ЛИЗАВЕТА СИНИЧКИНА

удержал пока не прятаться за горизонт, чтобы еще хотя бы разочек насладиться самим  изяществом. Я жена вашего брата! А это, скорее всего Юсуман. Здравствуйте, Юсуман. Александра,- представилась жена Мусты и протянула свою божественную ручку Юсуман. Пойдемте, что же вы так прямо на лавке! Что я скажу вашему брату, как встречаю гостей.
«Жена вашего брата! Жена вашего брата» Словно ток высокого напряжения пропустили через сердце Зарифа. Зариф даже вздрогнул, когда все понял, и не мог отвести глаз от красавицы Александры.
Если бы жена Мусты была не такой красивой, Зариф может, простил бы брата, может, даже увел назад Юсуман и не стал разбивать брак старшего брата. Простил, что брат скрывал от семьи, что женился, потому что жена была русская. Отец был бы в не себе, что старший сын женился на русской, ладно, черт с ним, что даже на русской, что не спросил разрешения. Но теперь, теперь, Зариф еще более чем прежде, возненавидел старшего брата. Муста женил его на некрасивой Гале, а сам втайне от всех живет с королевой. О, если бы Александра была хотя бы немножечко дурней, но нет, она была королева, само совершенство.
Они поднимались по лестнице, Зариф смотрел на ровную, полную грации, спину Александры и его бил озноб, такой силы была ненависть. Юсуман была бледная, то, что у Мусты была жена и намного красивее ее, Юсуман хотела обратно вернуться в дом покойного мужа.
«Они с ребенком станут обузой для них, таких красивых,- думала Юсуман и совершенно искренне не исключала, что теперь брак между ней и Мустой невозможен.
Хоть Юсуман и была матерью, она оставалась несчастной темной девочкой, боялась ездить на автобусе и машинах. Поездка в Россию на поезде была для нее, словно экскурсией в преисподнюю, и пока она не оказалась в темной комнатке, отождествляющейся у Юсуман с раем, она  чувствовала себя самой несчастной на свете. Но с багажом безграмотности и страхов Юсуман была мягкой и доброй и откликалась на ласку. Не считала, как Зариф, что русские держат их за второсортных людей, и вообще считала, что одни не могут быть лучше других, что Аллах делал всех равными, а люди нарушили волю Аллаха и только и делают, что друг друга сравнивают. Если и есть какое отличие, считала Юсуман, что одни красивые, а другие нет, и красивым людям тяжело с некрасивыми, а некрасивым неловко с красивыми, как вот ей. Юсуман считала себя некрасивой, но было в ее сердечке что-то прекрасней томных глаз и улыбок красавиц.
Прошел уже целый час, а Мусты все не было. Но опоздание старшего брата казалось Зарифу только на руку. Он наслаждался! Если ожидание смерти порою хуже самой смерти, то предвкушение свершения мести порою слаще и волнительней самого свершившегося факта, который может ко всему прочему поселить в сердце и разочарование и пустоту. Но только не в сердце Зарифа, сегодняшнее дело он считал только началом. Так просто, считал Зариф, брату не отделаться.
Зариф смотрел, как хлопочет Александра, и сладостная истома  охватывала его при мысли, как эта красивая женщина побледнеет, когда он оставит у них Юсуман с ребенком, а сам уйдет, захлопнув дверь.
Александра поила гостей чаем с зефиром. Зариф ел с удовольствием. Он прежде не любил зефир, но сейчас ел, как никогда, с аппетитом.
«Ты еще пожалеешь, что ты так хороша»,- мысленно говорил Зариф Александре и уминал зефир. Один раз было, что Зариф еле сдержался, чтобы не расхохотаться, лишь на миг представив физиономию старшего брата.
