только одной удаче известно, как, украсть на стрельбах. Тем самым давая знать, что может стрелять, не боясь, что при сдаче оружия могут не досчитаться боеприпасов.
-Я выстрелю, слышишь, выстрелю!
Рафик нажал на курок.
Раздался выстрел. Пуля угодила в землю ровно под ноги Аслан - беку, может, еще чуть и задела бы колено.
Рафик, если по-честному, испугался, это он потом не будет бояться, а сейчас был первый раз.
Он быстро спрятал пистолет. Выстрел заглушила стройка, но все-таки было страшно.
Малюткина дрожала.
Аслан - бек был белый, как снег, но не от пули, что просвистела так близко, что он почувствовал дыхание смертельной опасности, которая вроде бы была совсем рядом, а что сделалось с его сыном. Не знаю, раскаивался в тот момент Аслан – бек, или раскаянье пришло уже потом, но всю жизнь у него перед глазами стоял его сын с пистолетом в руках, раздавался в ушах его зловещий хохот и его прощальная улыбка, когда он навсегда уходил от него.
-Прощайте, сказал Рафик и улыбнулся. – Спасибо, что навестили.
Достал из кармана деньги, бросил под ноги перепуганной Малюткиной, повернулся и, как ни в чем не бывало, ушел в направление пропасти, что готовила ему судьба.
Где-то с неделю Рафик торжествовал, а потом даже что ли загрустил, лишившись в лице отца своего самого главного врага. Какую бы он впредь не делал гадость, как бы не предавал, это было уже как следствие, и ничто не могло сравниться со штукой, проделанной с отцом, даже тогда, когда Рафик становился повинным в гибели людей, это было для Мамедова все не то. Он после не раз жалел, что по своей молодости и горячности не смог потерпеть и оставить отца на потом, чтобы ужалить сильней, чтобы до смерти. И от года в год ненависть все больше накапливалась в его сердце и просилась, как можно скорей, реализоваться. Учиться Рафик не хотел, когда-то получая знания параллельно с отцовскими тумаками, променяв все свое детство на зубренья наук, теперь он так их ненавидел, что шарахался от поступления в школу милиции, как закоренелый вор сторонится возращения на праведный путь, хоть и понимает, что, сколько веревочка не вейся, придет конец. И Рафик понимал, что для карьеры надо учиться, что его молодость сойдет на нет, но ничего с собой поделать не мог, когда-то раз и навсегда получив от знаний прививку. Осилил какие-то курсы, и хоть были все предметы сданы отлично, только Рафику было известно, что ему стоила эта только видимая легкость. В прямом смысле этого слова Рафика мутило от книг, а еще мерещилось, что отец стоит за спиной, в любую секунду готовый отпустить ему подзатыльник. До того это было сильно от прошлых лет, впечатление, что Рафик на занятиях то и дело вздрагивал и оборачивался.
И только на улице Рафик чувствовал себя превосходно. В форме, с оружием и, полагаясь на свою безотказную удачу, Рафик ввязывался в самые безумные и отвратительные авантюры, так, больше ради смеха, чем наживы, так, чтобы только лишний раз потешить самолюбие. Например, встретив на дороге уснувшего пьяненького гражданина, без зазрения стыда и совести у всего города на виду шарил у того по карманам, снимал часы и потом же украденные часы носил на руке. Опускался до того, что мог встретить на пути какого-нибудь мальчонку, идущего в булочную, и отобрать у ребенка копейки и еще сказать, чтобы передал родителям, что дядя милиционер отобрал за то, что себя плохо вел. И каждый раз, выходя сухим из воды, размахивая у всех перед носом трофеями, Рафик все больше чувствовал себя безнаказанным. Но детских копеек и дешевых часов Рафику было мало. Еще задолго до начала квартирных эпопей, когда люди в считанные дни оказывались на улице, Рафик, может, первым из всех обставил квартирный вопрос на примере гражданки Малюткиной, у которой к несчастью был небольшой частный домик из двух комнат.
