Спасибо… – ответил Костя и только тогда осмелился глянуть на Чёбота, чтобы проверить свое предположение.
На животе у того уже не было кобуры, и Костя понял, что атаман послал Чёбота за этой самой кобурой и что кобура с пистолетом предназначалась ему, а не Чёботу. Фу, подумал Костя, ну и дурак же я! Обида у него моментально прошла, на душе сделалось легко, и он принялся за холодец. Потом кто-то навалил ему картошки, и он был благодарен всем-всем людям в клубе, которые, оказывается, думали о нём только хорошее, а плохого ничего не думали. Ну слава богу, радовался он, пронесло. А я уж решил, что это за напасть?
Узкий ремешок кобуры он пропустил через плечо и повесил кобуру на бок. Она приятно скрипела и пахла настоящей кожей. После этого он уже победно глянул на Чёбота. К его огромному удивлению, Чёбот глядел на него вполне дружелюбно.
– Ну, а второму нашему герою мы сегодня вручаем нож разведчика! – не менее торжественно произнёс Рябой. – Встань, Рем! Встать!
Когда все выпили за Чёбота, Костя перегнулся через стол и попросил:
– Дай посмотреть!
Рукоять ножа с зацепом была эбонитовая, чёрного цвета, а на лезвии было выгравировано «зик 2008». Что такое «зик»? – принялся гадать Костя. И опять же Мирон Попов просипел:
– Златоустовский инструментальный комбинат.
– А-а-а… – согласился Костя. – А где это?
– На Урале, – дохнул табаком Мирон Попов. – Я там, брат, работал. Но вещь хорошая, на зверя или в разведке – незаменимая вещь.
– Спасибо, – ответил Костя с легкой душой.
– Пожалуйста.
Однако тетка Акулина, старая ворожея и знахарка, проходя мимо, сказала:
– Плохой нож...
– Почему?! – удивился Костя. – Нож как нож.
– Знак на нём недобрый, – и пошла дальше разносить деревенские разносолы.
А Дрюнделю за его подвиги вручили те самые часы, которые он снял с мертвяка. Оказалось, отец заставил отпрыска повиниться перед атаманом. Ну, а атаман по широте душевной его и простил – слишком значительное дело было сделано на фоне всеобщего невезения, и он надеялся, что ситуация переломится и что-то в этом мире изменится для деревни и всех, кто живёт в ней. Ведь не может быть, чтобы всё время было плохо, думал Рябой.
Потом, когда поминки перешли в заурядную пьянку, когда столы обнесли по десятому разу и трехмесячные запасы деревни были съедены вчистую, а животы оказались набитыми, когда мужики задымили самосадом, а бабы раскраснелись и сняли чёрные платки, когда все стали шуметь и громко разговаривать, когда дед Клим Спирин упал мордой в тарелку, а дед Антон Полуянов запел, фальшивя: «По долинам и по взгорьям…», когда солнце стало бордовым и присело за сопки, когда мелкий дождь прекратился, а река Парашка стала многоводной, в общем, когда это всё произошло и казалось, что ничего нового произойти уже не может, Костя набрался храбрости и оказался рядом с Веркой Пантюхиной. Он решил её сегодня обязательно поцеловать.
– Жених и невеста! Жених и невеста помесили тесто! – ябедническим тоном сообщила Катька, атаманская дочка, возникнув, как дух, откуда-то сбоку.
– Брысь отсюда!.. – беззлобно прогнал её Костя и показал ей кулак.
Катька в ответ показала ему свой маленький кулачок, обиделась и пропала, так же внезапно, как и появилась.
– Светло ещё как… – робко сказала Верка, глядя в окно и, как обычно, теребя свою толстую косу.
На улице застучал дизель: «Тук-тук-тук-тук…», и в зале загорелись лампы. Рябой расщедрился, тратил драгоценное топливо. В окно тут же стали биться комары и мошки. За рекой в тёмных плоских облаках висело красное, как земляника, солнце.
– Белые ночи начинаются, – сказал Костя, выставляя кобуру так, чтобы Верка видела её в первую очередь.
– Страшно было?.. – спросила Верка, неожиданно приблизившись к нему так, что он ощутил её тепло и совсем близко увидел её огромные, широко распахнутые глаза.
