Шепот седого Рейна

– франк, а не грек.
Извилистой лентой Рейн стелился далеко внизу – у подножия утёса. Сказывают, что здесь Зигфрид в отчаянии выбросил в Рейн прóклятые сокровища…
– Странные вы люди, – Евтихий позволил себе каплю откровенности. – Что ты, что твои Рип и Талиесин. Заняты своими переживаниями, а из-за вас детей и взрослых травят собаками и зовут лесными карлами да чёрными эльфами.
Лора насуплено фыркнула. Больше ни о чём он её не спрашивал. Рейн серебрился внизу, а дождь усеивал его рябью, отчего гладь воды превращалась в чешуйчатую спину змеи или рыбы.
Он покинул её – Лору-на-Горе, Лорелею, спустился с её утёса. Дождь пролился на окрестности, зашумел по воде и по берегам Рейна. Евтихий гнал коня той же дорогой. Он торопился назад, к Эресбургу, рассчитывая как можно скорее вернуться.
Со стороны die Frankfurt – франкской переправы на Майне – навстречу ему нёсся всадник в монашеской рясе. Дождь хлобыстал его по капюшону, а грузноватый аббат не обращал никакого внимания и лишь подгонял лошадь. Всмотревшись, Евтихий узнал брата ломбардца. Поравнявшись, брат ломбардец резво развернул коня и, утирая с лица капли дождя, поехал бок о бок с Евтихием.
– Выследил? – Евтихий не скрыл удивления. – Ты что это, следишь за мною, брат почтенный монах?
– Уф-ф, – брат ломбардец успокаивал сбившееся дыхание. – Конечно, слежу, сын мой, – сказал он так простодушно, что Евтихий усмехнулся.
– Где так научился скакать верхом, добрый монах?
– Уф-ф, в Калабрии и в Ломбардии, где же ещё! По всей Италии с юга до севера бедному монаху никак нельзя жить без умения скакать на лошади и драться тяжёлой палкой. Разбойники, понимаешь, сын мой, вокруг одни разбойники. Иногда дубинка в умелых руках становится орудием благочестивой проповеди… Гм… Это когда избитый до полусмерти грабитель вдруг просит тебя об исповеди и о последнем причастии. Благое дело!
Дождь заливал монаху лицо и бороду, а тот лишь посмеивался. Весело этак и звучно: «Хе-хе!...», «Хе-хе!...»
– Калабрия, говоришь, и Ломбардия? – Евтихий всмотрелся в брата ломбардца. – Ты веришь в совпадения и случайные стечения обстоятельств?
– Я-то? Охотно верю. Но только обстоятельствам надо частенько помогать… Гм… Сын мой, – добавил он.
– Брат итальянец…
– Я – брат ломбардец.
– Вот-вот… Ломбардия же – страна лангобардов. Скажи, а ведь наш великий король Карл был зятем короля лангобардов?
– Ну-ну, было такое, – брат ломбардец ладонью вытер с лица и бороды капли.
– Но Карл взял и выгнал дочь лангобардского короля, когда брак стал ему политически невыгоден. Так было? – Евтихий подстегнул коня, но тут же сдержал его, затянув узду. Конь захрапел и затряс головой.
– Ну, скорее, хе-хе, наш Карл вернул её отцу с подобающими почестями, – брат ломбардец посмеялся в мокрую бороду.
– И вот тогда строгий и принципиальный папа Стефан, увы, давно умерший, едва не отлучил Карла от Церкви за поругание святости брака.
– Ты не гони, не гони коня-то… – брат ломбардец выпростал из рукава рясы толстый палец и уставил его на Евтихия. – Не отлучил же! Ну? Стало быть корень святейшего неудовольствия отнюдь не в разводе. Ну-ну! – поощрил брат ломбардец. – Продолжай!
Рассыпанные детали старой истории одна за другой вставали на место. Евтихий, не предупреждая, осадил коня. Брат ломбардец унёсся вперёд, но тоже сдержал лошадь, заставляя её плясать на мокрой траве. Кругом них по земле и по раскисшей дороге шумел дождь.
– Эй, брат ломбардец! – Евтихий перекричал дождь. – Это был именно тот строгий папа Стефан, которому исповедался некто Тангейзер, он же честный Томаш, он же бард Талиесин?
– Да?… – сквозь шум дождя невнятно обронил брат ломбардец, зачем-то забрав в кулак промокшую бороду.
