"Время Лиха"

край грядки.
   - Сосед! – это был дед Степан. – Каждый день ты в огороде! Вот так работаешь, работаешь, а потом раз тебе – и куку!.. А я выпил! Сегодня ж праздник! С днём независимости тебя! Мы теперь независимы от работы, зарплат и пенсий! Хе-хе-хе!
   - Спасибо.
   - Слыхал, что президент сказанул?! «Дорогие и дешёвые россияне!..»
   Иван не поверил, но посмеялся вместе с дедом. В калитку вошла Дарья.
   - Ты видел? – спросила она мужа. – Бабка, мать Степанчихи, вернулась, под двором возится с грязью… Потеряли они её, что ли, в дороге?..
   Пока Дарья принимала поздравления с «Днём независимости от…» и решала, «дорогая» она россиянка или «дешёвая», Иван выглянул через забор на улицу. Старуха, бывшая соседка, действительно, ходила под разбитым шушеринским забором и палкой ковыряла засохшую на солнце грязь, стараясь выровнять дорожку к калитке.
   - Придётся вам её удочерить! – продолжал ораторствовать Степан Игнатьевич. – Эх, не дай Бог помереть сумасшедшим! Это самое что ни на есть наказание! Иван, когда крышу будем ремонтировать?!Лучше завтри! Сиводни праздник!.. Труба твоя мне не нравится! У тебя должна быть высокая труба! Забирай мой кирпич под сараем! Там штук пятьдесят будет! Ты строитель?! Вот и сложишь!
169
   - Это вы в честь праздника такой щедрый? – улыбнулась Дарья.
   - Ты думаешь, я пьян, так раздаю?! Да я знаешь, где этот праздник видел?!.Праздник – это когда душой и телом человек отдыхает! Вот как на Пасху! А при нас зачем праздники придумали?! В магазинах ни хрена пожрать не было, так чтоб люди на дачи ездили! Первого мая посадят, седьмого ноября огороды уберут!.. Егоровна!.. Егоровна, выходи на свет Божий!.. Я Ивану вон тот кирпич отдаю! На что он мне?! Пусть трубу переложит!.. Дашка, видала?! Егоровна тверёзая, а не возражает!.. Пойду, друзей поздравлю. Вспомним настоящие праздники…
   - … Ну что, похоронили своего физика? – спросил Иван, когда старик брякнул калиткой и, затянув песню, пошёл по улице к центру села.
   - Похоронили…
   - И что у него было?
   - Сейчас у всех одно и то же: сердце.
   - Да, не дожил до пенсии.
   - Все и говорили, что он так мечтал о пенсии… И ещё новость узнала: отлеталась наша Баба Яга Александра Яковлевна.
   - Шигина?.. Померла?
   - Ушла на инвалидность. Что-то серьёзное с позвоночником.
   - Может, тебя обратно возьмут?
   - Вряд ли… На её месте заместитель, а она ничем не лучше... По школам бросили клич: собрать заведующей на какой-нибудь подарок «за долгий труд», да народ оказался неблагодарным. Из моих теперь уже бывших коллег никто ничего не пожертвовал. Зарплату задерживают за пять месяцев, отпускных не обещают. Ещё и мне завидуют: «Хоть расчёт получишь…»
   - Кстати, о твоих расчётных. Серёга Орлов предложил купить стройматериал…
   Вечером того же дня Иван ходил с тряпкой по маленькой комнатушке, 
170
расположенной в углу «фермы», и старался прихлопнуть комара, который мешал уснуть. Ночевали они с Орловым здесь по очереди, закрываясь в длинном сарае, в котором гусята не занимали и трети помещения.
   - Нет, брат, ты мне вовсе не брат, - приговаривал Иван вслух, в очередной раз промазав. – На одном пространстве нам не ужиться… Эх, мелкий зверь - опять потерялся из виду.
   Пришлось в третий уже раз обходить вдоль стен и махать наугад: маленькую точечку, комара, в давно не беленой комнате разглядеть было невозможно. Наконец, Иван спугнул врага, и тот перелетел на дверь.
