"Время Лиха"

воображении до размеров каких-то сказочных змеев горынычей. Как бы то ни было, но всё разрешилось для Ивана относительно благополучно. Ночью милиционеры вытрясли у какого-то бродяги украденный паспорт, по фотографии один из дежурных, обладавший, очевидно, хорошей зрительной памятью, вспомнил владельца. «Видите, как хорошо, что мы вас не отпустили», - обрадовали Ивана утром. Они был так любезны, что рассказали ему, как найти Генеральную прокуратуру, и уверили в том, что он отыщет её очень быстро, так как вход легко различим и расположен в скошенном углу здания, «как бы 
134
между двух улиц». Иван согласился, наконец, что он совсем не потерял по времени и что ночлег в казённом заведении при его скудных финансах был очень кстати…
   - Ну что, какую новую сказочку сочинил? – спросил Иван, стряхнув с себя тяжёлые воспоминания.
   - Я тебе вот что скажу: тута не сказка, тута жизнь. Почему вся страна не получает зарплаты, знаешь?
   - Вся страна работает на сто-двести семей.
   - Вот. В самую точку попал. Они хотят, чтобы ваши дети выросли на картошке да капусте. И будет это, значит, поколение без витаминов да всяких белков сплошь неполноценное. А ихние дети жрут, как положено, как детей кормить полагается по всяким там книгам. И будут их сынки, когда вырастут, командовать страной. А все остальные уродами получатся, одним словом. Сто пятьдесят миллионов уродов. Вот цель!
   - Вчерась читал, - продолжил дед Степан, не дождавшись мнения Ивана. – Один высокий чин получил от государства огромные деньги, чтобы, значит,  выдавать кредиты тем, кто желает построить или купить себе жильё. Ну, вроде вас с Дашкой, чтоб могли дом свой достроить, а не соседствовать со всякими пьяндыжками. Как-то называется это дело… Вроде – симпатичного… Симпотека, что ли. Вот. Деньги он под проценты отдал и наживался постепенно. А тут выдвинули его, значит, в министры. Ага. Стали смотреть: а чего полезного он совершил на своём посту. Тут этот кандидат и выдал кредиты нескольким своим родственникам на жильё. Для отводу глаз,  мол, я работал-трудился на благо Отечества, а не сидел сиднем… Вот такой у нас министр будет. Воровством, получается, пост заслужил…
   Иванснова подумал что-нибудь рассказать собеседнику. Например, как он занял в камере, в Москве, чужое место на нижних нарах, пусть и сидячее, но всё равно ценное в той тесноте; как вернулся хозяин, игравший в карты в противоположном углу, и собрался было драться с Иваном, но, выяснив, что тот из деревни и живёт своим хозяйством, вдруг подобрел и согнал кого-то сверху. «Дурак ты, Ваня, что приехал, - сказал урка. – Это у тебя там правда, а тут её давно в канализацию спустили». Но солнце пригревало так нежно, воробьи так беззаботно прыгали по штакетинам забора, что Иван поленился на слова. Быстро мелькнула ленточка воспоминаний, как выходил из камеры 
135
вверх по лестнице, споткнулся от страха, что высылают за двести первый, как при диктатуре; как убёг рано утром из больницы, где его оставили не столько из-за ушибов, сколько по доброте медсестры Витальевны, которая узнала его историю; как почувствовал себя счастливым, встав на железную ступеньку вагона, который рад был увезти его домой. Всё это быстрым поездом пронеслось в памяти и сразу поблекло, выцвело.
   - Дело о баранах закрыто, - сказал он себе, но оказалось, вслух.
   - А я тебе говорил, - ответил дед Степан. – Чего подвиги совершать? Сейчас  кто первее, тот правее. Живи да и живи. Оно и выгодней для здоровья…
   - Да ведь допекли, - объяснил Иван. – И не столько меня, сколько Дашу. В школе ж сокращение будет. Галина Ивановна видела в районо, что составляются списки. Вроде бы по всем школам. По Озёркам – самый большой. Значит, Дарья будет под номером один. Отомстят.
