"Древний человек и божество", Том 1

погребения детей (младенцев) под полами жилищ с верой в их возрождение.
Примечательно, что этот (упомянутый выше) погребальный инвентарь находился лишь в двух захоронениях женщин (в Чагыллы-Депе (глиняный сосуд) и в Чопан-Депе (костяная проколка)). Отмечается, что среди детских захоронений лишь в одном из девяти найден погребальный инвентарь - сосуд из глины  (котрый мог быть обнаружен в том же слое рядом). Заметим, что и в Чатал-Хююке (В.А. Алёкшин) "дети похоронены только с украшениями [молебственного толка], часто в плетёных корзинах [корзина - аналог лона (см. ниже)]". Характерно, что и в анатолийском поселении Джан Хасан (современном Чатал-Хююку), а также  в Али-Коше и Джейтуне, и позднее - в могильнике Кара-Депе (кон. IV - нач. III тыс. до н.э.), в поселении Сех-Габи (Западный Иран) и ряде др., обнаружены безынвентарные захоронения младенцев.
Следовательно, в ту пору бытовало представление о том, что все дети, умершие до какого-то возраста (особенно младенцы), должны были возрождаться к новой земной жизни. Так подмечено, что бусы появляются в могилах (Кара-Депе) мальчиков 7-9 лет. Украшения молебственного назначения (бусы) обнаружены и на девочках (старше одного-двух лет), и "чем старше возраст девочек в захоронениях, тем большее количество бус в их могилах" (В.А. Алёкшин). Считается (количество сопутствующих бус свидетельствует), что девочки возраста 7-9 лет уже переходили в разряд (группу) женщин.
Показательно, что в могильнике Кара-Депе (Копет-Даг), в котором, в частности, открыто 18 захоронений женщин, на женщинах старшего возраста (на старухах), в отличие от женщин иных возрастных групп, вообще отсутствовали украшения (такие как ожерелья, бусы, браслеты) молебственного назначения (т.е. по мнению родичей богине-матери можно было не спешить с их возрождением (и прибытием в "Мир предков")).
Погребения взрослых в поселении Умм Дабагия, Северная Месопотамия (6000-5600 гг. до н.э. (классификация Лионской школы)), в пяти случаях оказались безынвентарными. В одной из могил, возле черепа, лежала морская раковина.
В поселении Хассуна (Северный Ирак), где т.н. "хассунская" культура (5950-4950 гг. до н.э.) сменила культуру "Умм Дабагайя", раскопано две могилы взрослых людей: одна из них оказалась безынвентарной, а в другой найдены глиняный сосуд и мотыга (т.е. погребена женщина). В Хассуне и Ярым-Тепе I обнаружены безынвентарные погребения новорождённых, помещённых в сосуды (аналог чрева, см.ниже).
Следует отметить, что в погребениях эпохи халафской культуры (5050-4300 гг. до н.э. (или  5600-4500гг. до н.э. по новой калиброванной хронологии)) взрослых уже хоронили с разнообразными орудиями труда и утварью. И далее, во втор. пол. IV тыс. до н.э., в частности, суб­арейцы (хурриты) веровали в концепцию инобытия (пребывания) в "Мире предков" (в иномире): «Это подтверждают найденные скорченные погребения с могильным инвентарём: сосудами, каменными и костяными орудиями» (В.И. Авдиев). Состав погребального инвентаря минойских захоронений (ингумация, преимущественно "поза эмбриона"), относящихся к эпохе неолита и ранней бронзы (украшения, оружие, печати, каменные топоры и молоты, "жернова", сосуды и т.п.), также предполагает существование у критян концепции веры в посмертное инобытиё в "Мире предков". В могильнике города Каниша (Центральная Анатолия) все погребения взрослых (нач. II тыс. до н.э.) также содержали разнообразный погребальный инвентарь.
