ЛИЗАВЕТА СИНИЧКИНА

разумеется, выбрал быть тираном, потому что благодетель не сомневается и не думает, творить добро или подождать. И только тиран сегодня казнит, а завтра милует.
-Что ты, в самом деле,- с притворным участием сказал Харитонов. - Свинья не виновата, что она свинья. Ты не виноват, что ты таджик!
Зариф опустил глаза, и нить надежды, связывающаяся с его сердцем, оборвалась навсегда.

                                                              II                                                   

И еще больше с той поры Зариф возненавидел старшего брата. Все его беды, вся боль, Зариф считал, что принадлежали Мусте. Больше он в школу не возвращался, ни с кем не разговаривал и часами сидел, закрывшись у себя в комнате. Старик Фирдавси поругался со старшим сыном, видя причиной перемены в Зарифе попытки Мусты подружить мальчика с русскими. И в последствии поведение Зарифа и то, как школа повлияла на него, запретил Мусте с ним заговаривать о том, чтобы отдать учиться сестер. Муста надолго словно погрузился в траур. А несчастный Зариф только и делал, что отравлял свое сердце мыслями о мести родному брату.
Зариф ждал, когда умрет Шавкат. О, нет, он не желал брату смерти, а именно ждал, когда случится неизбежное, чтобы сыграть с Мустою злую шутку.
У Шавката был рак желудка на последней стадии.  За полгода после свадьбы младшего брата двадцатисемилетний молодой человек превратился в изможденного  старика. Последние дни перед смертью уже почти ничего не ел и умер в начале весны.
Это был неразговорчивый человек, раздавленный страшной болезнью. Муста не мог спасти брата, две операции ничего не дали. В конце даже наркотики не могли облегчить страдания больного. И когда Шавкат начинал стонать от боли, и стоны сменялись криками о помощи, приходил Фирдавси и силой закрывал рот сына руками, чтобы болезнь не вырвалась и не заразила других членов семьи.
Однажды Муста стал свидетелем страшной картины, когда отец чуть ли не сверху садился на сына и заставлял его молчать.
Муста бросился к брату, чтобы остановить отца.  Но отец кричал, что Муста ничего не понимает, что лечит русских,но лечить мусульман не умеет. Потому что обещал лечить Шавката и не вылечил. Мусте было больно и страшно слушать такое от собственного отца.
«Какой бы он не был образованный,- думал Муста. Чего бы не добился в жизни, это будет иметь значение только для других, а не для его семьи. Зариф его ненавидел, Шавкат надеялся на выздоровление и должен был умереть, девочки сестры, когда вырастут, наверное, тоже проклянут, Юсуман он увез  с родины от всех близких на свете в чужую страну. Галя, новый член семьи, разве скажет спасибо?»
Те деньги, что давал Муста, отец брал, как должное, и тоже никогда не благодарил. Муста смотрел на членов семьи и, зная, что ему никто и никогда не скажет спасибо, становилось тяжело на сердце, но еще тяжелей было оттого, что он считал, что благодарить его не за что.
Незадолго до  смерти Шавката, когда было ясно, что смертельно больному остались  считанные недели, а может и того меньше, Муста пришел к брату и спросил, чтобы тот хотел перед смертью, любое желание.
Шавкат долго думал с опущенной головой, потом поднял глаза на брата и улыбнулся, но тут же утонул в печали.
-Я никогда не был в цирке!- грустно сказал Шавкат. Можно?
Муста еле сдержал слезы, и в воскресенье они вдвоем на машине поехали в Ростов. Муста хотел, чтобы это был только день одного Шавката, он позже свозит всех, но сегодня это будет только для Шавката, его последнее желание.
С самого порога, как только Шавкат ступил в здание ростовского цирка, он как-то весь встрепенулся и ожил и с любопытством ребенка смотрел по сторонам: на кассы в стене, на каменные ступени. С опаской и интересом смешно ступал на ковровую дорожку. Сначала одной ногой, потом другой, все одно, как на лед. Вдыхал  резкий теплый запах животных и сена и улыбался, предвкушая встречу с четвероногими артистами. 
