К обеду дождь кончился, и небо слегка развиднелось. Почва, к счастью, так и не успела пропитаться влагой в той мере, чтобы превратиться в грязь и стать серьёзным препятствием для ходьбы. Вместе с тем что-то меня постоянно тревожило, пока я, наконец, не сообразил, что именно, — да ведь речка, на которой мы давеча видели девушку, уже давно должна была возникнуть впереди. Но её всё не было. Может, я сбился с пути? Я сверился с компасом. Да нет, путь мой по-прежнему лежит строго на юг. Ничего не понимаю. Я в который раз попробовал вызвать смешливую Маринку и опять безуспешно.
Поднявшееся солнце высушило траву, листву на деревьях, одежду на мне. Стало полегче. В какой-то момент деревья впереди раздвинулись, и я вышел на свободное место. Впереди был обрыв, на краю которого я и остановился. Обрыв был глубокий — километра в полтора, наверное, если не больше. От самого его основания и до горизонта и вправо и влево тянулась покрытая тайгой равнина, а из-за горизонта торчали пики сверкающих ледниками гор. Я с изумлением уставился на эту картину. Тайга? Горные пики? Я, конечно, не большой знаток Урала, но что-то не припоминаю наличия на нём таких обрывов — ведь самые высокие горы на Урале, насколько я помню, едва превышают высоту в один километр над уровнем моря.
Я пошёл вдоль обрыва, выискивая в лесной чаще проход пореже, чтобы вернуться к прежнему маршруту, в конце которого, как мне казалось, располагался наш базовый лагерь.
Так прошло часа полтора. Солнце уже поднялось достаточно высоко и припекало будь здоров — совсем не так как это должно было быть здесь на Урале в это время года. Через некоторое время я снял куртку и панаму и запихнул их в рюкзак. Долгожданная речка всё никак не появлялась, рация тоже не отвечала.
Часам к двенадцати я стал склоняться к мысли, что окончательно заблудился. Признаться в этом было не очень приятно — ведь я участник полутора десятков экспедиций, человек опытный, — был и в пустыне, и в тайге, и на плато Путорана. Там было значительно, значительно сложнее, чем здесь, и вот поди ж ты — я заблудился именно на Урале — казалось бы, исхоженном вдоль и поперёк поколениями пермяков. Стало ясно, что самое разумное, что я мог сейчас сделать, это вернуться в наш с Кириллом лагерь и уже оттуда, выбрав новое направление, пробиваться к своим в базовый лагерь. Наверняка я где-то ошибся с выбором направления и забрёл совсем в другую сторону. Компас, правда, свидетельствовал, что ни фига, направление самое что ни на есть правильное, ну так компас ведь железячка — может и подвести...
К шести вечера я вернулся в наш с Кириллом лагерь. Всё там было так же, как я оставил сегодня утром. Вещи были аккуратно сложены в палатке, палатка застёгнута до самого низа замком на молнии. Какая-то птичка, серенькая, вроде зяблика, клевала крошки, оставшиеся от моих бутербродов. Не особенно она меня испугалась, скажем так. Я подошёл к ней вплотную, а она продолжала себе клевать, как будто меня тут вообще не было. Признаться, ещё накануне я заметил, что звери тут не особо пугливые. Видно, царь природы редко сюда захаживал, иначе мнение о нём у тварей земных было бы несколько иное.
Возвращение в лагерь меня порадовало. По пути я уж подумывал всякое и, признаться, не особо удивился, если бы вообще не обнаружил никакого лагеря. Со мной в этой местности явно происходило что-то непонятное, явно выходящее за пределы обыденного. Скорее всего, я попал в какую-то неизученную аномалию — попал как в ловушку, и вот теперь надо думать, как из неё выбираться. Я вдруг понял, что сколько я не буду пытаться, нужную речку я всё равно не найду. Поразмыслив, я пришёл к выводу, что нужно шаг за шагом пройти в обратном порядке весь тот путь, что мы вчера проделали с Кириллом. Наверняка разрешение проблемы где-то там, на севере. Просто я искал каких-то материальных свидетельств необычного, а произошло что-то с пространством или со временем, к чему я был совершенно не готов.
