Путь солнца
- Кра-со-та! – удивлённо выдохнул он.
- Здорово! – громко согласилась она.
Оба глянули на запад и замерли на месте, поражённые огромным и ярким закатом солнца. Лица смягчились улыбками. Подъём на гору был нелёгким, но сейчас для этих людей словно погасли звуки, исчезло из вида – даже для бокового зрения – всё, что обнаружилось здесь, на вершине, и сами мысли, иные чувства, кроме восторга, растворились и уступили место любованию красно-розовым праздником, который растёкся на половину неба, по вершинам невысоких гор и тёплыми, бархатными волнами окатывал двух людей, свидетелей торжественного прощания солнца с землёй.
Оно ещё царствовало, это горячее, наполненное безмерной внутренней силой проявление Бога в физическом мире, но уже начало обжигать горизонт, раскрасило тысячами искр-оттенков западное небо и больше не слепило глаза, как днём, на пике своего могущества. И оба человека одновременно почувствовали, что удостоились редчайшей возможности прикоснуться к Тайне: они видели солнце, они могли любоваться солнцем в те самые последние его земные минуты, когда светило, уверенное, что из-за деревьев и возвышенностей его никто не видит, выплеснуло напоследок из своей космической красоты самое сокровенное. И ещё оба подумали о том, какие они молодцы, что поднялись на эту, в общем-то, небольшую гору и увидели ТАКОЕ!
Когда экскурсовод предложил группе пройти ещё немного вверх, чтобы глянуть на окрестные леса с возвышения, согласились только двое – самые любопытные. Ему было шестьдесят, и в этой поездке он жадно всматривался в каждую достопримечательность и чуть ли не в каждый кустик, добирая в душу то, мимо чего незряче проходил в течение жизни. Она, десятилетняя девчонка, сама была достопримечательностью и одновременно головной болью тургруппы: всё интересное замечала первой, и резкие восторженные обращения к маме принуждали смотреть в нужную сторону весь автобус; оценку природным объектам, к которым их подвозили, давала таким взрывом эмоций, что после вскриков, визга и хлопанья в ладошки никто и не пытался что-либо добавить обыкновенными словами. Кроме того, этот сорванец
женского пола постоянно стремился разглядеть всё поближе, потрогать едва ли не каждый камень, поэтому ссадины на её руках и. наверное, на коленях под джинсами соответствовали количеству осмотренных достопримечательностей.
Когда группу привели от автобуса к водопаду, народ занялся фотографированием и многократным ощупыванием воды: «Какая холодная!» Но девочке было недостаточно просто обскакать по мокрым камням чашу с водой, а её фотографии обязаны были превзойти то, что выходило у прочих. Не обращая внимания на осклизлость мшистых выступов и туман ледяных брызг, она полезла выше самых храбрых туристов, потом ещё выше, и побледневшей маме, как и другим опасливым женщинам, пришлось состязаться голосами с падающим с десятиметровой высоты потоком, над шумом которого, впрочем, легко взлетал девичий возглас то детского восторга, то весёлого приказа: «Фотай!.. Ещё!.. И так!»
Минут через сорок водопадом насладились все, даже ребёнок. Тогда экскурсовод и объявил, что вернуться к стоянке можно двумя тропами: той, по которой пришли, или другой – по противоположному склону. Подъём на гору даёт возможность увидеть соседние вершины с их обрывами и каменными россыпями, а также значительную часть реки, которая – где шире, где уже – прорезала себе путь по низким местам и вот, почти спустившись в долину, устроила для людей зрелище водопада.
- Наверное, устала петлять между скал и – прыг вниз! – предположила девочка, и все заулыбались, одобряя её поэтичное объяснение.
Однако, глянув повыше, на пару сотен метров извилистой и крутой тропы, то каменистой, то глинистой, к тому же едва видимой среди изогнутых сосен и ёлок, туристы решили, что на сегодня им красоты достаточно.