Рафик купил три бутылки водки и пришел в гости к «невесте», предварительно договорившись с одним знакомым нотариусом. Попрыгунчикову Андрею Михайловичу была не столько важна нажива, сколько заинтересовала сама процедура, предвещавшая в будущем такие немыслимые барыши, что, как говорится, грех было не попробовать, хоть и страшно.
Малюткина принимала Рафика, чуть ли не кланяясь. В комнатах было грязно, валялись пустые бутылки, те, что Малюткина не успела сдать. На стол кроме спиртного поставить было нечего, но не Рафик же, в самом деле, собирался праздновать переезд, чтобы покупать еще и закуску, и так потратился.
Начался «шабаш!»
Рафик, как идол, сидел посреди комнаты, на столе стояли бутылки. Малюткина, как та ведьма с растрепанными нечесаными волосами, словно колдовала, распечатывая бутылку. Что-то нашептывала и кряхтела.
В стакане заплескалась мертвая водица, и вроде бы после первого стаканчика, как наивно рассчитывал Рафик, Малюткина должна была по идее свалиться, а она, наоборот, от каждого нового стаканчика только приходила в неистовство, как упырь от крови.
-Вот что я тебе скажу,- заговорила не своим голосом Малюткина. - Ты что думаешь, раз угощаешь, тебе все будет можно? Нет, Любку Малюткину так задешево не купишь. Ну что ты смотришь, басурманин проклятый. Знаю, что хочешь, не дорос еще!
Рафик налил Любе полный стакан, второй по счету, таким образом, за считанные минуты успев истратить на Малюткину одну третью часть всего запаса спиртного, а результата ноль.
Малюткина выдохнула и заправски приговорила второй по счету стакан.
-Выкуси, видел!- и все равно, как грузчик, занюхала грязным рукавов нестиранного халата.
Рафик заерзал на стуле и, окинув принесенные бутылки с водкой, в сохранности из которых уже только осталось две, занервничал.
«Мало взял,- подумал Рафик. Да кто знал! – со злостью и интересом смотрел на Малюткину, у которой от целой бутылки водки, как говорят бывалые, было ни в одном глазу.
Рафик вздохнул и распечатал второю бутылку. Развязка предстояла быть интригующей.
Подбоченившись, Малюткина ждала продолжения.
И не знал и не догадывался Рафик, что за квартирку то придется еще заплатить шишкою на родной головушке, об которую Любаша станет колотить пустые бутылки.
-О, пес!- сказала Малюткина и выдула очередной стакан.
Малюткина не церемонилась, еще чего не хватало. Люба не любила мужчин, как она считала, испортивших ей жизнь, и вот этот мальчик. Предчувствовала Малюткина, что Рафик неспроста пожаловал, так что пила, как никогда и как никогда твердо стояла на ногах. Черт его знает, почему, может, было полнолунье или магнитные бури на солнце, но все предвещало скандал. Без боя Малюткина решила не сдаваться и, как боец перед кровавой бойней запасается патронами, набирала силы и уверенности с каждым новым стаканом водки, который она вливала в свою, как будто луженую, глотку.
Нотариус Попрыгунчиков с сотоварищами стояли за калиткой и ждали, пока придет время и Рафик подаст сигнал заходить. С нотариусом было два свидетеля для совершения дарственной - все па закону.
Осталась одна бутылка. Малюткина была на ногах. Рафик с каждой минутой все больше ерзал на стуле и не верил глазам.
-Открывай, холоп иноземный,- повелела Малюткина, как какая царица, держась за стол, все равно, как за трон.
Рафик обиделся - за его деньги и еще обзывают.
-Не прощу тебе никогда!- вдруг перешла Малюткина на крик.
Чувствовала Люба, что скоро покинут ее силы и все, и делай тогда с ней, что хочешь, а она поклялась не сдаваться без боя.
-Чего, Людмила Константиновна?- осторожно спросил Рафик.
-А то, как деньги мне швырнул, когда твой папаша приезжал. Все равно, как какой собаке. Не уважаешь, говоришь?
