Прыжок над ветром Камикадзе 2.

затем вручил этому воину-юртаджи. Другой же придворный преподносил разведчику кисточку, да пиалу с краской цвета угольной сажи. Однако, действие обретало смысл.  

   Великий хан открывал книгу, раскрывал страницы, остановился на одной. Затем спрашивал тоном ли провокации:
 - Не знаю, читает ли юртаджи или нет. Но скажет ли он примерно о написанном. Хотя, не важно, правилен ли ответ будет или нет. Не это вызывает интерес, другое, другое.
   При словах «другое, другое» Хубилай Сэчэн, Хубилай Мудрый делал как бы придыхание, от которого могло лишь повеять тайной, ведомой ему, отчего слова произнесены были тихо, укрыв ли неведомый подвох.
 - Китайская мудрость подобно наставлению для мудрецов. У меня другое наставление… – говорил воин всё так же тихо значимо.
   Ответ такой явно понравился полководцам. Юртаджи – воин, он один из них!
   Великий хан оставался невозмутим, лишь один ведомый сценарием мига.  
 - Говоришь, китайская мудрость. Что ж, это верно. Говоришь, другое наставление. Что ж, и это верно. Но, однако, Вы… – обратился уважительно хан к воину, затем последовала пауза, после которой и обозначил ясно сиё действие, носящее вуаль таинственности. – Что ж, Вы и представите нам это наставление, наставление для юртаджи. Как слышал я, Вы необыкновенный юртаджи.

   Говорил великий хан, чуть позже и выставил раскрытую страницу перед взором воина, говоря при этом:
 - Запомни и выложи на бумаге.
   В миг, будто дымом под порывом ветра и улетучилось вежливое обращение от хана. Уж твёрд был тон.
   Тягуче нависшей тишиной и вознеслось любопытство присутствующих, да и хана посетило такое свойство. Ну, держись, юртаджи!
   Узорчатые линии уйгурского письма сверху вниз, слева направо. Когда-то пленник Тататунга из уйгуров при покорении племени найманов предложил Чингисхану слова на бумаге, которые можно хранить при себе, которые можно унести в далёкие земли, которые можно донести до потомков. Что ж, и запеленает, окутает, вознесётся данное от Вечного Синего Неба…
   На миг укроет очи, уйдёт в долину иного ль бытия, дабы со стороны узреть, обозреть собственную память, что светом ярко яркой лампады осветит, укажет образ, да срисует, нарисует до самых точностей трепетно ль порыва тонкие изгибы узорчатых линий. Он не здесь, далеко не здесь…

   В тишине и слышен был осторожный скрип гусиного пера, когда оно лишь изворачивалось в руке не писаря, в руке воина из элиты, в огрубевших пальцах, сжимавших не только саблю, но и ветви неведомых деревьев в земле неведомой, обозревая, запоминая с высоты.  
   Спустя миг и была представлена придворным писарем взору великого хана сия бумага, над которой колдовал ли этот юртаджи. О, то была роспись, одно к одному ровно близнецы! То был отсвет клинка его оружия, главного оружия, то было его мастерство, как мастерство огранки ювелира, как и есть.
   Доволен был Хубилай-хан, как и все остальные, над головами которых прочно удерживался раскатный вздох изумления. Да где ж это видано, когда ж такое было?
   Да, голова такого воина, как тумен монгольской конницы. Потому и ценил сам великий дед, сам Чингисхан. Потому следующий вопрос Хубилай-хана и был к месту:
 - Где Ваше тоонто, Ваша малая родина. Какого рода Вы?
 - Я родился у берегов Онона, – при словах таких, самом названии так же присуще было лёгко трепетному придыханию от уважения к такому тоонто, откуда и был сам Чингисхан, родившийся у берегов Онона недалеко от горы Делюн-Болдок. – Отец мой родился далеко от берегов Онона, отец родился у берегов Уды земли Баргуджин-Тукум, – продолжил юртаджи, вызывая ловами такими, названием самой земли опять такое же трепетное придыхание от уважения, продолжил и замолчал, предварив паузу.

