МАСТЕР СПОРТА

смерти он относился почтительно. «Все там будем, никто не минет, - эх!» Его курносое лицо изобразило, кислую мину, и он замолк. Панкратов думал: только бы доехали без приключений. Не хотел он ехать в Хабаровск, да еще с такой миссией. Но директор был неумолим: «Езжай, сделай все, что можно, помоги парню», - вот и пришлось...
Темное и мрачное здание тюрьмы поблизости как бы сократилось до огромных ворот. Часовой подозрительно уставился зоркими глазами на приехавших гостей - кто такие будите?!
Прошел Виталий внутрь, да так и пропал в том каземате: ни слуху, ни духу от него. А зимний денек очень короткий, и переживает Панкратов: ведь еще и назад надо ехать, а время идет...
Не увидел Филиппов никакого сочувствия на лице начальника тюрьмы, для него все были равны - что живые, что мертвые - а с последними даже спокойнее. Шлепнула печать по бумажке, и пропуск готов. «Забирай свою мамашу, гражданин, и сам старайся сюда не попадать», - весело осклабился подполковник. «Словно в ад попал, и с самим Сатаной разговаривал, - мелькнуло в голове у Виталика, - и рожа у начальника такая страшная, скорее бы отсюда вырваться, не дай Бог такой с вилами приснится - черт, да и только!»
Подогнали машину к больничке, и заключённые на носилках вытащили тело матери. Оно было завёрнуто в какую-то тряпку, его
легко переложили в гроб. Зэки работали, слажено, видно, что не раз уже выполняли такую работу, и на всё смотрели безучастными глазами. «Закурить не найдётся?» - Сунул Панкратов им пачку в руки, и оба заключённых радостно спрятали папиросы в своих загашниках. «Теперь живём!» - их ничего больше не волновало!
Только к вечеру машина выехала из Хабаровска. Перед выездом Панкратов ненадолго заскочил в магазин: «Держи Виталик, - и сунул в руки парню кусок батона и немного колбасы. - Ешь!» - От одного вида еды поморщился парень, но ведь день ничего не ел и устал неимоверно. Жуёт хлеб Виталик, и вот что-то дрогнуло в его душе, ведь так кормила его мать ещё в детстве, бутербродами из своего буфета. Собрались слезы в глазах, но видение прошло, слезы исчезли, будто их и не было... Посмотрел парень через стекло в кузов и убедился, что всё нормально, хоть гроб чуть-чуть и развернулся, но ехать можно. Только переехали они Амур, как водитель остановил машину: «Всё, парень, перекур нужен!»
Разложил Панкратов закуску на сиденье и бутылку поставил: «Пить будешь?! Помянем рабу Божью Веронику» - и глыть-глыть прямо из бутылки. Половину Виталику падаёт: «Пей!» Не ожидал этого парень: «Вы что, дядя Вася, ведь нам ещё ехать надо! Я пить не буду». «Ну и молодец парень, с тебя толк будет» И немного погодя опять из бутылки глыть-глыть, все оставшееся и допил Панкратов: «Пусть земля ей будет пухом!» Почувствовал Филиппов, что дело плохо: «А как же мы поедем, ведь темно уже, а вы...» А дядя Вася улыбается: «Так ведь ты шофёр, ты и поедешь!» - «Да я всего два месяца, как учусь, чуть не взмолился парнишка, - я и ездил-то всего один раз, проехал метров триста, и всё!» - «Достаточно! - смеётся мужик, - Даже предостаточно!.. Не бойся, я рядом буду, заводи!»
