СНЫ КОМАНДОРА

Общение с Иваном Крузенштерном, с которым он по необходимости оказался в одной каюте, показало, что капитан считает себя на корабле полным хозяином и, исполняя свои обязанности, совершенно не проявляет ни пустого чинопочитания, ни желания согласовывать свои действия с чиновником компании и послом в Японию по совместительству.
Камергер Резанов понимая, что ему в данной ситуации, в море, потребуются серьезные аргументы в реализации намеченного, а именно в исполнении командования кругосветной экспедицией и использовании кораблей по своему плану, стал искать для этого серьезные мотивы и аргументы, а главное людей, которые бы его поддержали. Ему требовались для подчинения офицеры из команды, которые могли бы взять на себя управление кораблями, в случае  отстранения независимого и несговорчивого Крузенштерна.
В один из ранних часов, когда корабли только вышли в море и устремились к Копенгагену, Резанов, не обнаружив в каюте Крузенштерна, вышел на палубу и увидел, как усердно капитан занимается гимнастикой со своими огромными гирями. Спаниель сидел рядом и вместе с хозяином переживал процесс гимнастики, перебирая передними лапами, и слегка поскуливая, явно сопереживая яростно работающему с тяжестями  Крузенштерну.
Увиденное произвело на камергера впечатление. Голая мощная грудь капитана, его запряженные бицепсы очень хорошо подчеркнули  стойкость и здравомыслие этого человека, который готов себя ковать и перековывать для достижения поставленной цели.
Камергер Резанов подумал тогда, что их первое знакомство на приеме у министра, оказалось несколько ложным. Тогда он узнал, что Крузенштерн опытный офицер, лучше которого на флоте не сыскать, но первое общение представило ему простодушного, прямого и, как могло показаться, несколько, не то чтобы недалекого, но вполне примитивного человека, чей образ мысли был достаточно упрощен уставом флотской службы. Тогда казалось, что повлиять на Крузенштерна – человека долга и службы, хорошо осознающего должностные ранги, и добиться его подчинения не составит большого труда. Но общение на корабле, когда перед Резановым предстал цельный в отношениях с командой и в своей непростой должности человек, указало, что, во-первых Крузенштерн действительно очень хорошо подготовлен и мотивирован, а во-вторых, он будет достаточно непреклонен в исполнении своей должности и не уступит руководства. Потребовались дополнительные ходы и усилия для развития интриги и создания обстановки, которая бы поменяла соотношение сил не в пользу командора экспедиции.
В интригах камергер Резанов  был достаточно искушен. Послужив рядом с императрицей и, испытав на себе её любовь и гнев, он поднаторел изрядно в практике и теории организации интриг. Резанов теперь  любое дело начинал с планирования своих действий по захватыванию позиций влияния, а для этого планомерно подбирал себе помощников, на которых он мог оказать то или иное убедительное воздействие. Камергер также был умельцем выискивать слабые места и противоречия в коллективе. Таких противоречий практически не было им обнаружено и здесь сказалось то, что он плохо знал молодых служивых флотских людей. Они значительно отличались от офицеров гвардии, среди которых он служил в своё время. Морских офицеров отличала ясность мыслей, последовательность действий и сущее понимание своего долга. И не мудрено – среди океана, когда с корабля не сбежишь и не спрячешься, рассчитывать можно только на единство команды и верность долгу. Это серьезно воспитывало личность.
Одна из попыток найти себе помощника, а в будущем и руководителя морской части экспедиции, была предпринята в первые же дни плавания. Затеяв как-то разговор с Макаром Ратмановым, помощником Крузенштерна на «Надежде», Резанов уловил, как ему показалось, стремление лейтенанта сделать большую карьеру, так как возрастной уже офицер, все еще был лейтенантом. Уже при другой встрече, пригласив Макара Ратманова к себе в каюту, камергер показал ему императорский рескрипт, в котором указано было, что это он – камергер Резанов ставится Александром во главе двух кораблей, а значит он его начальник. При этом Резанов дал понять офицеру, что от его воли зависит, кто будет руководить морской частью экспедиции и что это окажет значительное влияние и на карьеру избранника, особенно в случае успешной реализации предприятия. В качестве капитана и руководителя морской частью экспедиции Резанов намеками указал на приглашенного офицера, до времени не раскрывая всего плана своих намерений по смене руководства кораблями.
Макар Ратманов, в ответ на слова и аргументы Резанова, переменился в лице, но скорого ответа не дал. Отмолчался, быстро откланялся и удалился прочь, в дальнейшем уклоняясь от контактов и  разговоров «по душам» с камергером. Вскоре, а именно после Копенгагена,  Резанов ощутил в отношении Ратманова жёсткую оппозицию и даже испытал колкости от офицера, едкие реплики, которые он не стеснялся отпускать и по поводу праздности камергера и его свиты, и их разгульного поведения на берегу.  Колкости касались и  внешнего вида посланника, который совершенно не сочетался с опрятным и строгим видом офицеров и матросов. Действительно, камергер на судне выглядел часто так, как будто он собрался пройти из своей спальни спросонья в уборную. В таком виде он мог провести и весь день, валяясь на кровати то с книгой, то с пером и бумагой.
Камергеру стало ясно, что план по привлечению Ратманова на свою сторону провалился.