   - Это ещё предположение. А нет, так плюньте. Вон – разводи хозяйство. Я тебе скажу: врут, что мы бедно живём. Многого хотим да на воров высоких смотрим и равняемся. Вот! – старик развернул газету. – Видишь: «Что имеем дома». Телевизоров сто шестнадцать штук на сто семей, холодильников – девяносто пять, легковых автомобилей – двадцать шесть. Да, тут и Япония . У них больше. И всё равно у нас немало. Хоть в сравнении с другими советскими республиками. Делаю вывод. Не так мы и бедны. А если б начальство не мешало жить? Представь! У нас, вишь, многие хотят, чтоб по колени в серебре да по локоть в золоте…
   Иван вспомнил учителя, ходившего на рыбалку босиком.
   - Всё это средние цифры. У кого-то пять машин, а у нас с тобой на две семьи одна старая лошадь да Пашкин велик. Да и не барахло нужно русскому человеку, а справедливость. А этого сейчас по два грамма на сто семей… Ладно, спасибо за политинформацию. Давай, дочитаю.
   - Калитку к нам когда сделаешь?
  - Боюсь! – Иван уже перемахнул через заборчик обратно в свой двор. – Тогда работать не будем. Только в гости ходить друг к другу…
   - Ничего, я Егоровну на цепь посажу, чтоб не отвлекала занятых людей!
136
   До обеда Иван помогал жене: выкручивал бельё. Дарья же, как всегда, стирала и варила одновременно, и к тому времени, когда со стиркой было покончено и Юра вынес последнее ведро грязной воды, на печке уже доходил до готовности борщ, а Паша, бывший с утра ответственным за горячую воду, экспериментировал над каким-то липово-шиповниковым чаем.
   Обедать сели все вместе. Старшие члены семьи позволили себе по рюмочке домашнего вина за возвращение Ивана с мытарств, а вот младшие несколько разочаровались в меню.
   - Борщ и без мяса! – выразил недовольство Паша.
   - Что тебе не нравится? То картошка, то капуста, а теперь всё вместе, - сыронизировал Юра.
   Дарья вынуждена было оправдываться перед детьми, потому что знала: вслух они говорят гораздо меньше, чем думают про себя. Если кто-то живёт по принципу «ни в чём себе не отказывать», то их семья, скорее, следовала такому: «во всём себе отказывать». Мальчишки, конечно, понимали трудности, ничего не требовали и не надоедали с упрёками, но… Но если у детей одного возраста разные возможности, то запросы-то одинаковые. Прежде Иван мог сказать: «Давайте больше работать – будем лучше жить». Но последние сюрпризы от власти, убийственный рост цен и слух о её, Дарьи, сокращении сильно убавили веру в то, что источник достатка – труд.
   - А что вы хотите, что б я варила? Целую свинью за зиму съели, а молока нет: корова в запуске. Одним погребом и живём…
   - Пойдите, тоже километр проводов срежьте. Сдадите на цветмет – хватит на бочку варенья и корзину печенья, - вмешался в разговор Иван, который ел, положив перед собой газету деда Степана.
   - Не надо мне такого печенья, - ответил Паша. – И так деревня вторую неделю без света. Всё время руками стирать да со свечкой сидеть?..
   - Ёлки-палки! – воскликнул Иван и, глянув на жену, - Слушай! – стал читать.- «Лишь через полтора месяца г-н Соломатин объявился в Морске и сразу в прокуратуре Речного района. Объявился вместе со своими охранниками, которые были с ним в ресторане в роковую ночь убийства и которые дружно дали показания, что Иванчук, находясь в состоянии алкогольного опьянения, четырежды падал и ударялся о металлический 
137
бордюр. Данная версия показалась наиболее правдоподобной работникам прокуратуры, которые тут же прекратили уголовное дело. На вопросы сотрудников Управления по борьбе с организованной преступностью, как быть с показаниями других свидетелей, которые опровергают версию охранников Соломатина, работник областной прокуратуры Барабаш К.А. ответил: «А вы устройте этим свидетелям очную ставку с Соломатиным и посмотрите, что они после этого скажут».