Характерно, что громкие отголоски похоронной практики и религиозных представлений неандер­тальцев легко распознаются, в частности, в соответствующих обрядах современных индейцев «коги», обитаю­щих в Колумбии, в горах Сьерра-Невада. Так, под­робное опи­сание погребения индей­ской девушки в 1966 г. при­ведено у  С. Reichel-Dolmatoff («Notas sobre el simbolismo religioso de los Indios de la Sierra Nevada de Santa Marta». 1967). Рассказано, что в начале местный шаман, выполняя ряд ри­туальных жестов, выбирает место для могилы, а определив его, произносит: «вот оно, чрево». Далее родичи выкапывают могилу (яму), на дно кото­рой кладут зеленые (цвет Великой богини) камешки, устричные раковины и раковину улитки (послед­няя у индейцев символизи­рует мужское на­чало, «мужа», участвующего в акте возрождении). Умершую де­вушку заворачивают в белые пелены и, поднимая с девятой попытки (и цвет, и число (три по три) - символика богини Неба), уклады­вают на левый бок в эмбриональной позе, головой на восток. Яму засыпают зем­лей. Затем сле­дуют жертво­приношение «Пища для Смерти» и ритуал затворения и отворения «чрева-жилища». Поскольку в брачных установлениях индейцев племени «коги» принятие пищи ассоциируется с поло­вым актом, то данное жертвоприношение и обустройство могилы являют собой настоятельный призыв к богине-матери - Владычице смерти о возрождеритуально нии подготовленной умершей к новой земной жизни (погребальный инвентарь не содержит предметов хозяйственного свойства).
"Насколько у некоторых примитивных народов (аборигенов Австралии, индейцев, эскимосов, негров, и пр.) реальна [сохранилась архаичная] вера" в  возможность посмертного возрождения к новой земной жизни, "можно  видеть  из  того, что когда европейцы впервые появились в Австралии, то туземцы принимали их за своих воскресших покойников (к сэру Грею бросилась в объятия со слезами радости одна женщина, принявшая его за своего де­душку), в чем их утверждал белый цвет европейцев, напоминающий цвет их предков после  смерти (кончины)… И когда англичане стали посылать в колонии своих преступников, то бывали случаи, что (аборигены) предлагали тому или иному каторжнику… которого принимали за вернувшегося (возродившегося) предка, тот участок земли, который прежде принадлежал  покойнику" (Л.Я. Штернберг "Первобытная религия в свете этнографии". 1936).
В Индии, в частности, у дравидов-кхондов, сохранились наидревнейшая концепция посмертной участи. Так (Л.Я. Штернберг. 1936), когда у кхондов рождается ребенок, местный жрец спрашивает, кто из умерших членов племени вернулся на землю,  и  по  получении того или иного ответа "этот ребенок считается воплощением определенного покойника", возродившегося к новой, земной, жизни.
Необходимо подчеркнуть, что основополагающее представление о том, что создание (ино)тела человека осу­ществлялось в любом случае (при любой концепции посмертной участи) как стараниями богини-матери («О, Великая богиня, Вечная мать, Та, что дала рождение...» (из молитвы в кельтский праздник Самайн), так и радением паредроса - бога-отца (перманентный священный брак всеобщих «матери и отца»), - устоялось и оставалось неизменным тысячелетия (согласно молебственной части набора погребального инвентаря, человек со времён палеолита взывал к божественным "матери-отцу" о содействии в обустройстве посмертной участи).
И это представле­ние (частично) демонстрируется, к примеру, погребениями в курганах «кеми-обинской» культуры (сер. III тыс. до н.э., ареал распространения - Крым, Нижнее Поднепровье и Тамань). Здесь погребальные (могильные) конструкции выполнены в виде каменных (иногда деревянных) камер (В.А. Сафронов «Индоевропейские прародины». 1989). При этом дно ям-могил посыпано ракушками и/или белой галькой, а погребаль­ный инвентарь (посуда, амфоры, топоры, тесла) свидетельствует о веровании в посмертное инобытиё в потустороннем иномире предков. Характерно и то, что, в частности, Новосвободненские могилы имели вогнутые внутрь стороны и скругленные углы (как на Мальте, - дань культу богини-матери).
