мирной жизни был непререкаемым авторитетом. Талант, делавший русского непобедимым на войне, оказывался бесполезен в мирной жизни – и он покорно надевал ярмо зависимого. Жестокость властителей, крепостное право, самодурство помещиков, бесправие простых горожан, безудержная, нещадная эксплуатация простых рабочих промышленных предприятий (что, совокупно, в итоге и привело к революции 1917 года и силовому свержению царизма) – все эти уродливые головы выросли из одного туловища: неспособности большей части русских в мирной жизни добиваться тех же высот, тех же успехов, тех же побед, которые они столь блестяще одерживали на полях сражений, обращая в бегство самые грозные армии мира и заставляя самых искусных завоевателей и стратегов зачастую просто не находить слов в немом восхищении при одном виде силы русского оружия…
Во всём этом кроется объяснение того, почему жители России часто так загадочно себя ведут. Иностранцев, приезжающих в Россию, очень озадачивает тот факт, что русские столь редко кому-то улыбаются. Но на самом деле в этом нет ничего противоестественного: в прошлом незнакомые люди, встречавшиеся им на пути, столь часто оказывались врагами, что это закономерно отучило славян распахивать душу перед первым встречным – втеревшись в доверие, враг вполне мог выведать те секреты, которые ему ни в коем случае нельзя было раскрывать. Русскому необходимо сначала познакомиться, узнать человека, удостовериться в его лояльности – и только после этого при встрече с ним он начнёт расплываться в улыбке. И у того, что своим, «проверенным», людям россиянин уже готов дарить максимум положительных эмоций, тоже есть своя объективная причина: жизнь в войнах, насущная необходимость регулярно противостоять иноземным агрессиям вынуждает славян постоянно искать себе союзников, на которых можно положиться в бою, а ещё лучше – друзей, на верность и помощь которых можно было бы рассчитывать всегда – и на войне, и в мирное время. Знакомясь, россиянин всегда «прощупывает» нового человека, присматривается к нему, пытаясь, прежде всего, определить, насколько тот будет ценен для него как соратник – таких он ищет в первую очередь. Вряд ли обычный русский сумеет логично и внятно объяснить, на основе чего, каких критериев он заводит друзей – всё происходит на подсознательном уровне, – но можете не сомневаться: принцип поиска союзника в ратном деле доминирует здесь всегда. А найденному потенциальному союзнику должна создаваться атмосфера максимального благоприятствования – вот почему друзьям русский будет улыбаться уже, что называется, от всей души: улыбка – самый верный признак того, что у человека всё хорошо, что он на своём месте и всем доволен, а значит – его новый друг и союзник также сделал правильный выбор, находясь на одной с ним территории и заведя дружбу именно с ним. Так русские ненавязчиво удерживают ценных людей подле себя – дабы в нужный момент те оказались по одну с ними сторону баррикад. Оттуда же – из вечного поиска союзников в будущем ратном деле – «растут ноги» и у той самой кажущейся агрессивности русских: на самом деле это вовсе не агрессивность, а соревновательность. Стремясь везде и всюду померяться силами со всеми подряд, русич опять же ищет себе всё тех же союзников, определяя тех, кто равен ему по мощи или даже превосходит его. Найдя таких, он старается всеми силами завести с ними дружбу или хотя бы удостовериться в отсутствии их антипатий по отношению к нему: когда снова соберётся вражья сила в очередной раз покуситься на Русь, русский желает видеть вокруг себя тех, кто будет способен держать удар. Ведь лишняя рука, твёрдо сжимающая меч, ещё не мешала на этой земле ни одному войску. Наше подсознательное чувство коллективизма, наше стремление добиваться чего-либо именно командой, а не поодиночке, как на Западе, как раз и произрастает из окопного братства и поговорки «Один на поле не воин» - только все вместе, плечом к плечу мы способны стать той силой, которая оседлает свои вершины…
Таким образом, бойцовская составляющая в повседневном мышлении коренного жителя земель к востоку от Европы доминирует в его поведении гораздо сильнее, чем у типичных представителей многих других народов. Этот внутренний демон, эта неискоренимая натура воина, подобно вулкану, рвутся всеми силами наружу. В мирное время таким негде себя приложить, скучная и однообразная работа, которую они ежедневно выполняют, дабы элементарно выжить, не соответствует их желаниям, более того: они боятся, что со временем такое занятие расслабит их, выхолостит их бойцовский дух, превратит в обрюзгших, инертных обывателей, неспособных, в случае чего, встать на защиту своей земли с оружием в руках. Их сердце жаждет драки. Они восхищаются героями фильмов о войне, всегда подсознательно представляя себя на их месте, и с упоением погружаются именно в компьютерные «стрелялки», желая хоть в виртуальном мире побыть теми, кем они тайно мечтают быть в мире реальном. В своё время даже гениальный Пушкин уловил эти желания в душе русского: «Всё, всё, что гибелью грозит, для сердца смертного таит неизъяснимы наслажденья… и счастлив тот, кто средь волненья их обретать и ведать мог…» Им нужна война, блеск погон и щёлканье затворов, лязганье гусениц танков и рев моторов истребителей – вот та музыка, которая ласкала бы их слух лучше любой другой, и именно сжимая в руках оружие, они смогут чувствовать себя в своей тарелке – жизнь, в которой «либо грудь в крестах, либо голова в кустах», для них вполне приемлема. Потому