– Значит, папа Стефан знал об Агасфере от Тангейзера – это раз, и папа Стефан за что-то не любил короля Карла – это два. Занятно… Что же сделал новый папа Адриан, когда папа Стефан внезапно умер?
– Хе-хе, – брат ломбардец хитро склонил на бок голову. – Новый папа во всём доверился Карлу и даже позвал в Италию франкские войска. А лангобардский король бежал, но был схвачен и пострижен в монахи.
Евтихий повёл коня медленным шагом навстречу брату ломбардцу:
– Да-да, брат ломбардец, вот так из Павии и Медиолана прогнали последнего лангобардского короля. А тридцать лет назад сын изгнанника Адельхиз попытался отвоевать своё наследство, – он поравнялся с аббатом и задержал коня. – И этим воспользовался Скиталец-Агасфер, чтобы вывезти из Египта загадочное племя.
Евтихий следил за реакцией аббата, но брат ломбардец даже не моргнул глазом. Аббат молчал и готов был переиграть в молчанку Евтихия.
Дождь лился на голову, на лицо и руки, на плечи и спину. Плащ Евтихия вымок. Насквозь промокла и ряса брата ломбардца. В конце-концов Евтихий уступил, признавая, что брат ломбардец его переиграл:
– И папская курия, и франкская корона, и византийский престол, – выговорил Евтихий, наматывая на руку повод уздечки, – давным-давно поддерживают сношения с Агасфером и многое знают о нём и его странствиях. Зачем было нужно нанимать меня, если всё и так всем известно?
– Кабы все знали всё, – всплеснул руками брат ломбардец, – тебя бы точно не позвали! – он отшутился. Монах засмеялся в самый край капюшона, приглашая Евтихия тоже разрядить обстановку.
Они тронули коней с места почти одновременно. Брат ломбардец казался весьма довольным прошедшим разговором. Многое было недосказано, но монах всю дорогу трясся в седле, пряча руки в рукавах отсыревшей рясы, а из-под его капюшона час от часу доносилось чуть хрипловатое:
– Хе-хе… хе-хе…
Евтихий же не раз в сердцах поминал Тангейзера:
– Ах ты, Талиесин, ах ты, честный Томаш…

13.
«Предание о некоем честном Томасе, который своими стихами пленил королеву эльфов, поселился с нею в волшебной стране и получил от неё дар предвидения, позднее стали связывать с Томасом-Рифмачом из Эркельдуна, шотландским поэтом XIII века… Это было не верно».
(Легенда о честном Томасе. Путевая книга «Летучего»).

В саксонскую деревушку под Эресбургом, где стояла бревенчатая церковь со скрипучей дверью, Евтихий вернулся всего через пару дней. Подъезжая, он услышал, как радостно плачут саксонки, а мужчины-саксы возбуждённо друг друга перекрикивают. Возле церкви собрался народ. Вглядевшись и вслушавшись, Евтихий понял, что в село вернулись пропавшие дети Грета и Ганзель.
Сынок Берты Ганзель был чуть постарше сестры. Насупившись, он играл во взрослого – засунул пальцы рук за пояс и раскачивался на носках башмаков. Грету, его сестрёнку, окружили саксонские женщины, и общее слезливое внимание Грете несомненно льстило.
К Евтихию бросилась добрая Берта. Коверкая все известные ей обрывки языков – саксонского, франкского и латинского, она, задыхаясь от радости, стала его благодарить:
– Meine Kinder, они нашлись, o danke dir, это по твоей милости, nobilis senior dominus! – женщина хватала его за ногу, не позволяя сойти с седла.
– Постой, постой, – он с трудом высвободился и всё же соскочил на землю. – Полагаю, моей заслуги в этом не было.
– O ja, ja, это всё наш bonus senior добрый герцог Видукинд!
Оказалось, что здесь присутствовал и сам Энгернский герцог со свитой. Видукинд пожелал видеть спасшихся детей лично. Грета и Ганзель, как выяснилось, вернулись не сегодня, а позавчера или третьего дня, но их мать только теперь посмела рассказать всем о таком чуде.
Евтихий опустился перед Гретой на корточки и спросил, подражая местной народной латыни:
– Ну, kleine Fräulein, где же вы с братцем были всё это время?
