СНЫ КОМАНДОРА

оскорбил выходкой соперника своего подопечного, вызвал его на дуэль и застрелил.
В Копенгагене, изрядно выпив крепкого пива и разбавив его пуншем, граф Толстой тут же схватился с посетителем бара, но, не имея возможности изъясниться, поскольку не владел датским языком, получил по физиономии и, махнув на благородное происхождение, сцепился с обидчиком в безобразной драке. Датчанину помогли его товарищи, и граф вернулся на корабль с изрядно помятым лицом и в изодранном костюме.
Вечером после потасовки, наспех залечив ссадины, граф хвастался:
– Вот надавал я им люлей-кебабов по фунту за каждый!
Оказалось вдруг, что злодеев было несколько, а граф вступился в битву, отстаивая своё честное имя. И совсем уже оправившись от трёпки, граф отправился искать новых приключений, задирая каждого встречного на пути.
Камергер Рязанов, от греха, забрал Фёдора Ивановича к себе в гостиницу. В гостинице бражничая, граф постоянно порывался пойти и убить все-таки негодяя, имея в виду своего обидчика-датчанина.
Так пишет лейтенант Макар Ратманов о пребывании экспедиции и посольства Николая Резанова в Копенгагене:
… «Посол жил на берегу… и мало сделал чести, ибо я несколько раз напоминал ему о его звании и снял бы знаки отличия их, гоняясь за непотребными женщинами в садах и на улице. Тут я мог заметить, что мало будет делать чести его превосходительство, и чем более были вместе, тем более находили в нем и в свите подлости».
Нелестная, прямо скажем оценка.
Решив вопросы погрузки снаряжения, российские корабли в первых числа сентября отошли от причала в Копенгагене, направившись в сторону Англии.
Преодолевая осеннюю непогоду, вышли на просторы Северного моря, где разразился невиданный шторм. Мощные удары волн о борта судов крушили надстройки, оглушал свист ветра…
«Казалось, что все страшилища со всего света стеклись сюда пугать нас», – записал в свой дневник служащий торговой Русско-Американской компании Фёдор Шемелин.
Мощные удары волн о борта судов, оглушительный свист ветра способны были привести в смятение даже опытных моряков. Во время шторма корабли потеряли друг друга и встретились только в английском порту Фалмут. Здесь русские моряки узнали, что буря погубила многие английские корабли.
  Первое суровое испытание команд и судов было выдержано с честью. В Фалмуте пробыли более недели, где всё время конопатили пострадавшие суда, поправляли такелаж, чинили обшивку.
  Крузенштерн и Лисянский в пути не теряли времени, проводили метеорологические и гидрологические наблюдения на море, что занимало все свободное от вахты время.
У  Ярмутских берегов «Надежда» неожиданно была встречена английским военным кораблем «Аntelope». Англичане, не ожидавшие встретить российский фрегат в столь дальних широтах, приняли его за французский корабль и решительно развернулись на боевой курс. Стрельнув для острастки из пушки,  приказали остановиться. Когда недоразумение разъяснилось, находящийся на борту «Аntelope» адмирал Сидней Смит прислал на «Надежду» офицера с извинениями и в подарок два бочонка рому.
  В первых числах октября корабли подошли к острову Тенерифе. Поначалу путешественникам показалось, что они попали в какую-то сказочную страну, настолько цветущим с борта корабля казался этот край. Но когда сошли на берег, были поражены, в какой нищете проживали местные жители, доведенные до отчаяния и истощения испанцами, которые просто грабили свои колонии, мало что предлагая им взамен для развития и процветания.
Погода стояла прекрасная, дул попутный ветер и целый месяц корабли шли рядом. В районе островов Зеленого Мыса натуралисты, пребывающие на кораблях, наблюдали яркое свечение морской воды. Стали изучать причины и вскоре пробы воды показали, что свечение происходит от наличия органических существ в морской воде.
  В ноябре корабли достигли тропических широт. Воздух в каютах пропитался влагой, невозможно было просушить белье и постели. В пищу, во избежание цинги,  команда получала картофель, тыкву, лимоны. Для поднятия духа каждый матрос получал вино, закупленное на острове Тенериф.  На палубе кораблей из брезента соорудили бассейн, где купались матросы. Это очень помогало переносить зной и снимало напряжение перехода.
Вся команда с удовольствием общалась со спаниелем Крузенштерна. Пес взял за правило обходить каюты и трюмы корабля, получая от матросов и офицеров гостинцы и позволяя погладить и потрепать себя. Это очень нравилось всем членам команды, и каждый считал, что, если ему с утра повезло встретить и приласкать собаку, день будет непременно удачным. Пёс также с удовольствием залазил в бассейн и подолгу лежал в нем, свесив голову и уши через край бассейна чуть ли не до палубы.  Это нисколько не смущало матросов, и они порой плюхались в бассейн рядом со спаниелем.
Крузенштерн записал в свой дневник:
« Из сего заключить надобно, что для россиян нет чрезмерной крайности. Они столь же удобно переносят холод…сколько и жар равностепенный».
  Один только граф Толстой не заслужил уважения собаки. Будучи в некотором подпитии граф праздно шатаясь по палубе, повстречался со спаниелем, который совершенно не реагировал на его извечные призывы пообщаться. Выругавшись, граф обозвал пса скотиной, за что тут же получил отповедь от помощника командира корабля Ратманова:
– Не пристало, граф Вам ругаться. Собака здесь ни при чем. Ведите себя пристойно.
