красными от слез глазами. Пропало все то светлое, утреннее, что было прежде в девушке. – Ты, Крылова, заканчивай свои «шуры- муры» или пеняй на себя. Устроила, понимаешь!
Все терпела Кира, и от кого угодно ждала удара, только не от своего «преданного художника».
Рафик как-то уже и не так смотрел на девушку, как прежде.
«Никакого утра. Нафантазировал художник,- думал Рафик, вспоминая картину Давида, и сравнивал с тем, что видел сейчас и то, что навечно осталось на картине, то, что глупый рядовой никакой ложью так и не сумел похитить, и никто и никогда не сможет забрать. – Вон, и волосы немытые, под глазами круги. Какое, к черту, утро! Страшная, как мгла».
-Ты ко мне пока не ходи,- сказал Рафик. Потом посмотрим. Если что, позову.
Кире показалась, что у нее подогнулись ноги, и она провалилась в страшную яму, такую глубокую, что теперь никогда не сможет из нее выбраться, и никто не достанет ее самого дна, потому что принцев не бывает на свете. Хорошие люди не раз еще станут встречаться у Киры на пути, но она им просто никогда не сможет поверить, поэтому и вечная дружба с печалью и страшной драмы вуаль.
Но к удивлению самого Рафика роман имел для него последствия. Так Рафика отходил родной отец грязным сапогом, что он всю жизнь помнил Киру Крылову. «Толи судьба изменила»,- думал Рафик, но потом не раз себя убеждал, что если бы не тот сапог отца, много чего у него не было в жизни, а может, и жизни не было. Не понимал рядовой Мамедов, что, может, то был его последний шанс, как оно говорится, надо было завязывать, пока оно не поздно. Отцовский сапог, если и подействовал, то только судьбе на руку.
Что пришло в голову этому замполиту, ну такая у него была специальность, чтобы приходило всякое в голову, отправить Аслан - беку докладную на рядового Мамедова. Сам он, что ли, не мог решить, или в целях воспитания личного состава. Замполит был сволочь, а еще дурак, и поэтому ему было видней, почему он это сделал, напечатал на дрянной печатной машинке, совсем неважной, на которой, что не буква, то сдвиг, одним словом, вся в хозяина.
Докладная
Ответственный Мамедов Аслан-бек Муратович, ставлю вас в известность, что ваш сын рядовой Мамедов Рафик Аслан – бекович вступил в тайную, порочащую связь с врачом медсанчасти Крыловой Кирой Олеговной. Связь выходит за рамки служебных обязанностей с обоюдной стороны и, как следствие, подрывает авторитет Красной Армии, что самым пагубным образом отзывается в сердцах всего личного состава воинской части. Подобные явления непросто неблагоприятно отражаются на несении военнослужащими службы, а марают светлый непорочный образ Советского Социалистического строя.
майор Мурлоченко. М. М.
Отец Рафика Аслан - бек приехал в тот же день, как получил на сына кляузу. Сто километров, не до Москвы, если под рукой машина.
Аслан хмурый, как туча, прошел в кабинет Мурлоченко и разговаривал с ним целый час. Рафик уже знал, что отец приехал, и трясся в мастерской, то и дело посылал Кудрявцева на разведку под окна замполита.
Рафика вызвали к замполиту. С опущенной головой, все одно, как побитая собака, Рафик шел встречаться с отцом, и самое неприятное стояло перед глазами. И уже не как серая дождливая туча, а как черная гроза от разговора с Мурлоченко, Аслан - бек встретил сына, в каждую секунду готовый разразиться громом и молниями.
-Ну, вы уж не сильно,- улыбнулся Мурлоченко, - Как-никак солдат Красной Армии.
И оставил Отца с сыном наедине.
Рафик покорно подошел к отцу.