   Выходило так, что в этом юртаджи по отцовской линии текла кровь племени хори. Но выходило и так, что этот разведчик дальних западных земель родился, однако, на малой родине матери, и потому завис немой вопрос о линии матери. Хубилай-хан не спрашивал, ожидая ли терпеливо, как и все присутствующие, дальнейший рассказ о себе того, кто привнёс изумление в роскошный дворец для приёма важных гостей вот такой невиданной досель остро заострённой памятью, что и дух захватит. Выждав паузу, понимая, чего от него ждут, воин-юртаджи продолжил:
 - Тоонто моей матери берега Онона, берега родной реки племени тайчиут, – опять при словах таких, названии таком сам великий хан привстал с трона, тогда как над остальными вскружилась таки птица почтения, которую этот воин-юртаджи и решил вскормить более, запустить аж под самые небеса не тщеславия, но опять же трепетного почтения. – Моя мать доводилась племянницей командиру тумена Исунке-багатуру.

   Имя это стоило многого. Сам великий хан сошёл с трона, прошёлся с волнением, с почтением, тогда как над остальными давно вскружила вскормленная птица, придавая вновь недавно ушедший вздох изумления. Сам Исунке-багатур, верх всякой энергии, да и силы, запускающий стрелу на много сотен алда – расстояния от ладони до ладони врозь по обе стороны размашисто вскинутых рук. Тот самый командир тогда тысячи, в составе того славно знаменитого тумена под командованием самого Джэбе, который по приказу Чингисхана через пустыни Гоби и Алашань да обогнул Великую стену. Сам легендарно гениальный полководец, сам Джэбе повелел тогда Исунке-багатуру да запустить сигнальную стрелу через Великую стену с той южной стороны. Не знают, что и его отец Баяр-Туяа воином тумена Джэбе тогда так же и обогнул Великую стену.
 - Выходит, мы родственники с Вами? – спрашивал Хубилай-хан – внук Чингисхана.
   Такой вопрос не явился для присутствующих каким-либо секретом, ибо знали, что Исунке-багатур доводился дальним родственником самому Чингисхану. Великий хан как бы уже лучился радостью, на этот раз спрашивая имя его, на что отвечал сразу коротко воин-юртаджи:  
 - Баир-Сур.
 - О, Стрела Радости, – говорил в прекрасном духе великий хан, тогда как остальным оставалось лишь кивать в том же духе.
   Никогда так и не соскакивал с трона Хубилай-хан, потому и поворачивался спиной к юртаджи, собираясь восседать на троне, как повернулся неожиданно вновь и задал опять вопрос, что стал неожиданным для всех во дворце, да и для самого разведчика тоже:
 - Ты видел их…?
   На этот раз тон хана был таким, что подумать можно, что он и был давно знаком, да дружен с этим юртаджи. Но кого их? Вопрос, озадачивший всех. Даже «стоглазый» Баян почесал за ухом, тогда как над Татухой, как и над остальными опять вскружилась птица удивления. Застал ли он врасплох этого разведчика?
 - Да, я видел их, – отвечал тихо воин-юртаджи, вгоняя дальше вглубь озадаченность присутствующих.
   О чём разговор?
 - Расскажи, – скорее не требовал, просил великий хан, постояв немного рядом, затем повернулся к трону, и спустя миг восседал весь внимание.
 - Я видел их. Рыцари… – говорил тихо Баир-Сур.
   Могли ли знать остальные? Но как произнесено было слово. И потому понимали все значимость слова в нависшей тишине ожидания.
   Тем временем бездонно глубинная память уже и вывернула на тот самый изгиб судьбы, когда он и увидел их, уводя в долину тех ветров, когда и вдохнёт те запахи…
   Он не здесь…
   Тогда он молод был в тех землях далёкой Европы.

