На Урале

С ориентированием у меня было не очень. Карту, как выяснилось, я держал вверх ногами, а компас вообще затерялся на дне гигантского рюкзака. Впрочем, на карту я почти не смотрел, точнее, смотрел, но не видел её, погружённый в размышления, какое же всё-таки направление маршрута выбрать.
            Остряков молча топтался рядом. Наконец он не выдержал.
            — Ты карту-то переверни.
            Я молча перевернул карту, но ясности это не прибавило.
            В палатку входили и из палатки выходили какие-то люди, большей частью мне незнакомые. Из слов, что иногда до меня долетали, наиболее частыми были "тропа", "Перевал Дятлова", "группа", "Каменный брод" и прочие в том же духе. При чем тут перевал Дятлова, непонятно. Он же на сотню километров южнее.
            — Ладно, — сказал я, складывая карту и засовывая в один из кармашков рюкзака. — Всё равно мы тут толком ничего не знаем.
            Мы вышли из палатки. Солнце уже стояло над медвежьим кряжем. Было свежо. Невдалеке руководитель группы Космопоиска — высокий парень с темной канадской бородкой и странным именем Владлен — давал последние инструкции своим подопечным. По свидетельству местных жителей, объект видели над медвежьим кряжем два дня назад — примерно в семнадцать тридцать по местному времени. Странный светящийся шар, в течении получаса совершавший над лесом разнообразные эволюции. Наверняка космопоисковики, разбившись на более мелкие группы, потянутся именно к перевалу, обыскивая каждый кустик на своём пути. Нас, однако, такой колхоз не устраивал. Что-то мне подсказывало, что взять надо левее и, двигаясь вдоль кряжа, прочесать местность километров на 15-20 севернее. Откуда во мне такая уверенность, я бы и сам не смог сказать. Интуиция, должно быть. Признаюсь, она меня редко когда подводила. Именно благодаря интуиции, я нашёл в своё время Кубик. Все тогда попёрлись в пустыню, а я нырнул в озеро. Известная, впрочем, история...
            Наша группа была самой маленькой. Я и Кирилл Остряков, неизменный мой напарник еще со студенческих лет.
            — Куда двинем? — спросил он.
            — Туда, — сказал я, махнув рукой на север.
            Остряков поглядел на север, потом в сторону медвежьего кряжа, но возражать не стал.
            — На север так на север, — проворчал он, пожимая плечами.
            Мы взвалили рюкзаки на плечи и двинулись. Дорога была средней паршивости — мелкий камень, рыжий грунт со спутанными мелкими корнями и чахлой травой. Кустарник то там, то здесь. Далее, метрах в двухстах, стена леса — ель, лиственница, вяз.
            Вскоре лагерь остался позади. Неясные голоса стихли. Вокруг теперь была тишина. Небо было безоблачное. Метеорологический прогноз, который я тщательно изучил накануне, обещал ясную погоду на ближайшие дни.
Дорога шла с небольшими уклонами то вверх, то вниз.
            Вот и лес. Мягкий сумрак, окруживший нас, казался целительным. Наполненный лесными ароматами воздух  словно бы очищал лёгкие. Для больных самое то. Может, приёмный покой тут организовать?
            Иногда над нами, перепархивая с дерева на дерево, пролетали птицы. С фауной у меня тоже было не очень, да и не особенно она меня интересовала.
            Шли мы по звериной тропе почти на одной и той же высоте — звери тоже, должно быть, предпочитали экономить силы, не меняя траверс. Впереди, по всей видимости, река. Так и есть — через полчаса мы вышли на обрыв, поросший боярышником и жёлтой осокой. С той стороны берег был более пологий. Деревья подступали почти к самой воде. Вода казалась тёмной, почти чёрной. Должно быть, из-за густой тени, падавшей от нависавших над речкой деревьев. Сама речка была неширокой — метров 7-8 от одного берега до другого. Из-за тени мы не сразу заметили, что на другом берегу у самой воды на камне сидит девушка. Она сидела, натянув на ноги цветастое платье, слегка склонив набок голову, и рыжие волосы волной сбегали вниз — ну, ни дать ни взять васнецовская Алёнушка собственной персоной. Какое-то время мы молча её разглядывали, потом переглянулись, чтобы удостовериться — не мираж ли это. Сам факт переглядывания свидетельствовал, что оба мы видим одно и то же.
            — Расспросим её, — сказал я, снова разглядывая девушку. — Может, подскажет что.
            — Не испугать бы.
            — А мы заранее себя обозначим.
            Мы стали намеренно громко производить шум — топали ногами, переговаривались. Кирилл стал стучать подобранной палкой по бокам своих берцов. Вскоре отыскалась тропинка вниз, однако когда мы вышли на берег, девушки там уже не было — один лишь пустой камень.
            — Эй, вы где? — крикнул Кирилл.
            В ответ не раздалось ни звука. Как мы ни прислушивались, вокруг была только тишина.
            Тёмная вода казалась прозрачной. На дне реки лежали округлые камни разного размера. Мы потыкали в воду палкой и убедились, что тут неглубоко — по пояс, максимум. Хотя на середине возможно и глубже. То там, то здесь мелькали тёмные рыбьи спины — в другое время наверняка приехал бы сюда с рыбалкой, край непуганого ихти... Переправляться решили тут же. Разделись, одежду сложили на рюкзаки. Течение было довольно сильное — чтобы удержать равновесие, приходилось прилагать усилия. Впрочем, мы были опытными экспедиционщиками. Холодная вода взбодрила. Когда мы выбрались на другой берег, решили сразу двинуться дальше, а не отдыхать, как замыслили поначалу...