Первый удар пришелся Рафику по затылку, все одно, как какая затрещина. Рафик упал. Аслан-бек снял тяжелый кирзовый сапог и, не произнеся не звука, стал раздавать припасенные сердцем гостинцы. Бил жестоко и неистово. Кудрявцев и другие солдаты подглядывали через окно, и Рафик сквозь обиду и боль слышал громкий смех за стеклом и, скорее всего, чувствовал, как Мурлоченко стоял под дверью, прислонившись ухом. И с каждым ударом, с каждым разом, когда каблук грязного сапога врезался в его ноги, спину, бил по рукам, Рафик клялся себе, что это будет в последний раз, что он после окончания службы не вернется домой.
И Страшным дыханием той самой безнаказанности, что порою позволяет человеку решиться на самые чудовищные и бесчеловечные поступки, дышал Рафик последние годы. Под удары своего в конец прогнившего сердца участковый Мамедов творил беззаконие, упиваясь своей безнаказанностью.
Все Рафик просчитал, вверяя себя судьбе. Сразу после окончания службы пред Рафиком стал вопрос, в каком городе испытывать удачу и еще, конечно, чтобы не так скоро его смог найти отец. Надо было Рафику хотя бы годочек или того меньше – главное, чтобы твердо стоять на ногах. Каким образом без поддержки в двадцать лет, да еще и в чужом городе, за такой короткий срок стать на ноги, да хотя бы зацепиться, Рафик сообразил быстро. И ни на секунду не сомневаясь в правильном решении, пошел в милицию.
«Кто ему тогда будет отец?!- спрашивал сам себя Рафик и, находя в сердце ответ, что никто, ликовал и сам уже скоро мечтал, чтобы его нашел отец, чтобы начать платить по счетам.
А город выбрал самый на первый взгляд заурядный и небольшой из всех, что были поблизости с воинской частью, а именно Аксай. Ростов–на-Дону Рафик держал, как скрытый козырь, чтобы запутать отца, рассказывая перед демобилизацией всем, кому только было это возможным, что отправляется в Ростов. Мол, ищите, папа, глядите чего и найдете, только не сына. Новочеркасск, располагавшийся сравнительно недалеко Рафик тоже отмел по той же причине, что и Ростов. Да, запутать отца была не единственная причина, почему Рафик не поехал в областную столицу. Понимал Рафик, что в большом городе выделиться - самое главное, развернуться, также не просто, как отыскать воду в пустыне, можно, конечно, но все же, согласитесь, чертовски тяжело. А, попробовав раз, что такое эта удача, к которой и сил прикладывать не надо, палец об палец не ударил, а вот оно счастье. Рафик не желал ничего другого, не хотел выслуживаться и лезть из кожи, как ему приходилось это делать первые месяцы службы в армии. Оставался Аксай провинциальный городок, по сути, большая станица. Нельзя сказать, что Рафик в первый год уже хватал звезды с неба, нет, но с отцом поквитаться смог, а больше тогда пока ему было не надо.
Прошел целый год, как Рафик окончил военную службу, приехал в Аксай и стал служить в милиции, а отец не появлялся.