   - Так, торопиться не будем. Задремай немножко. Я тебя не вижу… Я просто так хожу, по своим делам… Прохожу мимо, никого не трогаю… А-ать! Ну, всё, отлетался…
   Иван придвинулся к двери, чтобы убедиться, что теперь может спать спокойно. «Надо же,- подумал он, - столько гудел, надоедал, норовил попить крови, мешал спать существу намного больше себя, а хлопнул я слегка, и всё, нет его. Непонятно, что и осталось от кровососа…  А я живу себе спокойно, и завтра про эту чепуху даже не вспомню…»
   Он потушил керосиновую лампу, лёг на спину, вытянул ноги и с наслаждением ощутил, как тело мякнет, расслабляется, голова приятно тяжелеет, погружаясь в подушку. Покой… Вокруг ни звука. Не видно ни потолка, ни стен, как будто весь мир исчез… «Что ни говори, – побежала последняя дневная мысль, - а хорошо спишь тогда, когда хорошо поработаешь…»
 Эпилог 
   Иван вышел за село и двинулся своей тропинкой вверх к Озеру. В наступающих сумерках лесной мир потемнел, замер. В эту весну тропа, по которой мало кто ходил, сильно заросла и кое-где была едва заметна, отчего он, боясь сбиться, двигался медленно и старался глубоко не задумываться: расслабишься, уйдёшь в мысли – и свернёшь в сторону. В одном месте мелкое лесное зверьё пробило себе хорошо заметную дорожку, рядом с которой Иванова тропа казалась едва обозначенной. Но стоило только слегка присмотреться, чтобы увидеть, что кустарники над той дорожкой растут свободно: не человек здесь ходит, человеку идти, так согнуться надо в три 
171
погибели, чтоб не хлестали в лицо колючие ветки.
   Наконец, Иван выбрался на берег Озера и остановился у самой воды. Ему показалось,  что всё здесь затихло только сейчас, в тот миг, когда он перестал слышать звуки своих шагов.
   - Что, прислушиваешься? – спросил он. – Лежишь здесь вечно, и ничего тебе не надо. Я бы тоже так хотел, да куда  от жизни денешься?..
   Ему никто не ответил. Молчало спокойное Озеро, насыщался темнотой мягкий июньский воздух, тысячу раз перемешанный за день неугомонным ветром, застрявшим к вечеру где-то в высоких липах на том берегу.
   «Господи, почему жизнь так переполнена проблемами?.. – подумал Иван, постояв некоторое время отрешённо, без раздумий. – И как жить дальше? Как примириться со всем происходящим, но не подчиниться ему?.. Господи, дай мне мудрости даже в такой вот трудной жизни видеть счастье, дай мне не предаться отчаянию, заглядывая в своё будущее и будущее детей…»
   Он постоял ещё, а солнце заметно приблизилось к дальним возвышенностям, прикрывавшим Озеро с запада. Ивану захотелось туда, ближе к солнцу, где, наверное, никогда не наступает темнота. «Всё равно душу разбередил. Лучше пока домой не ходить». Он подумал так и пошёл вокруг Озера.
   Сначала вдоль берега вилась дорога, отсыпанная камнем. Дальше можно было идти по тропинкам, пробитым рыбаками, что уединялись с удочками за пляжной зоной. Но большая часть берега оказалась совершенно нехоженой, дикой. Иван то и дело попадал в паутину, натыкался на глубокие, узкие овражки, по которым стекала в Озеро дождевая вода. Деревья и кусты росли так, что приходилось петлять испуганным зайцем. Один раз он вышел на склон пологого холма, где густо росла трава, высокая, почти в человеческий рост, и далеко друг от друга стояли берёзы: иногда парами, в одном месте сразу три. Иван подошёл к ним, залез в треугольник между стволами и поразмышлял о том, как появилась на свет поговорка заблудиться в трёх соснах. Ничего особенного не решив, двинулся дальше.
   На середине противоположного деревне берега стали часто попадаться ручейки, а однажды Иван уткнулся в настоящее болотце. Чтобы обойти его, пришлось потерять из виду Озеро. Не хотелось делать большой крюк, но и 
172
увязнуть в грязи было мало приятного. Он догадался прыгать с кочки на кочку, и через минуту топь осталась позади.