   - Да-а… - покачала Дарья головой. – Газета прямо обвиняет этого прокурорского в связях с преступниками. Интересно, в суд подаст?
   - Не в том дело. Барабаш принимал меня с жалобой. Пашкин «крёстный отец».
   - Да я такого «папашу» за одно место на сосне подвешу! – с детской откровенностью пообещал «крестник» и после Юриной оплеухи пояснил. – За уши, за уши! А ты что подумал, детинушка?!
   - Что-нибудь более весёлое там пишут? – спросила Дарья, уводя семью от неприятных воспоминаний.
   - Конечно, - улыбнулся Иван. – Весёлого очень много. Правительство подарило странам-должникам России пятьдесят три миллиарда долларов... Из десяти миллиардов рублей ущерба, выявленного Счётной палатой, удалось вернуть только четыре… Исчезли два с половиной миллиона рублей трансфертов… Потери бюджета из-за соглашения о разделе собственности – не менее одного миллиарда рублей… На аренде квартир в Москве иностранцам бюджет теряет около трёх миллиардов долларов ежегодно…Что не смеёшься? Что ни статья, то юмореска… Между прочим, твои деньги. Я с государством не соприкасаюсь.
   - Твои тоже, папа, - возразил Юра.
   - Не знаю. Прямо меня никто не обдирает. Налоги не плачу. Только сборы, если мясо или сметану на базаре продаю.
   - Обдирают, пап. Они ввозят из-за границы мясо, которое дешевле нашего, потому что их фермерам государство платит дотации. Следовательно, ты продаёшь дешевле, чем тебе надо, и прибыль у тебя почти нулевая. Мясо должно стоить в пять раз дороже, а зарплата должна быть в двенадцать раз больше. Так говорит наш историк. За границей от прибыли предприятий на
138
зарплаты идёт пятьдесят процентов, а в России всего одиннадцать…
   - Ну, ваш историк – голова. Ему б министром работать… А тебе – заместителем…
   «А найду ли я какую-нибудь тысячу долларов в год, чтобы устроить Юру, например, в финансовый институт? – задумался Иван, выпивая чай и убрав неприятную газету в сторону. – Интерес у него есть, и в навозе, как я, не будет ковыряться с такой специальностью… Нет, там же все злоупотребляют. Или не работай, или участвуй в аферах начальника… Я хожу в сарай, потому что надо, а они с Пашкой всем овцам и даже курам клички придумали. Для него по хозяйству управиться, как для Пашки сходить на Озеро искупаться… В городе он затоскует… Не дай Бог ещё по материным стопам пойдёт – в педагогику. Работать на государство – последнее дело. Уж лучше свиней разводить… А в городе его ум да порядочность никому не нужны. Погибнет там. Получит, какое пожелает, образование – и обратно к нам в деревню. Для дела там всё равно не позволят работать…»
   - Так, пацаны, отдыхайте. А я схожу на Озеро, пока тепло, и сам напою скотину.
   Иван натянул кирзовые сапоги на тёплые носки, открыл дверь на веранду и – обомлел: пьянчужка Башкатов, «сватовавшийся» недавно к Дарье, и сам «сват» Степанчук, подхватив стоявшие на полу паяльные лампы – одну Иванову, другую Орлова – уже выходили во двор. Увидев хозяина, они на секунду замешкались и тут же, бросив краденое, рванули в дверной проём. Иван успел только залепить Башкатову хорошего пинка по спине. Оба вора побежали к калитке, в которую в это время входил приятель и одноклассник Юры Валя. Шушера круто развернулся к своему забору, очевидно, сообразив, что из-за мальчишки их бегство не будет достаточно быстрым, а его подельник растерялся. Иван настиг его и ударил в ухо, отбросив прямо на рвавшуюся собаку. Можно было добить поверженного врага, но с окровавленным носом и в куртке, быстро превратившейся в лохмотья, он показался Ивану таким жалким, что оставалось только махнуть рукой и посоветовать