в мирное время им не живётся спокойно – им надо постоянно кого-то задирать, провоцировать, биться об заклад о чём угодно с единственной целью: хоть в чём-то доказать своё превосходство (прежде всего самому себе), что, пусть косвенно, лишний раз уверит россиянина, что он ещё «О-го-го!», ещё на коне, полон сил и готов сражаться (знаменитый фольклорный герой Василий Буслаев погиб в мирное время, убившись при прыжке через большой могильный камень – за этим его вроде бы глупым показушеством на самом деле стояло желание защищать свою землю, он хотел уверенности в том, что нет на Земле такого врага, которого он не смог бы одолеть). Ну и, естественно, опять же найти союзников – вот почему те, кого им не удалось одолеть, нередко становятся их лучшими друзьями: такой чувствует в нём того самого союзника, с которым можно пойти в разведку, на которого можно положиться в бою – потому что до того в мирной жизни он убедился в его мощи и бесстрашии. Мы далеко не одни такие. Есть и другие народы, на менталитет которых жизнь в постоянных войнах наложила подобный же отпечаток. Посмотрите на афроамериканцев: они тоже стараются держаться группами, тоже подозрительны к чужакам, тоже говорят «брат» тому, с кем не имеют родственных связей, но повязаны крепкой мужской дружбой, тоже нередко внешне беспричинно агрессивны, но за этой агрессивностью точно также кроется поиск союзников и прощупывание возможного противника. В чернокожих жителях США точно также говорит бойцовский дух их предков – зулусов, масаев, туарегов, тоже веками воевавших сначала друг с другом, потом – с европейскими и арабскими колонизаторами, потом ведших борьбу за выживание на плантациях белых рабовладельцев юга США, а затем уже в Штатах, охваченных расизмом – Штатах эпохи табличек «Только для белых», ку-клукс-клана и суда Линча. Жизнь в войне точно также пестовала из них в первую очередь воинов – в ущерб другим талантам. И в итоге как у нас, так и у них генофонд воинов, генофонд людей, больше приученных держать в руках оружие, слишком сильно вытеснил генофонд учёных, творцов и производителей – среди тех представителей «звёздно-полосатой» державы, что вошли в историю, в основном преобладали носители белого цвета кожи…
Генофонд воинов нёс нациям настоящее искусство войны, помогавшее одерживать блистательные победы на поле брани. Однако всё хорошо лишь там, где оно работает. Заканчивается очередная война, наступает мирная жизнь – и в какие условия, вернувшись домой, попадает вчерашний доблестный воин? Жизнь без горнов и сабель требует совсем других навыков, другого умения, других знаний, которым вернувшемуся с войны, скорее всего, придётся учиться заново, с азов, «с нуля» - естественно, что в своём профессиональном мастерстве он часто будет проигрывать тому, кто посвятил той же профессии всю жизнь, не отвлекаясь на войну. В итоге - проигрывать и в эффективности своего труда, и в том объёме знаний, умений, навыков, который он сможет преподать своим детям – будущим продолжателям его дела. А учитывая, насколько значительный процент россиян столь часто были вынуждены оставлять свои прежние мирные занятия и надевать мундир военного – вполне закономерно то, что «на гражданке» профессиональный уровень всё большей части россиян будет стабильно оставлять желать лучшего. Что из этого следует? Наниматель, как известно, ценит – и соответственно вознаграждает – именно профессионализм, талант, умение делать то, что уже не столь блестяще получается у других – т.е. как раз те качества, которых беспрестанно воюющий русский народ постепенно всё больше лишался. Лишался, неумолимо превращаясь в огромную массу низкоквалифицированной невежественной рабсилы. Что, как я уже писал, оказалось весьма на руку тогдашней российской элите: непрофессионал не особо ценен для предприятия, его легко заменить и, осознавая это, он будет вынужден соглашаться на меньшую зарплату, что позволит нанимателю, кладя сэкономленные деньги себе в карман, обогащаться ещё больше. Эксплуатация дешёвого ручного труда стала основой российского производства прошлых столетий, и, естественно, сколотившая себе на этом огромные состояния элита делала всё возможное, чтобы так оно и оставалось как можно дольше. Вот почему возвышение талантливых индивидуалистов всячески задавливалось, и их идеи и изобретения на Руси упорно игнорировались: эффект от внедрения машин в производство быстро стал бы налицо, но какой предприниматель захочет нести дополнительные расходы по закупке и содержанию этих самых машин, когда дешёвого ручного труда и так в избытке?
Так были бездарно утеряны все изобретения Ивана Ползунова, включая знаменитую паровую машину, первый образец которой он создал гораздо раньше Джемса Уатта – и в результате Великобритания, а не Россия, захватила лидерство в машиностроении, положив начало промышленной революции в Европе. Забыла Россия и имя Александра Попова, сконструировавшего первый радиоаппарат и совершившего первую радиопередачу за два года до Гильермо Маркони. Остались в забвении и Иосиф Тимченко, на два года раньше братьев Люмьер продемонстрировавший в действии первый в истории киноаппарат, и Александр Лодыгин, электрические лампы накаливания которого освещали Санкт-Петербург за шесть лет до открытия аналогичных ламп Томасом Эдисоном, и Фёдор Пироцкий, пустивший по рельсам всё той же Северной столицы первый электротрамвай за год до того, как то же самое проделалив Берлине братья Сименс. Не получил в своё время признания и первый гусеничный