Селянки вокруг них почтительно примолкли. Грета подняла большие глаза и ответила:
– Мы с братцем были в лесу, herr senior. Там целый большой посёлок. А в посёлке – одни кибитки и лесные гадатели. А гадатели – очень добрые, herr благородный senior, правда-правда.
Евтихий усмехнулся: дети нередко выражают мысли куда доходчивее взрослых. Он спросил:
– Вас не обижали в лесу? Вы, я надеюсь, не голодали?
– У гадателей, – сообщила Грета, – был в лесу пряничный домик. Он сладкий-пресладкий. Смотри, у меня ещё липкие руки, – она показала ладошки.
– Вот и не пряничный, а имбирный, – встрял Ганзель, недовольный, что herr senior разговаривает не с ним, а с младшей сестрой.
– Нет, пряничный, – сестра заспорила, но сразу сдалась: – Это был большой пряник, посыпанный имбирём.
– Вас с братом целый месяц кормили в лесу имбирными пряниками? – Евтихий показал крайнее удивление.
– Какой месяц? – личико Греты отобразило его удивление, только более искренне.
– Месяц, который вас не было дома. Нет? Не месяц, а сколько? Грета, вспомни, когда вы с братом ушли из дома.
Грета округлила глаза и стала подсчитывать:
– Мы ушли вчера, переночевали в лесу у гадателей, и сегодня пришли. Нет, – она запнулась, – позавчера. Позавчера мы ушли, а вчера уже пришли. Или поза-позавчера? – она порывисто оглянулась, ища подсказки.
Евтихий резко распрямился и поверх детской головки окликнул селянку Берту:
– Добрая фрау Берта, ну-ка, отвечай, сколько дней пропадали твои дети?
Берта истово клялась:
– Месяц, целый месяц. Ушли же в то новолуние, и вот только теперь, только теперь…
– Я так понимаю, что дети вернулись тоже в день новолуния? – уточнил Евтихий.
Берта примолкла, оглядываясь. Ганзель опять деловито влез в разговор:
– Мы пошли в лес за ягодой, но вдруг настала ночь и мы заблудились. А мы шли и шли…
– Я понял тебя, понял, – остановил Евтихий. Не покидало чувство, что дети говорят слишком заучено. Он мягко взял Грету за плечики, отвёл в сторонку и снова сел перед ней на корточки. – Вы пошли из дома за земляникой?
Она быстро кивнула.
– Вы заблудились? Просто поняли, что где-то к вечеру вы заблудились? – спрашивая, он как бы подсказывал готовые ответы.
– Да, – Грета кивнула.
– И вот вы видите: стоит в лесу пряничный домик, а в домике живут лесные гадатели? – он следил за выражением лица девочки.
Личико у Греты вытянулось, она замотала головкой:
– Всё не так, да? – переспросил Евтихий. – Значит, вы искали в лесу ягоды, а гадатели выбежали из своих кибиток и дали вам пряники?
Девочка долго соображала, но, наконец, мотнула головёнкой. Всего один раз мотнула.
– Грета, – тихо позвал Евтихий. – Вы не сами заблудились. Вас кто-то увёз, правда? А когда вы с братом опомнились, то очутились уже возле стоянки лесных бродяг, – Евтихий терпеливо смотрел девочке в глаза. Та тяжко вздохнула и вдруг незаметно показала куда-то одним пальчиком:
– Er ist der Elfkönig, – сказала, едва шевельнув губами.
Пальчик Греты показывал прямёхонько на герцога Видукинда. Герцог той порой расспрашивал Ганзеля, а мальчишка, польщённый вниманием сеньора, с готовностью что-то рассказывал.
– Ну-ка, бегом к маме, и никому больше об этом ни слова, – Евтихий отпустил Грету, и тотчас же Видукинд, потирая руки, отошёл от Ганзеля.
– Я же тебе говорил, – герцог оскалился, – что руна Sieg это к удаче. А ты не хотел воскликнуть мне «Heil dir!» Теперь торопись, если хочешь успеть! – Видукинд свысока ему крикнул.
Его люди взбирались на лошадей. Герцогу подвели коня, он поднялся в седло.
– Миланец, эти дети потеряли один месяц! Это – колдовство, я знаю, оно от Агасфера. В лес, скорее в лес! Колдовство выдало Агасфера, я теперь знаю, в какой стоянке бродяг он прятался в это новолуние. Скиталец