– Не помню… – ответил он заворожено, погружаясь в эти глаза, как в бездну. – Не думал...
– А обо мне ты думал?.. – спросила она, глядя на него пристально-пристально, отчего Костя вмиг сделался словно пластилиновым, и её губы казались такими желанными, что он потерял ощущение времени, и во рту у него мгновенно пересохло.
Думал, конечно, думал, хотел сказать он, но не успел, он даже не успел взять её за руку, потому что на улице раздался истошный крик:
– Ведьмак!!!
Глава 3
Погоня
– Ведьмак!!!
Так одинаково истошно могли орать и женщина, и мужчина, и ребенок – будто кого-то страшно и жутко резали.
Все вскочили, словно их подбросило, и вымелись на улицу, дыша самогонными парами и ужасно сквернословя. Хорошо ещё, что дверь в клубе была двухстворчатой и легко распахнулась, однако же некоторые сельчане для быстроты полезли через окна и палисадник и даже сломали любовно сделанный Климом Даниловичем Субботиным резной заборчик синего цвета, а уж о том, что вытоптали все тюльпаны и примулы, и говорить нечего.
Единым порывом Костю вместе с Веркой вынесло в первые ряды, и они увидели: посреди площади застыло разъярённое лохматое чудовище с чёрным, залитым кровью лицом и оскаленными зубами. Ноги у него были выгнуты, как у кузнечика, в обратную сторону, а руки походили на лапы неведомого зверя, потому что торчали в стороны, непонятно как, в общем, совсем не по-людски. К тому же оно ещё и зарычало, увидав людей. Да это же мертвяк, сообразил Костя, и мороз пробежал у него по спине, тот самый мертвяк, которому поломали руки и ноги. Он крепче обнял Верку, чтобы она не дрожала от испуга и, не дай бог, не грохнулась в обморок. Верка доверчиво взглянула на него, прижалась и даже положила ему на плечо голову. Если бы ему ещё день назад кто-нибудь сказал, что он вот так, запросто будет стоять с самой красивой девушкой деревни, он бы ни то что не поверил, он бы просто расхохотался во всё горло – так невероятно это было. Ещё никто, ну кроме разве что приёмных родителей, не был с ним дружелюбен и ласков, и он был безмерно благодарен Верке за подаренную ему нежность.
– А ну-ка, что здесь такое?! – грозно вышел из толпы Рябой.
В правой руке у него был то самая «тулка» двенадцатого калибра, с которой Костя ходил сбивать «вертолёт».
– Так вот же!.. – распаляясь, заорали все, с возмущением показывая на существо. – Ожил, сволочь!
– Кто ты?! – спросил Рябой. – Человек аль кайман? – и глаза его, и без того чёрные, стали ещё чернее и пронзительнее.
Ох, как не хотел бы Костя попадаться в этот момент под его горячую руку, потому что был Рябой так же страшен, как и лохматое чудовище, может быть, даже ещё страшнее и яростнее. Ну сейчас он ему сделает, почти радостно подумал Костя. Это его ощущение передалось Верке, и она тоже заулыбалось, хотя улыбаться вроде бы было не к месту, не ко времени и даже кощунственно.
– Кайман! Евсевий Кособоков! – отозвалось существо и выпрямило ноги и руки, и даже чем-то стало походить на человека. – Сейчас я вас убивать буду!!!
Толпа ахнула:
– Точно! Он! Евсевий! – и подалась назад.
– А-а-а! – закричал кто-то не своим голосом.
Паника распространилась на задние ряды, и там кто-то отчаянно вскрикнул и окончательно доломал заборчик в палисаднике, вытоптав в довершение остатки цветов. Даже Костя с Веркой испугались и тоже отступили. Один атаман остался, как перст, посреди площади напротив человека-каймана – непоколебимый, как символ деревни Теленгеш.
– А это мы сейчас поглядим! – сказал он, вскидывая «тулку».