«Не иначе ждет, пока сам объявлюсь и стану прощенья просить»,- думал младший сержант Мамедов, выходя каждый день на дежурства на местный рынок. Времена были еще не те, чтобы Рафик чувствовал себя на своем участке царем. Десять-пятнадцать лет и Рафик и ему подобные несчастные, верившие в безнаказанность, развернутся на строительстве новой России, а пока Рафик, уже начавший представляться, как Бек, обложил данью цветочников, единоверцев и просто выходцев с Кавказа, повадившихся в свое время помимо фруктов промышлять в России гвоздиками и первыми тюльпанами. Нельзя сказать, что дело процветало, но как бы там ни было, подбрасывало Мамедову дополнительные деньги, что для молодого, только что оперившегося человека, сами понимаете, было равносильно выиграть на олимпиаде и гордо шагать по улицам родного города. Азербайджанцы и армяне, торговавшие цветами, могли бы, конечно, запросто приструнить Бека щенка, осмелившегося раньше времени на них лаять. Один лишь только сигнал, куда следует, и летел бы младший сержант Мамедов, как оно говорится, дальше, чем видел, а то еще загремел бы куда следует. Действительно, жалко, гляди, может, смогли бы спасти, но как оно бывает, не стали ничего предпринимать, потому что как бы там ни было, Мамедов был роднее русского, пусть и честного. Каждый, как оно бывает, рассчитывал на помощь Бека в дальнейшем. Некоторые даже ему помогали и давали больше договоренного. Не думали и не могли поверить те самые цветочники, что спустя десятилетия и еще несколько лет именно по их костям младший сержант Мамедов по прозвищу Бек начнет свое зловещее восхождение. Не думали, что свой и обманет, и пригревали Мамедова на груди, как ту ядовитую коварную гадюку.
Матерел Мамедов с каждым годом и чувствовал свою безнаказанность, и одного не доставало, поквитаться с отцом, и так истомился, что не выдержал и написал домой письмо.
Здравствуйте, уважаемый мой отец Аслан - бек Муратович. Живу тяжело, работаю на стройке чернорабочим. И ночи не бывает, чтобы не приснился родной дом. Не знаю, имею ли право быть вами прощен, но, как положено сыну перед отцом, прошу вашего согласия на свадьбу. Полюбил я русскую девушку Тамару Васильевну Холодец, маляра-штукатура из седьмой бригады. Несмотря на то, что Тамара Васильевна Холодец старше меня на двадцать лет, я полюбил ее всем сердцем. Ее и двух малолетних детей, что Тамара зачала и родила от двух разных мужчин, предавших ее за открытое сердце и неумение отказать.
Прошу вашего согласия и сделаю, как вы решите.
Ваш сын, Рафик.
Рафик знал, что после такого письма отец примчится быстрее ветра, и еще написал, где и в какое время его можно найти, чтобы быть наготове.
Аслан - бек приехал через три дня, как Рафик опустил письмо в почтовый ящик, так, что нашему горе писателю не пришлось долго ждать и поить одну несчастную, опустившуюся женщину, одну из тех, которые, к сожалению, встречались во все времена и при любом режиме.
Малюткина, сорокалетняя, растрепанная, дурно пахнущая гражданка без постоянного места работы должна была каждый день в 16:30 приходить под одну местную стройку и ждать, иначе не получит на выпивку.
У Рафика было целых полчаса до сдачи оружия, и как раз в то время, когда он якобы тратил, для того чтобы добраться до отдела милиции, располагавшегося в другой части города по отношению с местом несения службы.
Рафик приходил в условленное место, пятнадцать минут кривил нос на гражданку Малюткину, и если отца не было, давал соучастнице три рубля и приказывал прийти завтра, и так, пока не приедет отец.
И вот Аслан - бек приехал.
Рафик еле сдерживал смех.
Одетый в новую форму с иголочки, наглаженный, надушенный, он улыбался отцу и держал под руку выпившую, взлохмаченную Малюткину, в грязном изорванном платье, с ярко напомаженными губами, как у какой гулящей девки.
-Здравствуйте, папа,- сказала Малюткина, что приказал знакомый щедрый милиционер. Благословите!
Аслан - бек побагровел.
Рафик выхватил из кобуры пистолет.
-Один шаг, всего лишь один шаг!- закричал Рафик и вдруг захохотал так, что багровый румянец отца сменился на бледность. - Что же вы, папа, не снимаете свой сапог?! Снимайте! Снимай, сволочь!- заревел Рафик. - А не то буду стрелять.
И Рафик, не знаю, зачем, наверное, чтобы окончательно поверили или скорее даже чтобы подбодрить себя и вселить в сердце уверенность, залез в карман и достал несколько патронов, которые он смог,