-Да что вы, уважаю!
-Тогда пей!
-Я не пью!
-Так что же пришел?
Понимала Люба, что пить ей больше нельзя, чревато, надо было за что-нибудь прицепиться и в атаку на врага.
-Проведать!- наивно отвечал Рафик.
-Проведать, говоришь.
-Да, Любовь Константиновна, проведать.
Малюткина скрутила дулю.
-А это ты видел!
Рафик погрустнел, поняв, что затевается совсем не то, на что он рассчитывал.
Дули Любаше показалась мало и, сложив из двух рук всем известный русский ругательный образ, сунула его под нос расстроенному Рафику.
Рафик попытался показать гонор, указать на погоны, и стал вставать с табуретки, что было с его стороны, конечно, ошибкой.
Только этого и ждала боец Малюткина.
-А-а-а,- закричала Малюткина и схватила со стола пустую бутылку и хрясть бутылкой по голове Рафику.
Хорошо, что в фуражке!
-Ведьма!- закричал Рафик, вскакивая со стула.
-Я тебе дам, ведьма. Сам то кто - упырь!
Малюткина бросилась на кровососа упыря, но Рафик довольно ловко отмахнулся. Люба без сил села на пол. Приговоренная мертвая водица сделала свое дело, Малюткина была пьяна. Всплеск эмоций и пусть скоротечный, но все же бой, только добил Любовь Константиновну, она была готова подписать бумаги и на переезд.
А дальнейшее, как говорится, дело техники. В квартиру вошел Попрыгунчиков, длинный, худой, как кузнечик, пришли подпитые свидетели. Малюткина все подписала, что просили, чтобы только отвязались и дали поспать. Услужливый сосед за отдельную плату вызвал неотложку.
Попрыгунчиков с сотоварищами растворились.
Приехали санитары. Милиционер, пьяная женщина - страшно смотреть, рассказывает что-то про кровососов и упырей. Ну, все ясно, собирайтесь, Любовь Константиновна.
Родственников и хороших знакомых, чтобы вызволить Малюткину из непростой больницы, не было. Оставалось только ждать.
Если без шуток, а какие шутки, сами все видели, на начало гласности и перестройки на счету Рафика и Попрыгунчикова было больше десятка подобных афер, оставалось только реализовать, когда дозволили свободные операции с недвижимостью, и жить себе припеваючи. Мог Рафик забросить службу в милиции, но не ушел, потому что всегда больше денег Рафика интересовал сам процесс, механизм превращения человека во что-то другое и, как правило, не в самое удачное. Как над ним «подшутили», он будет шутить, и самое лучшее место для подобных метаморфоз Рафик увидел в должности участкового. Бедные, как правило, несчастные люди, не знающие своих прав, крути с ними, как хочешь, подводи под тюрьму, обращай их жизни в прах, никто не подкопается. И с годами Рафик превратился в какую-то змею, ходил тихо, выскакивал исподтишка и жалел смертельно. От того чахлого юноши, что когда-то видел Муста, через двадцать лет не осталось и следа. Это был жилистый, смуглый, невысокий мужчина, изворотливый и хитрый по прозвищу Бек. И вот к такому пришел Ткаченко, чтобы его избавили от приставучей Гали.
А почему, собственно, к участковому, а не к кому другому? Не знаю, наверное, Ткаченко полагался на тот укоренившийся факт, даже скорее не факт, а мнение, что выходцы с Кавказа держатся друг друга и знают все про своих, тем более, когда их соплеменник успешный хирург.
«Хирургов мусульман, да еще и таджиков на Дону все же меньше, чем русских», - заключил Ткаченко отправляясь к Мамедову, который, если по правде, если судить по поступкам, мог быть, ну скажем, скорее ближе к живодеру, чем к настоящему мусульманину. Если и был Рафик когда-то мусульманином в том его настоящем светлом смысле, это было очень давно, но честно сказать, мусульман Бек знал и про Мусту талантливого хирурга, тем более, что когда-то с
