"Древний человек и божество", Том 1

(эффективность) целебных цветов погребений должна быть, соответственно, соотнесена с культом бога-отца.
Примечательно, что в силу столь древней традиции люди клали цветы в могилы умерших еще 4 тыс. лет тому назад. Так, в захоронении близ г. Перт в Шотландии цветы таволги лежали возле головы умершего высокого социального статуса (К. Брофи, ун-т Глазго). Сегодня же цветы кладут только на могилу (там, где это принято).
Как известно, архаичная вера в целебную силу цветов проявилась, в частности, у шумеров, в их мифо-поэтическом отношении к жемчугу как к магическому «цветку вечной молодости» (в эпосе о Гильгамеше змея съела добытый героем жемчуг, в результате чего сбросила старую кожу (облик) и омолодилась, ибо мудрому Змею, богу-отцу Энки, не угодно бессмертие создан­ного им человека (ни Адапы, ни Гильгамеша, ни Адама). По мне­нию М. Элиаде («Очерки сравнительного религиоведения». 1999), «цветку вечной молодости» (жемчугу) приписывалось омолаживающее действие, «потому, что он был «рож­ден от воды… жемчужины полны порождающей силы воды (глубин) … они, рождённые от [под влия­нием] Луны» (AV, IV, 10), обладают долей ее магической силы [вновь и вновь возрождаться]… (а также и) потому, что он (жемчуг) представлял [мужское] начало инь» (как известно, у древ­них китайцев «Луна - это («мутная», мужская) субстанция «инь» (см. ниже)). Таким образом, и М. Элиаде соотносит (во всех случаях) целебную силу цветов с образом мужского божества.
Соотнесение целительства (здоровья) с культом бога-отца демонстрируется тем, что обычно божеством-целителем в эпоху неолита и позже считалось мужское боже­ство (и индий­ский Шива-Рудра, и шумерский Ассалухи, и древнегреческий Асклепий - лучшие из лека­рей), но при этом цветы - приношение (по принадлежности, если (?) лекарственные растения не счита­лись исключением) матери растительности (Великой богине), а также (в постнеолитический период) и эпифаниям раннеземледельческой Великой богини Неба (у египтян, например, богам Ра, Хор­маху или Атону). Следовательно, можно пред­полагать, что лекарственные цветы на трупах должны были служить «напоминанием» (молением), обращённым к обеим ипостасям единого и единственного Двуединого божества (матери-отцу) о необхо­димости исцеления от смерти усопшего (возможно, излечения неких его конкретных органов, на которые и возлагались цветы) и скорейшего возврата (возрождения) его к жизни.
Уместно отметить и то, что цветы, сложенные (сплетённые) в круг, - венки (в т.ч. и погре­бальные), - атрибутика культа Великой богини (различных её эпифаний). В Индии, к примеру, венками и гирляндами из цветов издревле украшают как невесту, так и жениха (вероятно, такие венки и гирлянды служили молением о "бесконечности" цветущего брака и о плодовитости). У аравийцев венок из цветов апельсина на­девают на свадьбу только невесте, как символ ниспослания ей плодородия. Характерно, что цветочные гирлянды, как и венки (круг), тоже могли носить хтонический характер (вероятно, тоже как архаичная эмблема нескончаемых посмертных возрождений). Как известно, в Индии гирлянду из красных цветов надевали на человека перед принесение его в жертву («Айтарея-брахмана»). У иудеев же негативное отношение к любым венкам и гирдяндам, несомненно, сформировалось как следствие борьбы жречества за станов­ление идей монотеизма (библейские евреи весьма почитали Иштар-Астарту).
Характерно, что в «траурных» (круглых или овальных) венках для погребений издавна ис­пользуются розы (белые и красные) и лилии (а также, в частности, хризантемы, ирисы и гла­диолусы, каждый из которых несёт свою сакральную символику; так (в наше время), хризан­темы - символ смерти, а ирисы - символ веры и надежды). Очевидно, что изначально погре­бальный (поминальный) венок (символизм цветов, из которых он состоит) приносился в дар (ст.-слав. «вѣно (венок)» озна­чает «дар») Великой матери (в русле концепции непрерывного цикла посмертных возрождений к новой земной жизни).
Сравнительно часто в верхнепалеолитических кроманьонских погребениях находят тща­тельно вы­деланный и богато орнаментированный каменный «жезл» (стержень) с овальным или круглым отвер­стием с одного из концов. Этот, как считается, «странный» предмет, несомненно является эмблемой фаллоса (в то время как кольцо или диск с изображением вульвы (к при­меру, из Брно) в захоронениях символизи­руют женское начало). Один из таких «жезлов» (му­зей  Сен-Жермен, Франция) украшен фигуркой глу­харя (105.), вероятно, токующего в брачный период. Данное изображение с очевидностью свидетельст­вует о характере и сакральном пред­назначение «жезла». Присутствующая здесь символика: птица (бо­гиня-мать) на «жезле» (фаллосе), - го­ворит о видение стереотипного механизма созидания жизни на земле (анало­гичная символика использована и на рисунках пещеры Lascaux, Франция). Два костяных «жезла» (типа batons de commandement) найдены рядом с останками двух мальчиков в возрасте 12-13 лет (одетых в ук­рашенные бусинами меха, с кольцами и браслетами из слоновой кости в захоронении Сунгири (возраст - ок. 23 тыс. лет) к востоку от Москвы (очевидно, что данный погребальный инвентарь молебственного характера соотносится с обеими ипостасями Двуединого божества).  
Возникает вопрос: если известны десятки неандертальских погребений, то почему число находок древ­нейших ос­танков неоантропов единично? Не ясно и почему захоронения неандертальцев го­раздо старше, нежели кроманьонские (предполагается, что эти ветви парал­лельны).