В деревне лишь атаман умел стрелять из «тулки» навскидку одной рукой. Костя невольно закрыл глаза, а Верка отвернулась и ткнулась ему в грудь, прямо в суконную, колючую куртку. В ту же секунду, когда грянул выстрел, Костя открыл глаза и увидел: картечь, рассчитанная на волка, ударила Евсевия Кособокова в голову, которая мгновенно вспухла в пространстве мазком крови, а в следующее мгновение её не стало. Однако тело, отброшенное назад с раскинутыми в стороны руками, словно застыло во времени, и как ни в чём не бывало продолжало стоять, пока из толпы суетливо не выскочил Тришка Кузьмин. Набравшись храбрости, он пнул его в живот и тут же отскочил назад, словно его ужалила змея. Только тогда Евсевий Кособоков упал навзничь, но даже после этого продолжал шевелиться и даже пробовал ползти кругами, оставляя за собой кровавый след. Потом кто-то свистнул, и толпа, мстя за свои страхи и унижение, с топорами, штыковыми лопатами и кольями нахлынула на Евсевия Кособокова, как девятый вал на берег, потопталась, что-то там такое сделала и расступилась, а на месте, где был Евсевий Кособоков, осталось огромное кровавое пятно и отрубленная рука, которая схватилась за чей-то подол и никак не хотела разжимать пальцы, даже когда её оторвали вместе с куском материи, даже когда её изрубили на мелкие кусочки. Только после этого все успокоились и нервно стали переговариваться, закуривая душистый самосад:
– Это ж надо! Евсевий Кособоков! Антихристом стал! Бесом! Дьяволом! Кайманом чёртовым!
– Бессмертие какое-то бесовское! Как он ожил?! Лягушка бесхвостая!
– Не иначе, царь-кощей! – предположили бабы.
– Так там же ещё трое! – крикнул кто-то, да так громко, что все притихли, а потом словно искра ужаса и дурного предчувствия пронеслась над деревней.
Все сразу вспомнили, что кайманы лежат на леднике и что ледник не заперт. Кинулись на противоположный край деревни и стали в страхе кричать, что кайманы убежали и что их надо догнать и убить, иначе…
– Иначе, – спокойно и веско сказал Рябой, – иначе, когда они вернутся с подмогой, нам несдобровать. Кто пойдет?
– Я пойду! – неожиданно для самого себя крикнул Костя и, оглянувшись на Верку, прочёл в её глазах восхищение и полное одобрение, а ещё то, особенное, что бывает раз в жизни – обещание ждать до самой смерти.
– И я хочу! – из толпы неуклюже, как медведь, вылез Телепень, кутаясь в свою чёрную телогрейку, и опустил глаза, боясь, что атаман выберет не его, а предпочтёт, например, Скела или Мелкого Беса.
Вид у него был, как у нашкодившего кота, который обожрался сметаны.
– И я…
– И я…
Вслед за ним несмело шагнули Скел и Мелкий Бес, и тоже опустили глаза в землю. Это был их единственный шанс смыть с себя позор.
В течение поминок Костя их так ни разу и не видел. Должно быть, прятались подальше от греха, хоронились по огородам, ждали удобного случая, чтобы повиниться перед народом.
– Ну что, Константин Семёнович, – весело сказал Рябой, – выбирай, кого возьмёшь? – И с хитрецой посмотрел на Костю и на народ, столпившийся вокруг: мол, пусть сам решит, кого казнить, кого миловать.
– Я?.. – растерялся Костя, и Верка сжала его руку, а потом подтолкнула, словно благословляя на подвиг.
– Ты, ты, – усмехнулся атаман, – кто же ещё? Больше у нас в деревне Константинов Семёновичей нет.
– Хорошо, – сказал Костя и вышел вперёд, положив руку на жёлтую кобуру. – Беру всех!
Толпа помолчала, переваривая услышанное, а потом зашумела, как водопад на Зыби.
– Вот это дело! Вот это молодец! Это по-нашему! По-теленгерски! Пущай отмоются, а там поглядим!
– Может, забудем позор-то!
– По справедливости!
– Молодец, Костя!
– Отлично! – скомандовал Рябой, подняв в руку, чтобы смолкли крики. – А этих надо убить, иначе нашей деревне не существовать!
– Сделаем, Кондратий Александрович! – пообещал Костя и очень был уверен в своих словах.
– С Богом, дети мои! –