В квартире Зарифа было со вкусом и дорого, чувствовалось, что хозяин мог достать много, если не все, что только желал. Чехословацкая дубовая стенка, персидский  ковер на полу, японская аппаратура, на европейский манер собственный бар, до отказа заполненный дорогим спиртным на любой вкус. Полки с книгами редких и дефицитных изданий. Пару картин, не репродукций, а именно картин, написанных маслом с натуры. На одной картине, что висела в прихожей, Венеция с ее каналами и гондолами, на другой, что располагалась в гостиной, Рим с его желтым величественным Колизеем.
Зариф смотрел по сторонам и презирал брата за эти картины, за мебель и вот за японский бобинный магнитофон тоже ненавидел. Несчастному Зарифу представлялось, что брат все, что у него было, заработал на бедах своей семьи и своего народа. Еще больше, за что Зариф ненавидел брата, что Муста не лечил людей на своей родине.
«Имел ли он эту всю роскошь в своем бедном кишлаке?» спрашивал сам себя Зариф и соглашался, что, конечно, не имел, значит, только и приехал в Россию, что польстился на деньги и те  безделушки, что можно за них купить, считал Зариф. И презирал брата с каждой минутой все больше. Ему хотелось вскочить, сорвать картину со стены и опустить на голову Александре, на, мол,  корону, грязное, падкое до денег существо. И красоту Зариф стал презирать, все, чего его лишили, теперь стало для него ненавистным.
«А ведь он тоже любил жизнь, живопись»,- думал Зариф, и от этого было еще тяжелей изуродованной душе и раненому сердцу. Зарифа начинало трясти, и если бы скоро не пришел Муста, он бы накинулся на Александру, и только Бог знает, что сделал с красавицей.
Муста пришел, и только увидев Юсуман с ребенком и узлами, все понял без слов.
«Как он мог забыть древний дикий обычай»,- так и врезалось Мусте в сердце. Он замер посреди комнаты, словно парализованный.
Александра что-то весело рассказывала, сообщала о приезде родственников, как видимо, была довольна, что наконец-то хоть с кем-то познакомилась из родственников мужа.
Зариф зловеще улыбнулся старшему брату и, не произнеся ни слова, встал с дивана и направился на выход, на секунды останавливаясь, чтобы окинуть взглядом супругов.
Александра непонимающе хлопала густыми ресницами и с вопросом смотрела на обоих братьев, чтобы ей объяснили, куда так скоро собирался один из них, и почему Юсуман испугалась и так отчаянно прижимает девочку к груди, словно хочет от чего-то укрыть. 
Зариф не выдержал и сказал, скривив лицо:
-Будьте счастливы!
Он уходил и еле сдерживал хохот, и только когда вышел, позволил себе рассмеяться так громко, что его страшная зловещая радость была слышна в квартире за закрытыми дверями. Мусту передернуло. Никогда Муста не забудет тот смех, так ясно и больно сообщивший ему, что все пропало, что Зарифа уже никогда не воскресить. Ну, даже если и возможно, что для этого надо сделать, Муста теперь не знал.
Муста смотрел на жену, как Александра не может ничего понять, как она просит объяснений и, главное, хочет увидеть реальных дел от своего мужа. Но какие к черту дела! Муста вдруг осознал, что самая несчастная и незащищенная среди них - это Юсуман с ребенком на руках. Вон, они как обе дрожат, словно двухмесячная кроха все понимает и просит защиты. Как  бьется ее маленькое сердечко.
-Юсуман с ребенком теперь будут жить с нами!- серьезно и даже где-то сурово сказал Муста.
Александра недоуменно смотрела то на мужа, то на смуглую маму с ребенком на руках, и чем она дольше отказывалась принимать сторону мужа, доводя себя до исступления необоснованной ревностью, больше вторя эгоизму, чем, прислушиваясь к разуму и сердцу Мусты,  Александра менялась на глазах. И вот это уже была не та радушная красавица-королева, хоть и продолжала на вид как будто оставаться красивой. Но что такое, эта красота? Уродливая бабка на язвах, с гнилыми зубами может показаться краше Венеры, протяни она руку к беззащитному, погибающему от голода, котенку. А Венера со своим совершенством форм, прищеми котенку хвост и залейся  смехом над несчастьями и болью живого существа, разве сможет и дальше оставаться Венерой и не превратиться в  мерзкую уродину? О, Господи, ведь порою считаем, что да, может продолжать оставаться прекрасной.