Вполне возможно (предположение), что эти факты могут быть связаны с изначально бытовавшей у кроманьонцев культово-мифологичекой традицией оставлять трупы птицам на открытых помостах (вве­рять останки хтонической эпифании Великой матери, богине Неба). В таком случае мяг­кие ткани склевывались стервятниками-грифами (пожирание тел птицами - символический акт посмертного возвращения плоти в материнскую утробу (с целью последующего возрождения)). Экскарнация проводилась и в специальных сооруже­ниях (или на деревьях); т.е. плоть "забиралась" богиней Неба.
Весьма показательно, что одно из известных (и весьма наглядных) ранних свидетельств веры в посмертное возрождение - пара женских грудей на одной из стен ран­неземледельческого Чатал Хююка, вылепленных (как на кар­касах) на черепах грифов (вестниках смерти), причём, их (грудей) сосками являлись острия клювов этих птиц (Великая мать - владычица жизни и смерти (гриф же - сама богиня)).
Далее, после после удаления мягких тканей (к примеру, у анатолийцев VIII/VII тыс. до н.э. (Дж. Мелларт)) очищенные кости собирались, заворачивались в одежды, шкуры или циновки и погре­бались. Иногда останки посыпа­ли красной охрой и киноварью, а область шеи и лоб черепа окрашивали синей или зеленой краской (символика Великой богини (см. по тексту)). Найдены скелеты, раскра­шенные минеральными красками в различные цвета (голубой, зеле­ный, желтый; - каждый из цветов соотносился с определённой эпифанией образа Великой бо­гини, к которой (эпифании) взывали особенно настоятельно); и красный - сим­волика бога земли и преисподней). Как установлено, практика очистки костей трупа перед последующим их за­хоронением в специальном «контейнере» - анатолий­ское начинание.
Подобная по­гребальная практика выявлена и при раскопкахранненатуфийского поселения Эйнан (Ханаан). Здесь также обнаружены коллективные вторичные погре­бения останков (в одном погребе­нии части скелетов нескольких лю­дей) после предвари­тельного удаления их мяг­ких тканей (большинство захоронений содержало красную охру). Установлено, что в погребениях носителей культуры «Лендель» (4900-3400 гг. до н.э.), преемницы культуры линейно-ленточной керамики (В.А. Сафронов), встречаются не только захоронения практически целых останков умерших, но и костей после сожжения тела. В убейдском поселении Тепе Гавра также обнаружены погребения (IV-III тыс. до н.э.) двух типов: и ингумация (трупоположении), и остатки трупосожжений в урнах (возможно, - вторичное захоронение). Примечательно, что проведение экскарнации предписывает и "Авеста" (заметим, что основной способ обращения с умершими в "Ригведе" - кремация).
В городке Марч (Англия) обнаружено место погребения, где рядом со следами погребальных костров (найдены кремационные урны) располагался помост для экскарнации и большой (погребальный) колодец (глубокий), окружённый стеной из столбов. (С. Мекулей, Оксфорд). Существуют свидетельства, указывающие на то, что и в Стоунхендже останки после экскарнации кремировались.
В Греции (В. Буркерт. 1977), в Эвтресии на Эвбее, обнаружен  воронкообразный колодец (диаметр 6 м, глубина ок. 3 м), окруженный стеной. В другой «жертвенной» яме, найдена маленькая каменная колонна («байтилос»), В кургане («магула») Оцаки (Фессалия) найдены жертвенные (возможно, погребальные) ямы (колодцы), в которых содержались слои пепла, кости, осколки сосудов и статуэтки (вероятно, как сопутствующий инвентарь). Считается, что подобные «похоронные колодцы» (которые греки называли «ботрос», а римляне - «мундус»; к этой же концепции относятся и «фависсы») - романо-кельтского происхождения и (поэтому) обнаруживаются по всей Галлии от Рейнской долины до Пиренеев и Атлантического побережья, а также в Германии (С. Пиготт «Друиды»). Встречаются и подобные колодцы (к примеру, в Ковентинас-Уэллс) с вотивными приношениями кельтов, среди которых нередко находятся и человеческие черепа.
Существенно, что данный обычай (вторичное захоронение)  сохранялся не только у ханаа­неев, библей­ских евреев (кон­тейнеры «осуарии») или зороастрийцев, но предварительное удаление мяг­ких тканей с тел усопших проводилось, в частности, кельтиберами и японцами, и дожило до нашего времени. Так, случай эксгумации (через 5 лет по­сле смерти) в целях вторич­ного захо­ронения (костных) останков в оссуа­рии (небольшое цементное строение в углу кладби­ща) был зарегистрирован в на­чале 80-х гг. ХХ в. в Фессалии (Се­верная Греция).
Таким образом, если у кроманьонцев ещё не существовал (не развился) обычай вторичного погребения (артефакты отсутствуют), а кости растаскивались птицами и зверями (кости вполне могли и сжигаться), то и их могилы единичны и не должны быть на много старше классического Ориньякского погребения (35-25/32-20 тыс. лет до н.э.), поскольку традиция захоронения трупов в земле (ингумация) была явно заимство­вана кроманьонцами у своих соседей - неандертальцев.
 
 
3.1.4 Концепции посмертной участи.
                                                          
                                                            «К чему печаль о том, что знать нам не дано?»
                                                                                                               Джон Драйден
 
Существовали ли у неандертальцев какие-либо представления о своей посмертной участи? На этот счёт существует несколько мнений. Приведём некоторые из них. Так, академик Фридхардт Кликс («Пробуждаю­щееся мышление. У истоков человече­ского интеллекта». 1982) пришёл к выводу о том, что "как бы там ни было, нужно при­знать, что у неандертальцев,