Купол цирка по-доброму ошеломил Шавката, и он с восторгом мальчишки, наблюдающего за голубями, смотрел куда-то вверх, на натянутые канаты и сверкающий шар.
Зрителей было битком. Дети капризничали и не могли никак дождаться представленья. Родители, как могли, успокаивали своих чад и говорили, что сейчас уже начнется и занимали непосед тем, что выкрикивали:
-Вон, смотри, вон, вон, видишь,- и показывали на всякую ерунду, и какой-нибудь малыш с открытым ртом устремлял все свое внимание то на шар под куполом цирка, то на какого-то дядю, но скоро понимал, что его обманывают,  и начинал капризничать с большей силой. И так, пока на сцене не появлялся конферансье в сверкающем серебряном фраке и зычным голосом  не объявлял, что представленье начинается.
Играл оркестр.
Шавкат слушал  энергичную игру духовых инструментов, как трубач смешно  раздувает щеки, и улыбался, и как будто и не было страшной болезни. Глаза Шавката сверкали, и он, как детишки-соседи, не мог усидеть на месте, приподнимался, снова садился.
Скакали лошади, и лихие всадники проделывали немыслимые стойки на седле.
Компания белых пуделей звонко лаяла и катала за собой тележку с черною кошкой.
Казалось, что у шаров и булав неведомые крылья, так они парили и кружились в воздухе.
Женщина-змея в золотом сверкающем комбинезоне из фольги извивалась под мотивы индийских факиров.
Шавкат смеялся над уморительными клоунами. Одним высоким, как оглобля, а другим, совсем лилипутом. Как тот, что меньше, чтобы отпустить затрещину длинному и худому клоуну, становился на стул. И как клоуны поднимали огромную бутафорную штангу.
А потом над манежем растянули сетку, погасили свет, и прожекторы стали выхватывать из тьмы фигуры отважных воздушных гимнастов.
С замиранием сердца Шавкат смотрел, как гимнасты снова и снова высоко парили над манежем, как над пропастью. И улыбка не сходила с ожившего лица смертельно больного человека. По щекам Мусты шли слезы, спустя два дня Шавкат умер.
Зариф стал ждать, оставалось совсем недолго. А пока он размышлял и следил за старшим братом, как он всегда изящно и дорого одет, что у него не переводятся крупные деньги, машина под рукой и своя квартира в городе.
Зариф уже узнал адрес старшего брата, подсмотрел на бумажке, которую Муста оставил отцу на всякий случай. Там был адрес и номер телефона. Выходило, что совсем недалеко от вечерней школы. Зариф учил улицы из окна автомобиля.
В школу Зарифа отвозил и привозил Муста. Обладая хорошей зрительной памятью, Зариф выучил маршрут досконально, если только стало надо, нашел бы на ощупь.
И как бы Муста не уверял отца, что сторонится женщин, потому что бесплодный, Зариф не верил, что брат ими вовсе не интересуется, и что уж совсем определенно, что женщины избегают его.
Всегда элегантен, чисто выбрит, с ароматом дорогого одеколона и с карманами, распухшими от денег. Муста не мог не привлекать женщин, был уверен Зариф.
«Если он бесплодный,- думал Зариф это еще не значит, что брат вовсе не проводит с женщинами время наедине. Да как бы не было, Юсуман с грудным ребенком на руках станет обузой успешному брату. О, как я его ненавижу, надушенный, отполированный, с манерами короля. Доктор - продажный шакал.  Всех предал, всех!»
И Зариф плакал по ночам, и если бы только Муста не был его братом, перерезал бы ему горло.
Чуть ли не каждую ночь Зарифу снился кишлак, друзья, потерянные теперь  навсегда. Он решил, что сам поведет Юсуман к старшему брату домой, чтобы посмотреть на его рожу, когда тот откроет дверь. Зариф каждый день подолгу представлял, как будет проделывать шутку над братом.