            Я внимательно осмотрел землю вокруг камня, но каких-либо следов там не увидел. Впрочем, на мелком голыше следов и не могло остаться. Потом я стал глядеть вверх — пологий затяжной склон покрывали кустарник и многочисленные деревья — всё те же лиственница, ольха, вяз... Тёмно-зелёная, почти чёрная ель справа, а под ней усыпанная многолетними иголками почва, ещё правее камень, наполовину поросший зелёным мхом — будто какой-то художник походя мазнул по нему кистью.
            Поселиться бы здесь, подумалось мне. Видимо, подумалось вслух, так как Кирилл тотчас поддакнул, с удовольствием озираясь по сторонам. Потом он извлёк из кармана пластмассовый раскладной стаканчик и, зачерпнув из реки воды, с наслаждением выпил. Я выпил тоже. Потом мы оделись и двинулись дальше, обнаружив, что звериная тропа имеет тут продолжение.
            Какое-то время дорога шла на небольшой подъём, потом выровнялась, и идти стало легче. Иногда справа между деревьями мелькал поросший чахлой берёзой кряж, и становилось ясно, что выбранное направление мы пока что держим правильно.
            К полудню мы прошли около полутора километров. После обеда ещё два с половиной.
            Другие группы нам не попадались. Лишь изредка оживала рация, и искажённый голос Владлена интересовался у подопечных, как дела. Дела у всех были примерно одинаковые — то есть ничего особенного пока что не было обнаружено. Однажды почти над самыми верхушками деревьев с невообразимым грохотом пролетел вертолёт. И это было единственное, чем напомнила о себе в этом краю человеческая цивилизация за всё то время, что мы находимся здесь.
            Я шёл впереди и, зорко поглядывая по сторонам, размышлял на излюбленную свою тему — природу времени. Ещё в школе я, возмущённый историческими несправедливостями: злодействами инквизиторов, фашистов, североамериканских колонизаторов, истреблявших индейцев, и пр., мыслил, а нет ли какого-либо способа, чтобы повернуть историю вспять, точнее, восстановить справедливость, чтобы не было в прошлом горя, насилия, а было лишь взаимоуважение и доброе сосуществование. Вот бы изобрести машину времени и внести в историю соответствующие коррективы. Наивные, конечно, рассуждения, что и говорить. Ведь, как утверждали учёные и здравый смысл, прошлое — неизменная, запечатлённая на веки вечные величина. Только позже уже в институте я вдруг усомнился — а если всё-таки не неизменная? Вдруг прошлое не есть что-то навеки застывшее, а может так же меняться, как настоящее и будущее? Вдруг прошлое, как и будущее, многовариантно? Что прошлое и будущее не есть что-то навеки друг от друга отдельное, а две половинки чего-то общего, цельного, что они находятся в состоянии некоего творческого динамического равновесия, и потому могут влиять друг на друга, изменяя историю не только будущего, но и прошлого, создавая из всей человеческой истории нечто единое — как, к примеру, созревший на дереве плод. В древности такие цивилизационные анклавы называли эонами.
            Признаюсь, мыслями этими я не особенно спешил делиться с кем ни попадя — только с Кириллом да и то в общих чертах. Слишком уж парадоксальными они выглядели даже для моего друга. Самое большее, что я себе позволял, это небольшие статьи в Интернете под разными псевдонимами и на разных ресурсах...
            "Тебе бы на РЕН-TV обратиться, — говорил Остряков иногда, и было не понять — иронизирует он или говорит всерьёз. — Там бы ты точно нашёл понимание..."
            Со временем я стал думать о некоей сумме метафизического Добра, представляя его в виде критической массы радиоактивного вещества за мгновение до распада. Ядерный взрыв — только наоборот, не разрушение, а созидание, всеобщее безусловное преображение всего бытия. Переход на совершенно иной уровень функционирования, где будут иные универсальные законы для всех существ.
            И никакого насилия. И никакого страдания...
            Мечты, мечты...
            Вскоре мы выбрались на небольшую поляну, которую пересекал ручей. Лучшего места для привала и не придумаешь. Пожалуй, тут можно и лагерь поставить. Не таскать же все причиндалы целый день на себе. Поставим палатку, сбросим в неё всё лишнее и налегке будем прочёсывать окрестности, возвращаясь сюда к вечеру на ночлег. Я поделился этими соображениями с Кириллом и получил полное его одобрение.
            Первым делом я, взобравшись на ольху, оглядел окрестности. Кругом была неровная гористая местность, покрытая лесом. Позади, там, откуда мы пришли, тоже, кроме леса, ничего не проглядывалось. Основного лагеря не было видно. Только однажды там, глухо стрекоча, пролетел давешний вертолёт, а во всём остальном казалось, что вокруг нас земля доисторического периода — без машин, городов, человека.
            Потом мы стали обустраивать лагерь. Поставили палатку, очистили место для костра и отправились за дровами. Нет ничего слаще на природе горячего чая — тем более что сезон уже клонился к осени и ночи, мягко говоря, были прохладными...
            После ужина Кирилл засел за Захарию Ситчина, а я, привалившись к вывороченному стволу дерева, задумался о дальнейших перспективах — с утра надо будет определить зону начального поиска, потом постепенно увеличивать её, если не будет результата. Интересно, откуда тут эта девушка? Согласно карте, тут на 30-40 километров ни одного поселения. Может, дочь какого-нибудь лесника?
            — Ты девушку помнишь? — спросил я.
            Остряков оторвался от книжки.
            — Ну.
            — Что она тут делает, как думаешь?
            — Живёт, наверное.
            — Где живёт?
            Остряков пожал плечами.
            — В какой-нить деревне.
            — Тут нет поблизости деревень.