Со второго раза тронулся Филиппов с места и порулил машину по дороге. Темнота быстро заполнила всё свободное пространство вокруг машины. «Включай фары!» - командует Панкратов, и машина осветила фарами дорогу. Жутко-то как... И дядя Вася страшный. Что-то бормочет, но парень не слышит, ему не до этого. Непутевый мужик уже валился спать, ему наплевать на Виталика, его душа уже в раю. Зло охватило душу Филиппова, двинуть бы в эту ненавистную рожу дяди Васи! Но руль нельзя было выпускать из рук ни на секунду: дорога змеилась так, что того и гляди машина уйдет в кювет. Рулит Виталий, а самому хоть плачь... Машина идет навстречу. Как разъехаться им? Только чудом не съехал с дороги, но страху натерпелся Виталик. Видит встречный шофер, что с машиной что-то не так, жмется к обочине. И не быстро едет эта странная машина, но и не переключает свет при встрече на ближний. Возможно, дремлет «водитель кобылы», - соображает старый шофёр. Конечно, невдомек ему, что за рулем тот, на кого и ругаться-то грешно. Но понимает это, своим внутренним чутьём. Понимает опытный шофер, что здесь что-то не так, и крестит свой лоб: «Спаси и сохрани! И за себя прошу и за того водилу». Проехав километров пятьдесят, Виталик остановил машину, что-то бухало в кузове так, что страшно было продолжать
движение.
Залез Виталик на борт и онемел: при ярком свете луны мать смотрела на него открытыми глазами, гроб развалился, и доски разметались по всему кузову, стучали о борта машины. «Не может быть! - изумился парень. - Ведь я сам видел, что глаза были закрыты ещё тогда когда мать в гроб ложили». Филиппов перекрестился хоть и не крещен был. Собрал парень все похоронные атрибуты на середину кузова и вернулся в кабину. Луна удивлённо смотрела на происходящее. И на земле чудеса бывают, и жалко Селене парня, хоть плачь, но сейчас время особое - время всякой нечисти: паренек в её власти и мешать ей нельзя. Посмотрел полуночник на кузов, а там ужасное видение творится! - полный шабаш! И начальник тюрьмы сидит в своём мундире, и дядя Вася с ним, хотя вот он, рядом храпит. И ещё Микитин там - уж этот пьянчуга чего хочет? А там свои разборки идут, и хотят эти вурдалаки до трупа добраться. Цапнул Зубакин мать своими когтями, и как кот добычу к себе тянет, и остальные готовятся рвать уже замёрзшее тело. Но не бывать этому, ведь это всё же его мать. И снова он лезет в кузов. Опять все доски расползлись по кузову, а мать лежит лицом вниз и на самых гвоздях, они впились ей в лицо. «Тебе больно! - вскрикнул сын. - Никому я тебя не отдам, хоть ты меня и не любила. Не будет всякая нечисть грызть твоё тело!» - он сам стал похож на взматеревшего демона. Стал яростен, агрессивен...
Видел Виталий за спинкой сиденья верёвку, вот она и пригодилась. Положил он труп на днище гроба, лицо обложил подушками, чтобы оно не разбилось о доски. Оно было ужасно, раздалось от мороза во все стороны, с царапинами от гвоздей или от когтей Зубакина. Всё перемешалось в голове парня - и реальность, и вымысел, и бред. Но он делал свою работу, и луна освещала ему кузов. Виталий обложил тело досками, прикрыл всё это сооружение одеялом и начал обматывать верёвкой.
Пытаются помешать ему Зубакин и Микитин, но, получив хороших тумаков от молодого демона, успокоились. Закончил свою работу паренек - и снова за руль. И снова вся компания вурдалаков у гроба, кто-то впился в доски зубами, а кто-то мусолит верёвку, и храпит рядом Панкратов, - бред, да и только...
К рассвету Виталий подъезжал к городу. Проснулся Панкратов. И хотел, было взять руль у Филиппова, но тот озверел: сейчас в рожу получишь, сиди спокойно... Поднималось солнце, Виталик въехал во двор двухэтажек. Уже не было никакой нечисти в машине, она исчезла вместе с темнотой, и все теперь казалось страшной сказкой - все, приехали!
Вышли из подъезда дома соседи Виталия, открыли борта - ничего не поймут. «Что такое? - показывают они на странную храмовину». «Она там, - говорит Виталик. - Да, она там», - шепчут его губы...
Гроб никак не могут занести в квартиру: проходы узкие, а через окно бабки не разрешат. «Езжайте до Марии! - кричат. - Не сердите Господа Бога!» И снова машина едет в поселок, за рулем Панкратов,
он заискивает перед Виталиком, но тот еще во власти страшной ночи, он страшно устал, этот уже взрослый парень. Его детство закончилось там, в Хабаровске, в кабинете Зубакина...