«Он уже совсем русский,- думал Зариф о брате. - Это ему будет удар! А если у брата есть любовница. О, посмотрел бы я на ее лицо, когда она узнает что у ее доктора теперь есть жена и ребенок.
Надо сказать, что старик Фирдавси искренне переживал за старшего сына. Фирдавси считал, что у мужчины должна быть жена, чтобы готовила еду, чтобы приходила по ночам и скрашивала мужчине жизнь. Бесплодность Мусты расстраивала старика, не иметь детей - большое горе. Когда умер Шавкат, старик обрадовался, он уже прежде решил, что когда Шавката призовет Аллах, Юсуман станет женой старшего сына. У Зарифа была молодая жена, она еще родит ему детей. У Мусты не было. Этот вопрос даже не обсуждался, все, кроме Мусты, знали, что после смерти Шавката его жена должна стать женой старшего брата.
Юсуман была рада, приятный Муста ей нравился. Шавката она не любила и познакомилась с ним за два дня до свадьбы. Муста же приезжал каждый день, наведывал Юсуман в роддоме.  И то, что Муста бесплодный, ее тоже радовало. Роды Юсуман испугали, она боялась впредь рожать. Но все же, как бы не было, Юсуман побаивалась и после смерти Шавката стала сильно переживать и только думала о переезде и жизни с новым мужем.
Участь брака Мусты была предрешена. Зариф просил разрешения отца самому отвести Юсуман с ребенком к брату, ссылаясь, что хочет сделать брату подарок, что они не очень ладят и, может, жена и ребенок их сдружат. Фирдавси разрешил.
С узлами на автобусе они доехали до Зернограда.
Казалась, что старшие брат с сестрой и их маленькая сестренка вместе с семьей переезжали. Родители где-то впереди, а дети догоняют. Зариф был в костюме с двумя большими узлами в руках. Юсуман в платке, черном длинном платье и синих шароварах, в одной руке с ребенком, в другой с узлом.
Зариф, как это бывает между братом и сестрой, бежал вперед, не давал сестре отдыхать, одним словом, всячески показывал, что он старший и презирает передышки, послабления, как командир на марше. На самом деле Зариф изнемогал от желания поскорее увидеть физиономию брата и бежал и представлял, как все будет.
Мусты не оказалось дома, и злой Зариф сидел с Юсуман на лавочке перед подъездом. Приближался вечер.
Успокоившись, что не так все и плохо, что можно и на лавочке, да где угодно, лишь бы только Зариф стал терпеливо ждать.
Зариф смотрел на дорогу, как люди проходили и куда-то исчезали навсегда из его жизни. На красивых русских девушек и женщин. Особенно ему понравилась одна. На вид лед двадцать пять, стройная,  гибкая, она так и отстукивала каблуками по тротуару, как грациозная антилопа. В красном, обжигающем сердце платье она раздражала без воли на то. Мужчины оборачивались, королева улыбалась, но ни на кого не смотрела. Словно зная себе цену и видя, что вокруг нет короля, чтобы он мог самому изяществу составить пару, а на меньшее красавица была не согласна и дарила лишь стук своих каблуков, как прощальную песню, как то единственное, что достойны были простые смертные. 
О, Святые Угодники что это, что? Как такое может! Зариф потерял дар речи, с Зарифом чуть не сделался удар. Королева, само изящество, остановилась перед ним, как будто он какой король или брат короля.
-Здравствуйте, вы Зариф,- сказала красавица и протянула сраженному юноше свою белоснежную ручку.
Королева радовалась встрече, как будто ее уже долго ждала.
-Что же вы не позвонили?! Мы бы вас встретили. Мне столько о вас рассказывал ваш брат!
Зариф как будто пребывал под водой, ничего не слышал и плохо ориентировался.
«Королева, королева снизошла»,- только и кружилось у Зарифа в голове.
-Вы не понимаете, - рассмеялась королева, и ее звонкий добрый смех, как будто само солнце