удаляется выполнить мое скромное пожелание.
Я уже плохо соображаю, где нахожусь: в обалденной гостиной с мозаичным мраморным полом или в раю. Завороженно глазею на пламя, полыхающее в пасти громадного камина, и оборачиваюсь, когда в гостиную еле слышно впархивает все та же бабочка, катя перед собой столик, на котором дымятся и источают аромат две хрупкие чашечки, окруженные отменно сервированным приложением.
Пригубив душистый чай и отведав тающей во рту закуски, поднимаю глаза на сидящую напротив красотку. Встретив мой взгляд, ее зрачки боязливо мечутся, и она улыбается кротко и нездешне, словно жительница далекой планеты, заселенной полубабочками-полулюдьми.
– Позвольте задать вам несколько вопросов.
– Я к вашим услугам, – с готовностью откликается она, но ее большие глаза, нежные и пугливые, все так же избегают моего взгляда.
– Что вы думаете по поводу убийства?
– Не знаю, что и сказать… – мнется она. – В газетах столько написано… Мне практически нечего добавить.
– Что представлял из себя ваш свекор?
– Он был… – Марго потупляет глазки, и мне кажется, что на полу появляются синие отсветы. Кротко вздохнув, продолжает после запинки: – незаурядным человеком. Сложным. Неоднозначным.
– И в чем проявлялась его сложность? – не отстаю я.
– Боюсь, мой ответ страдает излишней обтекаемостью, – улыбается она кисло. Рот у нее вялый и, пожалуй, крупноватый для ангела. – Это был очень жесткий человек. Я бы даже сказала: безжалостный.
– И вы ощущали его жесткость на себе?
По ее лицу пробегает волна смятения, словно зыбь на воде от ветра, но слова прямо противоположны мимике:
– Со мной он был абсолютно корректен.
– Как же понимать ваши слова о его безжалостности?
– От него исходила беспощадная сила… аура… – Марго запутывается, беззащитно смотрит на меня своими синими, испуганными, и я будто слышу, как гулко колотится ее сердечко.
– Заранее прошу извинения за бестактность, но почему он уволил вашего отца… вернее, отчима?
– Я в это не вникала… Пожалуйста, не называйте отца отчимом, он любит меня так, как… как никто и никогда.
– И где ваш отец работает теперь?
– На том же заводе… инженером.
– Рядовой сотрудник?
Нежные щечки Марго розовеют.
– Но уж теперь-то Кирилл наверняка восстановит его в должности? – В самом конце предложения ставлю голосом вопросительный знак легкого сомнения.
– Надеюсь, – откликается она печально и вздрагивает: в гостиной появляется Принц.
– Ну что, поговорили? – Он переводит взгляд с жены на меня грешного.
Я бы с удовольствием пообщался с Марго еще, но читаю в ее напряженно застывших глазах такое нежелание продолжать разговор, такую отчаянную мольбу не трогать ее, что только пожимаю плечами.
Принц уводит меня в свой кабинет, скорее похожий на мирную келейку кандидата пропыленных наук, чем на капитанский мостик хозяина стальной державы. Шкафы с книгами, ноутбук. Магнат осчастливливает своим задом массивное кресло у стола. Я плюхаюсь на диван и пытаюсь побеседовать по душам, но проклятый буржуй высокомерничает, упрямо держит дистанцию и на откровенность не идет.
– За что, – спрашиваю, – ваш отец вашего же тестя погнал из директоров?
– Зачем это вам? – отвечает он вопросом на вопрос. – Вряд ли их взаимоотношения помогут раскрыть преступление.
– Послушайте, Кирилл, – терпеливо начинаю его убеждать. – Без информации – любой, касающейся вашего отца, убийство я не размотаю. Помогите мне.
Он еще минут пять ломается, потом неохотно, едва раскрывая рот, как чревовещатель, выдает следующие сведения.
Царь уволил батяню Марго за финансовые махинации. Вот уж точно: вор у вора шапку украл. («Но Марго ни слова, – предупреждает меня Принц, – она отца глубоко уважает».)
Своей молодой законной супруге Царь не изменял – во всяком случае, Принцу подобные случаи неизвестны. А вот она «способна на все» (произнеся эти слова, Принц аж передергивается от гадливости, не иначе как сильно мачеху «любит»).
– Я лично убежден в том, что отца убрал Кот, – внезапно говорит Принц. – Советую заняться этим типом вплотную. Будь на моем месте человек, подобный отцу, он бы давно прикончил Кота – и закрыл тему. А я рефлексирую, как Гамлет. Надеюсь, вам такой известен? – добавляет он иронично.
– Скажите, Кирилл, вы сообщили мачехе, что уполномочиваете меня вести расследование?
