СОН

                СОН
 
Ничего ужаснее Павлу еще не снилось. Проснулся он весь в холодном поту, и то это мягко сказано, и не мог он отвязаться от мысли, что это все было реально с ним, и ни на минуту эта мысль не покидала его.
Где-то глубоко в сознании, он еще слышал сухое потрескивание, но шум отдалялся и затихал, а Стрельцов возвращался в этот мир физически уничтоженным. Но главное, он здесь и избавился от этого кошмара. Он жив! Он дышит! И все цело; и руки, и ноги, и голова — он дома!
Стрельцов встал с постели, прошел на кухню и попил воды, стер пот со лба. Ему не хватало воздуха. Он перешел под открытую форточку и долго смотрел сквозь стекло в глубину осенней ночи и ничего там не видел, кроме ее черноты и таинственности. Придя в себя, Павел невольно отстранился от окна и прикрыл шторы, вернулся вглубь комнаты, сел в кресло и задумался. Сам непьющий и некурящий, он сидел и думал, как он мог оказаться в той ситуации, которая ему приснилась, и переживал заново все увиденное.
Стрельцову снился сумрачный город, он идет по нему и не может уразуметь, почему нет темноты и почему уже предрассветные сумерки? Видать, ещё теплилась в его мозгу мысль о том, что должна быть ночь на дворе, а ее нету! Он огляделся вокруг — все было пустынно, но так и должно было быть на самом деле, и это его сильно не тревожило. Огней тоже не было видно, но и такое могло быть, и это особой тревоги не вызывало. Место, где он очутился, ему казалось и знакомым и незнакомым одновременно!
Простиралась перед ним сумрачная улица. Очень широкая и пустынная, а он идет домой прямо посреди улицы. Почему шел именно так, он не мог понять, но уже анализировал ситуацию; скоро будет перекресток, пересечение двух улиц. И вдруг с правой стороны от него появилась колонна техники, какие-то игрушечные танки, не танки, обгоняли его. Павел удивленно разглядывал машины. Стволов пушек он не видел, ходовая часть машин напоминала ему первые дореволюционные танки, уже виденные им в кино про Чапаева или в каком-то другом фильме, подвигались машины колоннами, быстро и бесшумно, потому и не вызывали тревоги.
И очень уж миниатюрными были эти танки, если они были таковыми, едва доходили человеку до пояса, не больше. Какое-то время они двигались параллельно. Колонна обгоняла Павла и двигалась вперед, не задерживаясь около него. Видимо он никого не интересовал, и эти игрушки не остановились даже ни на минуту возле него. Скоро Стрельцов оказался в середине колонны и возле перекрестка.
И вот тут он сам не понял, что случилось. Какая-то неведомая сила завернула и опрокинула эти игрушки вокруг него, они лежали на боку уже разбитые, и вокруг них суетились пищавшие человечки. Павел изумленно смотрел на них, они едва доходили ему до колена, и он оказался в середине этого лилипутского муравейника. Паника владела этими существами, они суетились вокруг своих машин, не обращая внимания на Стрельцова.
И тут появились солдаты в камуфляже, очень рослые, все под два метра, и очень крепкие. «Американцы», — почему-то подумал Павел. Самосознание натолкнуло его на эту мысль, и он воспринял ее вполне естественной, что не сомневался в этом.
Они молча согнали всю эту недоросль в толпу и усадили на землю. А Стрельцов оказался между ними и тоже сидел на земле. Его рубашка была почему-то разорвана, лицо чумазым и потным.
Что за сила опрокинула эту колонну, он так и не понял, где-то и что-то еще чадило, но ему было не до этого. Он только сейчас начал понимать, в какой страшной ситуации оказался, — ни с теми и не с другими. Он был для тех и других — чужым, и Павел не понимал, как надо вести себя в этой обстановке.
Перед ним стоял солдат в камуфляже и казался еще выше ростом, чем был на самом деле. А за спиной Стрельцова сидели эти гномики, и что-то пищали, порой даже угрожающе, так казалось Павлу. Но ни обернуться, ни рассмотреть, что там творилось, он не посмел. Его могли убить и те, и другие, и он чувствовал это каждой клеткой своего тела. Порой солдат не выдерживал их гнева, этих человечишек, и в упор расстреливал их. Стрельцов видел, как иногда мимо его лица просовывался ствол, направленный в кучу гномиков, и раздавался глухой выстрел: пламени он не видел ни разу, а ствол оружия с глушителем он запомнил отчетливо.
Явно ощущал Павел, как маленькое тельце за спиной подбрасывало и размазывало по земле от разрыва пули, живые гномики затихали лишь на мгновение и опять начинали верещать. Еще он удивился жестокости солдат, хладнокровно  убивающих человечков, будто мух, били: спокойно, точно, в упор, и при этом он не слышал ни одного слова, которое бы что-то прояснило в этой ситуации.
У него еще был выбор примкнуть или к той, или к другой стороне, чего и хотели те человечки и торопили его. Гнев их все усиливался, что-то страшное творилось за его спиной, а солдаты стреляли и давили этот бунт беспощадно. Павел как-то хотел прекратить эту бойню. Хотя не знал ни тех, ни других, и заливался потом, силясь найти правильное решение, и не находил его. А сумрак глядел на него холодно и расчетливо и будто не торопил его. И хотя солдаты были ему ближе и по сложению своему, и по внешнему облику, он ничего им не сказал, не нашлось своевременно нужных слов.