Если может и должна красота спасти мир, то именно про ту сердечную красоту говорил  непонятый князь, а не про красоту длинноногой красавицы, и надо скорее, пока не поздно, опомниться, мы просто не поняли.
Вот и Александра не поняла и не желала принимать Юсуман с ребенком в своем доме. Даже  просто потому, что смуглая  Юсуман с ребенком, все одно, как лишайная кошка с котенком, не вписывалась в интерьер, никак не вязалась с каналами Венеции, с Вечным городом и его, обглоданным ветром и временем,  Колизеем.
-Как она может остаться здесь,- говорила Александра и показывала пальцем на Юсуман, словно на  прокаженную. Посмотри на нее!
Мусте вдруг стало не по себе от мысли, как он мог жить все эти годы с таким человеком. Он смотрел на жену, и как бы ему не было тяжело, благодарил случай, открывший ему глаза на пусть и  горькую, но правду.
-Да кто тебе, наконец, дороже,- закричала Александра, - эта неграмотная в заплатках или твоя родная жена?
Какой глупый и в то же время страшный вопрос, такой, что Муста рассмеялся и заплакал в одно время. Муста хохотал, но  и по щекам у него бежали горькие слезы. Он вдруг позавидовал умершему Шавкату которого помиловал аллах, наградив покоем. Ведь  им всем Ирине с Рафиком, его младшему брату Зарифу, Гале, только предстоит начать по-настоящему бороться и мучиться. И какую нужно силу, и какие должны быть обстоятельства, чтобы снова поверить в людей?

                                                                      III

Александра ушла. К предстоящему неминуемому разводу Муста относился более чем спокойно, да если честно порою просто забывал. Грустить Мусте было некогда. От переживаний связанных с переездом к новому «мужу» Юсуман потеряла молоко.
Дефицитные молочные смеси Мусте привозили из Ростова. Все нужно было доставать. От пустышки с присыпкой до коляски, за все качественное нужно было переплачивать выше официальной установленной государством цены, где рубль, где пять рублей. Нет, в аптеках и магазинах было всего в достатке для малышей, но это было настолько топорным, словно все, что было в Советском Союзе детское, рубил пьяный дровосек. И если только была возможность советские молодые родители пачками для себя и знакомых скупали у спекулянтов детские вещи иностранного производства как собственно и для себя самих. Но если с костюмами и платьями хоть как-то обстояли дела, процветали и спасали портные, то одеть нарядно ребенок было практически невероятным.  Куда проще было Харитонову с не законченным средним образованием вступить в партию. Но одним только вещевым голодом не ограничивалось. Чтобы иметь в достатке овощные пюре, молочные смеси нужен был блат. У хирурга Мусты такой блат был, еще у других крупных врачей, работников торговли и деятелей культуры - у кучки людей. И Муста порою с содроганием оглядывался вокруг, на рабочих, на санитарку моющую полы, на обыкновенных служащих каких было большинство, и каждый раз задавался вопросом: Почему? Чтобы узнать это заколдованное «Почему», а главное, чтобы что-то поделать с этим непонятным явления в самой великой и богатой стране мира Муста целенаправленно вступил в партию. Честно  веря, что он сможет что-то сделать и узнать. Но Муста так и нечего не узнал. Он какое-то время платил членские взносы, ходил на собрания, но когда понял, что от него больше проку за операционным столом забросил все к черту. Взял и не заплатил членский взнос, не появился на собрании и тогда познакомился со своим в последствие лучшим и