– Не слишком ли много требуете от меня, Королек? Достаточно и того, что позволил вам поговорить с моей женой. Теперь действуйте самостоятельно, я вас за ручку водить не буду.
Крутой. Кругом одни крутые. Что за напасть! Раздраженно плюю, но не на пол, а так, символически, внутри себя, и ретируюсь.
На диване в гостиной сидит Марго, поникшая, как увядший цветок, – сравнение банальное до невозможности, но верное. Черные волосы льются на длинную склоненную шейку, грудки и узкие плечики. На слова прощания отзывается слабой улыбкой. По контрасту со своим преисполненным апломба мужиком она выглядит такой грустной и хрупкой, что щемит сердце. Э, да не собираешься ли ты втрескаться по самые уши, Королек? Только этого тебе не хватает для полного «счастья».
Выхожу в ночь и снег, залезаю в «копейку» – и вот уже кидается под колеса и уносится назад укатанная шинами дорога, скользят деревья в подрагивающем свете фар. Прощай, светлая королева Марго, свидимся ли когда-нибудь!..
Из «копейки» названиваю «Есенину»:
– Нет ли чего свеженького?
– Пока по нулям. – В его артистичном баритоне звучит апатия. – А что у тебя?
– И у меня дупель-пусто.
Разъединяемся.
Набираю номер сотового молодой вдовушки Царя.
Конечно, я мог бы попросту, без затей, сказать ей, что Принц нанял меня выяснить обстоятельства смерти ее муженька, но чутье, которому доверяю безоговорочно, подсказывает: не надо. Принц и его «мамаша», похоже, ненавидят друг дружку, особенно сейчас, когда начинается дележ наследства. А потому, стоит мне только упомянуть имя магната – и вдовица пошлет меня так далеко, что шагать буду всю оставшуюся жизнь.
Почему-то был уверен, что у нее окажется жеманный голосок привыкшей к мужскому вниманию фифки, ан нет – жесткий, прагматичный, как у современной бизнес-леди.
– Я из журнала «Мадам Баттерфляй», – выдаю соловьиную трель. – Надеюсь, вы позволите взять у вас интервью, как у одной из самых обаятельных женщин города?
– Что-то не слыхала о таком журнале.
– Мы как раз делаем пилотный номер. Это издание о нашем городском бомонде и, прежде всего, о женщинах, которые составляют его гордость. Редактор даже намерен поместить ваше фото на обложке. Но, если вы не желаете…
Она хмыкает, на секунду задумывается и соглашается: завтра, в полдень, в спортивно-развлекательном комплексе на Котовского.
Что за дьявольщина! Второй уже раз за последние дни встает на моем пути спортивный центр, в котором некогда хозяйничал Серый. Как будто богатеям негде оттянуться, как только здесь, на глухой окраине, рядом с безмолвным лесом. Или судьба вновь подбрасывает мне подсказку, как бывало прежде?
* * *
День начинался уныло. Полусонно вставало сияюще-мутное солнце. Неспешно, словно бы нехотя, в полудремоте опускался снежок. Этакий ленивый снегопад. К одиннадцати его как отрезало. Вышина очистилась и заголубела.
Сейчас двенадцать. Небо опять в дымных акварельных облаках. Пропархивают редкие снежинки. Вокруг барашки барханов первозданного снега. «Бразды пушистые взрывая, летит «копейка» удалая», – перефразировал бы я классика.
Долетев, ставлю машинку на прикол и захожу в вестибюль спортивного центра. Он почти безлюден, если не считать двух девчонок-администраторш. Плюхаюсь на упругий диван и покорно смыкаю веки, намереваясь ждать долго и упорно, однако вдова оказывается особой почти пунктуальной: опаздывает всего-то на девять минут, что для женщины, к тому же небедной, вообще опозданием не считается.
Ее появление предваряет звероподобный телохранитель, который спрашивает меня грубо и прямо:
– Это вы из журнала?
Получив утвердительный ответ, лаконично просит подняться, профессионально обхлопывает всю мою тушку и с вежливостью железного лома разрешает вернуться на место.
Только теперь появляется она, решительно постукивая каблучками высоких черных замшевых сапожек. Белая норковая шубка расстегнута, длинное тело в черном коротком платьице профессионально изгибается при ходьбе. Хороша чертовка! Впрочем, мой восторг не распространяется на мордашку, не в моем она вкусе. Типичное рыльце манекенщицы, загорелое – результат благотворного действия солярия – и бездушное, с надутыми, как шина, губками.
Усаживается рядом, обдав волной острых французских ароматов. Накачалась на тренажерах, помылась в душике, опрыскалась парижскими духами и готова к интервью. Чем не жизнь!
Хмурит лобик, еле заметный под гривой русых волос, и, поиграв унизанными перстнями пальчиками, предлагает задавать вопросы.
Вытаскиваю