Как бы там ни было, это нужно оставить до утра.
Немного успокоенный, я лёг и снова проспал до утра без всяких происшествий.
4
Завтрак был скорым, насколько это было возможно. Запихнув в себя чашку холодной каши и запив кружкой холодного чая, я двинулся в путь. Через два часа, озираясь по сторонам, я выбрался на то самое место, где в последний раз видел Кирилла. Тут, помнится, работала и рация. Я в очередной раз попробовал вызвать кого-нибудь, но никто мне не ответил. Потом я увидел Кирилла. Он стоял на том самом месте, что и в прошлый раз, метрах в пяти от звериной тропы, с напряжением вглядываясь в кустарник. Сердце у меня подпрыгнуло. Кирилл по-прежнему меня не замечал, но всё равно я счёл его появление за добрый знак. Я приблизился к нему в тот момент, когда он произносил уже знакомую мне фразу: "Ты тогда побежал за фотоаппаратом, а когда вернулся — всё исчезло. Только память у нас осталось. Или звонница во Владимире. Кольцевые волны. Сферические, точнее..." Потом он вернулся на тропу и пошёл в сторону лагеря. Я шёл следом, надеясь, что увижу что-нибудь важное, чего не увидел в прошлый раз. Или, может, рация вдруг заработает.
И — о чудо! — рация вдруг заработала. Причём, как и прошлый раз, голосом Маринки.
— Николай, это ты? Вот здорово, что я до тебя дозвонилась. У нас сообщение от Сазонова. Они сегодня в два пополудни обнаружили на склоне медвежьего кряжа какой-то терем.
— Какой ещё терем? — крикнул я как и в прошлый раз.
— Да я ж откуда знаю?! Я тут в лагере целый день сижу. Дежурная я. Но Владик сказал, чтобы все прочие группы туда тоже подтягивались — там, говорит, какие-то артефакты обнаружились...
— Да это ладно, — закричал я, весь волнуясь от радости и счастья. — Мне тут помощь ваша нужна — срочно. У меня напарник пропал, Кирилл Остряков. Я не могу его найти вот уже вторые сутки. Да и сам тут плутаю, как леший. Передай Владлену...
Договорить мне не дали. Марина сказала:
— Что-то тебя плохо слышно. В общем, возвращайтесь. Ждём вас!
Рация отключилась.
Я с недоумением какое-то время на неё глядел, потом попробовал вызвать лагерь снова, но в этот раз безуспешно. Тут же выяснилось, что и Кирилла рядом со мной опять нет. Стиснув зубы, я двинулся в обратную сторону по тропе и через минуту увидел, что Кирилл идёт мне навстречу. Взгляд у него был сосредоточенный. Я перешёл на бег, намереваясь с силой толкнуть его всем своим телом. Но это у меня не получилось. Я просто в какой-то момент оказался позади него и, только пробежав по инерции несколько метров, оглянулся. Кирилл спокойно себе шёл дальше, как будто меня тут не было вовсе, а у него целая куча дел впереди и надо спешить. Время от времени сквозь него проглядывали деревья и кустарник и даже какая-то птичка вроде бы как пролетела сквозь него, не потревожив его плоти. Потом у меня снова запищала рация, но я её в этот раз включать не стал, а стоял неподвижно, не отрывая глаз от фигуры Кирилла.
Рация, впрочем, включилась сама.
— Николай, это ты? — затараторила она голосом Маринки. — Вот здорово, что я до тебя дозвонилась. У нас сообщение от Сазонова. Они сегодня в два пополудни обнаружили на склоне медвежьего кряжа какой-то терем... (Пауза) Да я ж откуда знаю?! Я тут в лагере целый день сижу. Дежурная я. Но Владик сказал, чтобы все прочие группы туда тоже подтягивались — там, говорит, какие-то артефакты обнаружились... (Ещё одна пауза) Что-то тебя плохо слышно. В общем, возвращайтесь. Ждём вас! Кстати, совсем забыла. Говорят, сам Аскольдов должен к нам сегодня подъехать. Ну, всё.