Может, это и спасло его? Никто не знает. Трудно сказать сейчас, что бы было тогда, в тот момент, вымолви он хоть одно словечко. А дальше их всех подняли с земли и заставили идти вперед, он тоже был среди всех — грязный, оборванный и подавленный.
И только колонна двинулась вперед — солдаты вдруг заметались. И Павел не помнит уже: кричали гномики, что рассвет идет, или нет, но он понял, что это так, и понял беспокойство «американцев». Сейчас ему трудно вспомнить и объяснить, но спас его рассвет. Именно рассвет.
Глянул Павел на небо, на тот сумрак, что висел вокруг, а тот начал уже ломаться, и свет, разливаясь, стал заполнять все пространство вокруг. Вся колонна сразу смешалась и застопорила свой ход, и вот тут и случилось диво дивное: асфальт раздвинулся, образовалась трещина по горизонту земли, которая все расширялась, и колонна уходила туда вместе с охраной.
Павел стоял и смотрел и не мог сдвинуться с места. Про него все забыли, или он вообще никому не был нужен — трудно сказать. А колонна вся исчезла, будто и не было ее. И сдвинулся асфальт, и все обрело прежний вид. Разбитая техника еще лежала на месте, но в нарастающем свете она стала разрушаться, исчезать на глазах, и скоро от нее ничего не осталось. Он стоял один на улице в этом чужом и незнакомом городе. И знакомом, как ему казалось иногда, но не до конца — он не был в этом уверен.
Сидел Стрельцов на постели и думал, что это было с ним? Как объяснить все увиденное? Но ничего толкового не приходило в голову. Так и не уснул он до утра, на работу явился усталым и разбитым. «Хоть часок бы поспал, тогда все было бы по-другому», — думал Павел. Но поздно сожалеть о том, чего не случилось, а виденное во сне упорно не покидало его и заставляло думать. Ведь должно быть какое-то объяснение этому кошмару, должно...
Совершенно случайно он открыл ящик рабочего стола: что-то там искал, и сразу забыл, что именно, когда увидел на обложке какого-то журнала фотографию американского солдата в полной экипировке и тот странный автомат с глушителем.
Черный толстый ствол его явственно всплыл перед глазами: из такого автомата расстреливали тех человечков, только глухими одиночными выстрелами. Не приходилось ему встречать такого оружия, хотя и отслужил срочную службу. Сейчас очень много всякого разного спецоружия и спецгрупп полно с индивидуальным вооружением. Тем более, если оно американское.
Стрельцов был потрясен и быстренько посмотрел, что это за журнал — «Сторожевая башня». Как он сюда попал, в этот стол? Наверное, кто-то из сменщиков забросил. На улицах города какие-то люди просто дают издания бесплатно. Вот и взял кто-то ради любопытства! И оформлен журнал прекрасно, и очень красивые фотографии есть, вот и берут его люди, лезут в паучьи сети какой-то секты.
Ничего разъяснительного к этому снимку не было. Полистал журнал Павел и отбросил его в сторону. «Навязался мне этот сон!» — ругал себя Стрельцов. Но такое можно пережить только наяву. Что же это было? Ведь читал он когда-то, что есть такая гипотеза, что рядом, на нашей маленькой Земле, параллельно с нами живет еще несколько цивилизаций. Только мы их не видим, а видим то, что хотим, и не больше.
Пример тому — миражи. Появляются они где-то на грани видимого мира, и невидимого, а потом тают в воздухе, как и все, что снилось Стрельцову. Может, все это и есть другие цивилизации, но реальность увиденного осталось у Павла, и не убедишь его, что этого не могло быть.
С кем-то могло и не быть, а он видел и слышал, это точно, все своими глазами: и писк этих человечков слышал, и глухие выстрелы слышал, а «американцев» почему-то не слышал, и не припомнит ни одного слова. Если бы все это казалось ему, то солдаты бы эти говорили, и тогда бы все было понятно, и те говорят, и другие — пищат — все как в нормальном сне, по одному сценарию развивается, а тут похоже на правду.
Еще он где-то читал, что есть жизнь и на других планетах, но она внутри планет, а не на ее поверхности. Может быть, на Земле есть жизнь под землей? Ведь есть же такая гипотеза, что туда целую цивилизацию загнали завоеватели, которые пришли с других планет. И даже здесь война идет, на Земле, но только мы ничего не видим. «И почему именно «американцы», почему?» — так отпечатал его мозг. Не мог Павел понять ничего.
Может, действительно идет бойня, и уничтожают другую цивилизацию, других людей, даже и американцы. Зачем бу-доражить людские умы, пусть себе смотрят мыльные оперы, курят марихуану, опий или другую заразу, и не надо их посвящать в государственные тайны, а хорошая жизнь будет только для людей избранных.
Они подобно жрецам вознесутся; и в небо, и в глубину земли проникнут, и на дно океана. Будут Боги или полубоги на нашей грешной земле, а остальные все — пыль!
Растоптать их надо и уничтожить, но это тайна, и никак нам в нее не проникнуть. И хотелось бы Павлу спать спокойно и видеть прекрасные сны из нашей мирной жизни. Довольно всякой бойни, пора хоть немного пожить по-человечески!