Однако (что важно) роспись стен этих погребальных камер-«ящиков» весьма необычна (в свете вековой традиции) и, как представляется, была призвана заменить (адекватно) молебственную часть погребального инвентаря: здесь изображены (Щепинский. 1985) тре­угольники, ромбы, круги, квадраты, полосы и точки, которые нарисованы белой, крас­ной и черной красками (символика "матери", "отца", их единения и, как следствие, - порождения (см. ниже)). Следует отметить, что и в двухкамерной подкурганнной «гробнице» праариев (Резепкин, 1987) из Ново­свободной (урочище «Клады», Адыгея) белая грунтовка стен также покрыта красными и черными ри­сунками. В захоронении Лейне-Гелич (ок. города Халле, Германия) орнаментальные элементы тоже содержали треугольники, зигзаг и ёлочку (комбинации уголков).
Следовательно, все эти рисунки (сакральные знаки и эмблемы), а также характер состава сопровождавшего усопшего (обнаруженного) погребального инвентаря, демонстрируют, что содержание (предназначение) последнего (особенно его часть молебственного назначения) было в значительной степени переосмыслен. И многие вещественные эмб­лемы (традиционные предметы (вещи)), со времён палеолита соотносимые с различными проявлениями культов богини-матери и бога-отца (к которым адресовалось моление об участи усопшего), постепенно вышли из употребления (в особенности такие дорогостоящие, как различные украшения), и были заменены чисто символическими (графическими) образами, - архаичными сакральными знаками и эмблемами (иногда сценами (картинами), - как в период верхнего палеолита), соотносимыми с теми или иными эпифаниями (функциями) ипостасей Двуединого божества. Очевидно, что при этом некоторые (наиболее значимые) фундаментальные сакральные образы, воплощаемые в символике материальных объектов (в изделиях или строениях), а также и сопутствующие им традиционные обряды и ритуалы, сохраняются. Так, в частности, осталось (сохранилось) неизменным воплощение неандертальского пред­ставления о могиле-яме (и кроманьонского - об её материальных эквивалентах) как о порождающем лоне (чреве) Великой матери (о чём свидетельствует сама магила (погребение).
Уместно отметить и характер реакции человека Древнего мира на известие о смерти ро­дича. Так, согласно табличек из Рас-Шамры (69.), когда Илу, отец богов Ханаана, узнал о смерти «своего сына», "Он... на землю лёг. Он стал кататься в пыли, на макушку насыпал прах; одеяние своё накрыл смертельным покровом; камнем кожу свою изрезал, срезал пряди (волос) на обоих висках, щёки и подбородок тростинкой избороздил; место груди, что над сердцем, он обработал, как землю сада; спину вспахал, словно долину". Затем в слезах он принялся громко причитать по умершему. Также поступали и в Шумере (скорбь Инанны). По свидетель­ству Геродота, и скифы, в знак горя по случаю смерти царя, отрезали себе уши, обстригали волосы, исцарапывали себе лоб и нос, хлестали себя по рукам и делали на них нарезы, а также пробивали левую руку стрелой, следуя за повозкой с те­лом с криками и стенаниями. Древние тюрки также соблюдали ритуальный плач по умершему, с причитаниями, с ритуальным самоистязанием (вырывание волос, надрезы на лице и т.п.).
Представляется, что (намеренно) причиняемая телу боль при всевозможных сакральных самоистязаниях (на похоронах, инициациях, оргиях плодородия и т.п.) - чувство страдания, приносимое в дар божеству (а скорбь, выражение горя при погребениях, - разновидность моления, приносимая богам преисподней).
 
 
3.1.5 Об идее посмертного возрождения.
Принято полагать, что неандертальцы обеспечивали себе пропитание за счёт охоты и