Рация отключилась. Я на неё не обращал внимания, по-прежнему не отрывая глаз от фигуры Кирилла, которая медленно таяла в воздухе, и вместе с тем чувствуя в своём сознании словно бы какую-то занозу — недоговорённости, что ли, какой-то. И только потом я вдруг сообразил, в чём дело — да ведь речь Маринки хоть и не отличалась во всех трёх вариантах друг от друга по смыслу, но по форме... В первый раз — я это хорошо помню — она просто попрощалась со мной, и всё, а вот во второй и в третий раз заявила, что плохо меня слышит. Да ещё в третий раз про какого-то Аскольдова упомянула. Уж не тот ли это, кто главный у них в Космопоиске?
Впрочем, не это сейчас важно.
Главное тут в том, а что же это всё значит?! Если я в некой временной ловушке, то почему события не повторяются с мельчайшей точностью, а имеют некоторую эволюцию?
Может, меня разыгрывают? Я со злобой огляделся по сторонам. Если так, то надавать бы этим придурочным по башкам! Никого вокруг меня, однако, не было. Я был совершенно один в этом лесу — на несколько километров вокруг меня наверняка не было ни души.
Пройдя дальше я снова увидел призрак Кирилла (я теперь решил именовать его только призраком, так было легче идентифицировать себя по отношению к реальности: этот призрак, а я живой). Он стоял в пяти метрах от тропы и с уже знакомым мне отсутствующим взглядом созерцал окружающий кустарник. Было ясно, что делать тут больше нечего. Завязка событий находится где-то там, в другом месте того самого пути, что мы проделали позавчера с Кириллом.
Я двинулся дальше. Так прошло полчаса.
Потом я понял, что, видимо, где-то сделал ошибку, так как в какой-то момент местность стала неузнаваемой. Точнее, она была в какой-то степени узнаваемой, но совсем не той, что я ожидал. Деревья, как и вчера, вдруг раздвинулись, и я снова вышел на обрыв. Это был тот самый обрыв, с которого я вчера созерцал покрытую тайгой равнину внизу. В этот раз тайги не было, а был там огромный, просто-таки гигантский город, раскинувшийся от горизонта до горизонта и равного которому на Земле вряд ли было сыскать. Огромные здания немыслимых очертаний одновременно словно бы подавляли и восхищали, так как казались невесомыми, словно были сотканы из невесомых небесных конструкций. То там, то здесь над городом проплывали гигантские воздушные суда разнообразных расцветок. Какие-то ажурные фермы тянулись в небесную бездну и словно бы растворялись там, съедаемые расстоянием. Что удивительно, этот город был в абсолютной гармонии с окружающей природой, в нём не было ни малейшего противоречия небу, солнцу, облакам, он казался их гармоничным естественным продолжением. Ажурные конструкции, словно бы спускавшиеся из голубой бездны, казались корнями, связующими нитями, по которым из иных миров в этот город шли питательный небесные соки, и именно поэтому, по своей возвышенной небесной родословной, он, город, был так прекрасен, величественен — воистину совершенный мегаполис, в котором каждый дом — словно бы особый оттенок запечатлённой в форме любви. Какие же прекрасные существа должны были его населять...
Я был в состоянии немыслимого восхищения.
И, вместе с тем, эта картина меня ужаснула. Но не сразу.
Я долго стоял, созерцая её, и вдруг (не понимая как) сообразил, что ни в коем
Постараюсь!
Этот город, не имеющий нужды ни в Солнце, ни в Луне, ибо слава Божья осветила его, описывает и Иоанн Богослов в "Откровении" (21:23).