- Пока заберёмся – стемнеет, - сказал кто-то, и это стало общим мнением.
И только бодрый старик, который в автобусе сидел возле руководителя группы, шёл всегда рядом с ним, внимательно прослушивая информацию, объявил, что поднимется на гору.
- Дорогу-то видно оттуда? – спросил он на всякий случай.
- И дорогу видно, и даже стоянку с транспортом!.. Да там одна тропинка, кроме этой, её сразу заметно! – успокоил экскурсовод. – Подниметесь –
будет такой вытоптанный пятачок, булыжник, на котором все сидят, и деревцо с ленточками, как здесь! А слева от булыжника – широкая тропа вниз!.. Вы ещё раньше нас вернётесь к автобусу!
- Смотря сколько пробуду на вершине…- уточнил мужчина и пошёл вверх.
- Мама, я тоже хочу посмотреть оттуда на всё! – вдруг объявила любопытная девочка и, не дождавшись разрешения, сорвалась с места.
- Осторожнее! Только не беги! Не беги! – всё, что оставалось крикнуть беспомощной мамаше.
- Скорее мы упадём, чем она, - успокоили её остальные женщины, а экскурсовод посомневался и выбрал большинство.
… Мужчина сел на камень, стоявший точно посреди площадки.
- Да… - глубоко и с удовольствием вздохнул он. – Не каждый день увидишь такую красоту…
- Шикарно, - согласилась его спутница. – Я ещё никогда не видела такого…заката, да?
- Закат… Или – вечерняя заря.
- Вечерняя заря… - повторила она и начала фотографировать разрумяненное солнце.
Оба смотрели только туда, на сияющую картину из самых счастливых цветов и оттенков, и совсем забыли про красоты земные. Между тем в ущельях уже начала уплотняться и набухать синяя мгла, а верхушки деревьев в горах, что ближе к горизонту, тоже, как и небо, перекрасились в нежно-оранжевое и розовое. Слышно было, как живым голосом ровно бурчит водопад, а на подъёме надрывается усталый лесовоз.
- Сфотайте меня на фоне неба, - попросила девочка.
- Пожалуйста. Только покажи, как. А то я в этих смартфонах не очень…
- Всё просто!
Старик несколько раз нажал на кнопку, стараясь, чтобы фотографии получились столь же красивыми, как реальная картина заката. После этого
можно было уходить, но вторую тропу ещё не покрыла мгла в отличие от той, на восточном склоне, и он не торопился. Девочка тоже продолжала смотреть на розовое небо, встав у края площадки и поглаживая маленькую ёлочку.
- Вот так и наша человеческая жизнь, - негромко сказал старик сам себе, не отрывая глаз от солнца. – Ярко вспыхнем в детстве, радостно взрослеем, поднимаемся до верхней точки карьеры и – пошли на спуск. Выгоревшие, остывающие, уходим за горизонт, и - нет нас. Тем-но-та…
- Оно же снова взойдёт, - возразила спутница, не оборачиваясь. – Завтра.
- Это будет уже кто-то другой, - продолжил взрослый своё сравнение. – Два раза мы не рождаемся…
Озадаченная девочка промолчала, а старик, не смущаясь тем, что ребёнок не поймёт или удивится философствованиям отживающего человека, продолжил размышлять вслух:
- И какой в этом всём смысл?.. Прошёл круг – и всё… Даже не круг, а полукружье… Пока «светишься», тебя все видят, а на «закате» жизни и тем более там, за «горизонтом», ты уже никому не интересен…
Последние слова он произнёс с раздражением, которое поднялось в мужчине откуда-то изнутри, покрыло лицо серой мрачностью и погасило в глазах краску неба, теперь бледно-розовую: солнечный шар наполовину утонул в земле.
Оба помолчали. Всё так же глядя на запад, но уже с разными чувствами оценивая закат.