   Снова ручеёк. Вода чистая, густая. Иван приостановился, сполоснул лицо и руки. Глянув вверх, определил, что солнце почти докатилось до горизонта, а опустив голову, подумал и как будто открытие для себя сделал: из таких вот маленьких источников набирается большущее Озеро.
   Ещё один глубокий, сухой овраг, и Иван неожиданно вышел на какую-то тропу. «Ну, прямо подарок. Как раз начал уже уставать». Он воспрял духом и бодро зашагал, словно нашёл путь к давно желаемой цели. И когда тропинка вдруг исчезла,  не расстроился и всё так же быстро двигался вперёд, зная, как теперь ему идти.
   … Спустя четверть часа Иван стоял на том же пляжном берегу и смотрел на Озеро, на небо, как на что-то новое. Убегающее солнце окрасилось в такой густой цвет, что, казалось, с него вот-вот капнет горячая краска. Иван даже испугался, не задело бы оно верхушек деревьев: вдруг проткнётся, вытечет тогда с него весь сок. Но спелый шар спокойно осел за край земли, а на его место легли у горизонта прямо на холмы пышные облака, взбитые перед сном какой-то невидимой заботливой хозяйкой.
Озеро, густо-синее на закате, будто вбирало в себя всё, что видело и слышало за день, и теперь спокойно обдумывало, как старый мудрец, который мало говорит, но понимающе вглядывается в жизнь и с каждым днём всё легче и легче проникает в суть событий. Ему иной раз польстят: пророк, мол, а он просто сотни раз видел одно и то же и уже заранее предвидит исход всего, что бы ни произошло.
   Вдруг донёсся какой-то шум, и, глянув вправо, Иван увидел, что со стороны деревни небо потемнело. Наползала грозовая туча. Бежать домой – не успеешь. Где-то рядом был шалаш, построенный мальчишками-фанатами рыбалки и купания, проводившими на Озере целые дни. Иван быстро нашёл его. Ловко построенный между двух рядом стоящих деревьев и раскидистого кустарника, шалаш имел добротную крышу из кусков клеёнки и веток и почти непроницаемые для взгляда стены. Пацаны натаскали внутрь всякого барахла, но не это заинтересовало Ивана. Он встал у входа и внимательным взглядом сосредоточился на уголке леса, который первым из того, что находилось в Ивановом поле зрения, должен был принять удар небесного 
173
водопада. Захотелось хоть один раз в жизни спокойно, во всех деталях и не из окна дома, а вот так в открытую посмотреть, что же такое эта война неба с землёй, эта природная катастрофа – гроза.
   Верхушки деревьев в страхе замерли. Лишь молодые листики, как беспечные дети, кое-где поигрывали, не чувствуя опасности. Это мертвелое ожидание совершенно не сочеталось с тем всё более нараставшим шумом, который волной цунами бежал с северо-запада. Так прошли две-три минуты.
   Потемнело. Край тучи серой ширмой скрыл розовую часть горизонта, уничтожив память о солнце. Шум стихии всё нарастал,  листья встрепенулись, задрожали разом, но дождя ещё не было. Он словно подкрадывался, а не летел вместе с тучей на крыльях холодного ветра. Гром оглушительно треснул совсем рядом. 
   И вот началось! Деревья резко застонали, заметались в панике; жестокий шквальный ветер, расчищая дорогу своему приятелю дождю, налетел с такой яростью, что понеслись по воздуху и листья, и мусор, и целые ветки; ударили первые капли – редкие, крупные; тут же зловещая фиолетово-жёлтая молния резанула небо, и ещё раз громыхнуло так, словно гигантская деревянная повозка с дикой силой ухнула с горы и разбилась о камни; сверху упал ливень. Забило, затарабанило, застучало так, что можно было оглохнуть. Никакой другой звук в этом грохоте не был слышен. Всё моментально промокало и сгибалось под ударами воды. Дождь хлестал прямо сверху, наискось, под углом. Казалось, цель его – уничтожить всё, всё сравнять с землёй, оставить  после себя пустыню. Где-то треснуло дерево, и большая ветка, умирая, повалилась вниз, а дождь всё бил и бил, равнодушный  к боли и страданию. То слегка стихая лукаво, то ускоряясь, он выплясывал по берегу, по озёрной воде