Но и у тетки плохо покойнице: жара к тридцати градусам подбирается, стал таять труп. Растерзанная голова Веры кривится, сукровица течет по столу и капает в тазик, что подставил Виталик. Лицо покойной страшно, все синее и черное, и висит оно чуть не клочьями, и царапины от гвоздей расползаются от жары зияющими ранами. Но сыну не страшно, и плакать у тела матери не хочется. «Ты, почему не плачешь?» - спрашивают бабки, но Виталик молчит, его душа мертва, ее просто нет...
Похоронили Веру Игнатьевну без речей и почестей. Как жила незаметно, так и ушла тихонько на новое место. Не нашла она здесь счастье, там найдет ли! Никто этого не узнает, это уже не земные дела...
Остался Виталик один в своей квартире, он там теперь хозяин, но тяжело ему. Он только сейчас понял, как он одинок на этом свете. Ему всегда не хватало материнского тепла, и всю свою еще небольшую жизнь он старался не замечать этого. А сейчас кругом один.
Филиппов старался реже бывать дома, и это на какое-то время спасало его от одиночества... Но вот в эту тяжёлую пору судьба свела его с девушкой по имени Галя. А может, всё так и должно быть, никто этого не знает...
Галя сама подошла к нему: «Ты от чего такой грустный?» - стоит рядом с ним черноволосая и кареглазая девушка, приветливо ему улыбается. Виталий растерялся и не знает, что ответить. Потом всё же нашелся: «Я всё время такой...»
Они работали вместе, и конечно Галя всё знала про смерть Веры Игнатьевны. У Гали доброе сердце, не могла она пройти мимо чужой боли, пожалела парня. А может, всё это и было оттого, что Галя старше Филиппова на два года, в её уже полных двадцать лет чувства взрослее... Виталик шёл провожать Галю до дома. Лето было во всём своём великолепии: цвела белая сирень, и её аромат был силен, духовит. Он пьянил воздух, будоражил молодые сердца, и те сбивались с привычного ритма, воспринимая всё обычное иначе, изящней и нежней чем всегда.
Парень положил руку на плечо девушки, она не убрала её, не отстранилась, только румянец разлился по щекам. «Она очень красивая, - подумал Филиппов. - Эти брови, что птицы» - он восхищенно рассматривал Галю. Наконец, она тихонько отстранилась в сторону, но тут же молниеносно поцеловала его в щёку. Мгновенно вся природа возликовала и тоже включилась в любовную игру. «Хорошо-то как!» - искренне воскликнул парень. Похоже, он избавился от груза перенесенных проблем, которые так рьяно навалились на него. «Выходи за меня замуж!» - неожиданно для себя сказал Виталий, и сам не понял, как он мог такое сказать. Нет, это не он! Конечно, не он! Это где-то внутри его что-то дернуло за язык. «Я подумаю, - вполне серьезно ответила Галина, только ее глаза
метались по лицу Виталика, они искали подвох в его словах и не находили его. И неизвестно, сколько бы продолжалось это «духовное стояние» двух личностей, если бы не голуби. Те сидели себе в сторонке и ни на кого не обращали внимания. Птицы любовно ворковали и нежно целовались. И ни одна пылинка не могла очернить это великолепие природы. Белая голубка была неотразима в лучах солнца, и черный голубь тоже красавец, - они замерли в очередном поцелуе. Так сочеталась у птиц гармония тела и духа со всей природой. Учитесь, люди! Юноша и девушка все правильно поняли и уже не искали каких-то слов в свое оправдание. Они обнялись и молча пошли к Галиному дому. Им было приятно от близости своих крепких тел, которые окунулись в бездну новых ощущений. И они были во власти этой невиданной стихии и не противились ей.
Галины родители были рады Виталию и встречали его очень приветливо. Да и что надо было сироте, который и отца-то никогда не знал, да и с матерью ему не повезло. Ему бы и одного доброго слова хватило, и одной доброй улыбки. А тут ему оказали такой радушный прием, что совсем растерялся Виталик и не знает, куда деть свои