- Нет! – вдруг решительно возразила девочка и обернулась. – Вот смотрите: пока оно идёт над землёй, оно же светит, обогревает всё на земле! Поэтому и растут деревья, живут люди, звери! А не светило бы – ничего не было бы! Жизни не было бы!.. Пусть оно другое назавтра, как вы говорите, но и другое тоже всё согреет, и жизнь не исчезнет!
Старик удивился:
- Хочешь сказать, что смысл жизни – согреть мир…в свою очередь?.. Один пожил, осветил, согрел – ушёл из жизни, за ним другой. Так и сохраняем землю и людей?
- Наверное. Разве вы ничего в жизни хорошего не сделали?.. Вам вон сколько лет…
- Да сделал, конечно… - растерялся мужчина от такого веского упрёка. – Дети есть, внуки тоже… Почти твоего возраста… Работал честно, уважали. И сейчас консультирую, когда зовут помочь…Зла большого, вроде, никому не сделал…
- Вот видите!
- Ну, ты даёшь. Всё разъяснила… Слушай, юный исследователь солнца, а сама не боишься вот так закатиться? – он кивнул на узкую бледно-жёлтую полоску. – Через много-много лет?
Девочка явно смутилась, и он это заметил. Обратил внимание и на другое: она не стала опять поворачиваться туда и смотреть на исчезающее солнце.
- А я повыше поднимусь! Чтоб светить ярче и – всем-всем-всем!.. И чтоб потом необидно было исчезнуть!
От стоянки долетел крик: девочку звали по имени, и оба туриста – молодой и пожилой – пошли к своим.
Долбящий
- … Короче, раствор там очень крепкий. Добротно делали… гады…
- Не спеши с базаром, желторотый! Может, наш брат зэк штукатурил!
- С какого б это?.. Нашим – западло.
- Так не сейчас же! При Сталине или работай, или вышка!
- Блатные и при Сталине не работали… Разве пятьдесят восьмая…
- Вот-вот!
- Да обождите вы с этим Сталиным. Дайте человеку объяснить… Базарь, Долбящий.
- Только короче и без «короче»!
Долбящий, парень лет двадцати пяти, который только что вылез из-под кровати в углу камеры, начал подробно рассказывать о своём поединке со слоем штукатурки, покрывающей кирпичную кладку. Когда три дня назад он переступил порог «хаты», в которой предстояло дожидаться суда, старшие, уголовники с двумя-тремя «ходками», даже устроили маленькое совещание, посвящённое вновь прибывшему. Не то, чтобы они затруднялись с определением места и роли гражданина Макарьева, просто им интересно было поразвлечься решением чужой судьбы, интересно было попугать новенького какой-нибудь унизительной «должностью» да и как не воспользоваться возможностью обсудить что-то свеженькое, когда обговорено уже всё, начиная от перспектив уголовных дел каждого из обитателей камеры до ярких впечатлений из раннего детства, вроде угона велосипеда у соседского мальчика-очкарика.
Макарьева определили долбящим, и название занятия стало его «погонялом», кличкой. Правда, некоторые насмешливо окликали его как Короче за часто произносимое бессмысленное междометие, но это только некоторые. А на первое место для новенького вышла задача за два месяца предварительного заключения проковырять-продолбить дыру в стене, чтобы установить прямую связь с соседями по несчастью. Долбящему вручили орудие труда – заточенную ложку, указали место, где отверстие трудно будет
заметить в случае шмона, и хлопнули по плечу, благословляя на важное и интересное дело.
О своих старых, тоже интересных делах Макарьев частично поведал в первый день заселения. Частично – потому что этих дел у него за последние лет десять было столько, что проще пересказать «Войну и мир». До ареста средствами для существования служили для него пенсии. Чужие. Днями и неделями Макарьев с напарницей выслеживали одиноких и желательно наивных и бесхитростных старушек, потом являлись к ним под видом то соцработников, то помощников депутата и, отвлекая