Рассмотрев иные варианты привлечения сторонников, Резанов скоро понял, что выбирать особо-то  не из кого. Из русских офицеров оставался только лейтенант Пётр Головачёв, податливый, тактичный молодой человек. С другими офицерами, среди которых были сплошь прибалтийские немцы, Резанов заводить разговор опасался, понимая, что они более близки к Крузенштерну, который и сам был урожденным балтийским немцем.
Пётр Головачёв, с точки зрения возможности его подчинения, был интересен тем, что состоял из совершенно небогатой семьи дворян, был крайне стеснен в средствах и потому зависим. Отправившись в плаванье, молодой офицер очень рассчитывал поправить финансовые дела семьи, которые были плачевны: семья – престарелые мама и отец, многочисленные сестренки и братья, вынуждено заложила дом, небольшое имение и практически потеряла права на свою собственность, обременённая долгами.
Семье молодого офицера грозила нищета.
В беседах, которые  вели камергер и лейтенант, Николай Резанов говорил о возможной  перспективе молодому офицеру Головачёву возглавить корабль,  если  это потребуется, туманно намекая на некий план по  смене руководства санкционированный из Санкт-Петербурга. Головачёву предлагалась после возвращения из экспедиции хорошая должность в Русско-Американской компании, интересная высокооплачиваемая работа и решение его финансовых проблем.
Но лейтенант был не готов к такому развитию событий, будучи воспитанным в духе уважения к своему долгу офицера и глубоко почитая Крузенштерна. Он благодарил камергера Резанова за предложения, понимая в то же время, что ему предлагают совершить очевидный неблаговидный поступок.  Не принимая этих предложений, Головачёв в то же время не смог жестко возразить  высокопоставленному чиновнику, предпочитая уклоняться от ответа, в то же время, поддерживая с ним дружеское общение.
Остро вопрос о полномочиях руководителя экспедиции был поднят только на Тенерифе, почти через три месяца пути. Возникший спор после «шалостей» графа Толстого привел к тому, что Резанов, напустив на себя надменный вид, предъявил Ивану Крузенштерну документ, подписанный императором.
− Вот читайте, здесь и подпись есть! Наш с Вами император подписал рескрипт о моем начальстве над экспедицией. А Вам следует заведовать лишь парусами и не лезть в иные вопросы плавания, − высказался Резанов, показав документ Крузенштерну, не выпуская его из рук.
Мельком оглядев бумагу со знакомым вензелем, Иван Федорович тяжко вздохнул, показывая полное разочарование и темой разговора, и собеседником.
На реплику Резанова Крузенштерн ответил, сдерживая эмоции и излагая только объективные соображения:
– Я не могу принять этот документ для себя, как правило, так как не в состоянии его выполнить. Я выполняю свою обязанность капитана и руководителя экспедиции в соответствии и с морским Уставом, и тем, что несу персональную ответственность перед обществом и императором. Я признаю в Вашем лице особу, уполномоченную Его Императорским Величеством для посольства в Японию и для разных распоряжений в восточных краях России. Что же касается морской части, которая состоит в командовании судами с их офицерами и экипажем, а также выбора пути, ведущего к благополучному исполнению продуманного и спланированного мной вояжа,  я должен исполнять должность и обязанности командира. Это следует как со слов самого императора, так и по инструкциям мне данным от главного Правления Американской компании. Из всего этого я хочу, чтобы Вы не мешали мне точно исполнять данное мне поручение на благо Отечества и на пользу Американской компании.
Я не требую ничего более, сверх того с чем отправился в плавание из России. То есть быть командиром по морской части. Вы же мне сказали, что я должен заведовать лишь парусами. Если это так, то прошу дать мне на это письменное распоряжение, чтобы, точно зная свою должность, я уже не отвечал ни за что более.
Однако же я уверен, и Вы об этом знаете, что это не было мнение Государя Императора.  Для этого могли бы найти другого капитана на моё место и не отрывать меня от тех служебных дел, которые бы я никогда не оставил как для выполнения воли Государя, так и для пользы моего Отечества.
На эти слова Резанову было сложно ответить что-то взвешенное. Давать распоряжение о том, чтобы поручить Крузенштерну «только ставить паруса» он не мог, так как понимал всю абсурдность такого решения из-за невозможности взвалить командование экспедицией на себя. Заменить Крузенштерна другим офицером он не мог, – вся команда была на стороне действующего капитана и руководителя экспедиции. Было понятно, что поднятый разговор и все претензии на начальство над кораблями оказались пустой вздорной склокой, затеянной без благоразумной цели.
Камергер смолчал, покрутил в руке свернутую в трубу бумагу, и еще раз, уже несколько растерянно взглянув на Крузенштерна, отправился в каюту. Собравшиеся вокруг них офицеры и члены посольства молча также разошлись, только Ратманов остался рядом с Крузенштерном и, насупившись, выдавил сквозь плотно сжатые губы:
– Каков гадёнышь… Намучаемся мы ещё с ним… А бы как не эта нелепая посольская миссия, как всё бы славно сложилось бы.
Наконец решающее объяснение состоялось на Маркизовых островах в мае 1804 года, то есть через девять месяцев после начала плавания.
К началу мая «Надежда» добралась до острова Нука-Хива, несколько позже к ней присоединилась и «Нева».
На кораблях, уже несколько месяцев находящихся в плавании, по прибытии к Маркизовым островам, стала ощущаться нехватка продовольствия.
Иван Крузенштерн,