                                                           8

 «Следует обратить внимание на то широкое применение, которое получала у монголов в области военного дела тайная разведка, посредством которой задолго до открытия враждебных действий изучаются до мельчайших подробностей местность и средства будущего театра войны, вооружение, тактика, настроение неприятельской армии и так далее. Эта предварительная разведка вероятных противников, которая в Европе стала систематически применяться лишь в новейшие исторические времена в связи с учреждением в армиях специального корпуса генерального штаба, Чингис-ханом была поставлена на необычайную высоту… . В результате такой постановки разведывательной службы, например, в войну против государства Цзинь монгольские вожди нередко проявляли лучшие знания местных географических условий, чем их противники, действовавшие в своей собственной стране. Такая осведомлённость являлась для монголов крупным шансом на успех. Точно так же во время среднеевропейского похода Батыя монголы изумляли поляков, немцев и венгров своим знакомством с европейскими условиями, в то время как в европейских войсках о монголах не имели почти никакого представления», – доктор Эренжен Хара-Даван.

 «Разведывательные действия применялись монголами повсеместно. Задолго до начала походов разведчики до мельчайших подробностей изучали местность, вооружение, организацию, тактику и настроение армии неприятеля. Все эти разведданные давали монголам неоспоримое преимущество перед противником, который порой знал о себе гораздо меньше, чем следовало бы», – историк Дмитрий Чулов. Журнал «Вокруг света». 2006 г.
 «Победа монголов над рыцарями знаменательна тем, что под Лигницем выявилось превосходство военного искусства Азии над Западной Европой, так как монголы были у себя в Азии первыми, а рыцари – в Западной Европе. Эта победа монголов над рыцарством доказала полную возможность завоевания монголами всей Западной Европы», – доктор Эренжен Хара-Даван «Чингис-хан. Как полководец и его наследие» Белград 1926 г.
   
* * *

   Едва ль утихал порывистый ветер в спину над весенними травами Доброго поля, развевая гривы коней, притихших в ожиданье ли громового клича «урагшаа»…
   Монгольская конница, как всегда, единым строем ждала противника, ждала тех, что стягивались значимо неспешно к краю силезского леса, что напротив. То были воины, облачение которых было никогда неведомо монголам, как и сами воины, о которых и были наслышаны. То стягивались германские рыцари Тевтонского ордена, рыцари ордена тамплиеров из земли франков, да рыцари войска польского князя Генриха Благочестивого.  
   Монгольская конница Бандара, отделившись от основных сил, носилась с одиозностью ли ора «урагша» устрашающего, рывок за рывком проносясь ураганным смерчем вдоль берегов Вислы, Одера, над расцветающими долинами, пробуждающимися от тихой зимы, над прекрасной землёй прекрасной Польши. Основные силы монгольской конницы во главе с самим Бату с его братьями, да с самим Субудай-багатуром, перемахнув через Карпаты, уже рысили в сторону Больших и Малых равнин венгерской земли. От них также отделились в южном направлении тумены Хадана, рванувшие через Молдавию в земли Трансильвании и дальше до берегов моря Адриатики.

   И поднималась земля Польши под знаменем отважного князя Генриха Благочестивого. И поспешили на помощь бесстрашные рыцари Тевтонского ордена, рыцари ордена тамплиеров – истинно аристократы благородного духа. Дабы сойтись на Добром поле у Легницы, поле битвы против врага, укрытого тайной, как летучих воинов дьявола.
   Накануне Бандар в походной кибитке весь внимание выслушивал нескольких юртаджи, посреди которых и был он. В едином тоне подтвердили они силу, мощь невиданных воинов, закованных в железо, воинов, сокрушающих всё и вся в лобовой атаке, в которой меч уж куда мощнее, выгоднее сабли. Потому и стоило приготовить