Граф закипел, но зная о жестком запрете на дуэли на корабле, только и ответил, что как только сойдут на берег, он готов проверить каков же цвет крови имеет лейтенант.
Зародилась неприязнь, наметился конфликт.
Крузенштерн, которого выходки графа Толстого уже неоднократно выводили из себя, вызвал скандалиста и приказал не шляться ему без дела по палубе. А если тот вздумает вызывать кого-либо на скандал и тем более на дуэль, пообещал повесить на рее волею капитана, ответственного за плавание.
Перспектива столь скорой расправы охладила пыл авантюриста и, закрывшись в каюте, граф Толстой взялся за воспитание макаки, купленной по случаю на острове.
Теперь по утрам, едва высунувшись из входа на палубу, граф удрученно наблюдал физкультурные занятия Крузенштерна, который обнаженный по торс методично прокачивал свой могучий организм, увлеченно работая с гирями. 
Спаниель то же наблюдал за занятиями своего хозяина, устроившись поодаль, одобрительно помахивая хвостом.
Граф понимал в этот момент, что от этого человека, который казалось, был совершенно непреклонен в выполнении своей задачи, можно было ждать всего что угодно. Тем не менее, Толстой решил не мириться с ограничением его свободы и постоянно жаловался Резанову, а тот, воспринимая угрозу со стороны Крузенштерна как покушение на превышение его камергера полномочий, пытался раз за разом ставить Крузенштерна на место, вдруг вспоминая, что именно он руководитель экспедиции.
Ответ Крузенштерна не давал надежд на то, что он уступит:
− Я несу ответственность за корабли и все плавание и  буду делать все, чтобы был порядок на вверенных мне кораблях, и ничего не мешало выполнению нашей общей задачи.
На такой аргумент было сложно что-то возразить. Камергер не нашелся, что ответить, разобиделся и далее общение с капитаном было прекращено, а все просьбы теперь Резанов излагал теперь только письменно, в виде записок.
Через некоторое время между Крузенштерном и Резановым произошел окончательный разрыв: проживая на одном корабле и размещаясь в одной каюте, они общались только путем переписки. Характерным, показывающим уровень претензий камергера и их мотив, является следующее письмо Крузенштерна Резанову:
«Письмо Ваше, которое я получил сего утра, привело меня в большое изумление. Оно в себе содержит, что не признавая Вас начальником Експедиции, Вы не можете ожидать от меня никакого повиновения; окроме сего слух носится, что ваше пр-во вознамерились писать к Государю, что Вы не в состоянии будете выполнять Его повелений от моих поступков, почему я считаю долгом уведомить Вас письменно о том, что Вы словесно уже много раз от меня слышали, то есть: что я признаю в Вас особу уполномоченную от Его Императорского Величества, как для посольства так и для разных распоряжений в восточных краях России; касательно же до морской части, которая состоит в командовании судами с их офицерами и экипажем, тако же пути, ведущего к благополучному исполнению прожектированнаго мною вояжа, как по словам самого Императора, так и по инструкциям мне данным по Высочайшему соизволению от Главного правления Американской компании, я должен счесть себя командиром… Я не требую ничего, как с чем отправился из России, то есть быть командиром экспедиции по морской части…»

На подходе к экватору встретился американский корабль. С американцами удалось завести диалог и к всеобщей радости отправить письма на родину.
В ноябре русские корабли пересекли экватор, и впервые русский военный морской флаг развевался в южном полушарии!
Переход через экватор отпраздновали так, как требует старинный морской обычай, издавна соблюдаемый на всех флотах мира. Были организованы веселый праздник в честь бога Нептуна и парадный обед. Капитаны Крузенштерн и Лисянский сблизили свои шлюпы, команды были выстроены в парадном порядке на палубах, и над экватором раздался грохот пушек, и грянуло три раза кряду русское «Ура!».
Вскоре начали праздник и карнавал.
Переодетый Нептуном матрос потрясал трезубцем, приветствуя первых русских в Южном полушарии. Члены экипажа, свободные от вахты купались в Атлантике сами и купали… скотину: свиней, коз, корову с теленком. Несчастных и испуганных животных обвязывали веревкой и швыряли за борт, а потом вылавливали из воды совершенно обезумевших. Это конечно делалось не из-за баловства, а исключительно по соображениям гигиены, ведь в тесных корабельных стойлах скотина без свежего воздуха изрядно запаршивела и дурно пахла. Но матросы веселились, извлекая из воды, обезумевших от плавания и купания животных.
Команде во время обеда преподнесли бочонок вина, и все смогли выпить за здоровье капитана и успешное возвращение домой.
Свита камергера и сам Резанов, утомленные переходом, и как бы в противовес всей команде, продолжили праздник, не ограничившись поданным за обедом вином. В результате напившись, посланник, пошумев на палубе, уснул прямо на выстланном на палубе парусе и бесчувственным был доставлен в каюту матросами.
Помощник капитана Макар Ратманов напишет по этому поводу:
  «За обедом пили здоровье Императора и Императриц порознь и палили из пушек; пили здоровье патриотов, и всех россиян, и… — довольно надрызгались, так что господин посол валялся по шканцам, задирая руки и ноги до небес, крича безпрестанно: Крузенштерну ура!!! Потом превосходительство начал уверять, что много у него присутствия духа и что он хоть и не англичанин, но также от радости хочет броситься за борт, держась за грот-ванты; я, хоть и показывал ему в пространство, где пошире и ванты и выбленки, надеясь при том, что не бросится, ибо он не говорит правду, а его окружающие уговаривали, и надворный советник Фоссе и Американской