опасения: число поверженных перевалило за десяток, что превышало количество патрон в боезапасе у Евгения. Вдобавок, в некоторых из них стреляли не единожды. «Неужели на Евгения напало так много мутантов? Неужто я опоздал?» - испуганно произнёс Николай и остановился у самого входа в бытовку. Возникла изуверская боязнь за ту кошмарную и жуткую картину, что ожидала за стеной, что на миг затормозило его продвижение. Где-то глубоко в душе уже потихоньку и неумолимо стал разрушаться огромный замок тёплой надежды. Кирпичик за кирпичиком рушился массивный монолит: трещали неприступные стены, отразившие ни один приступ сомнений, непреложно клонились к земле высокие башни, открывавшие вид на вдохновляющие светлые ориентиры судьбы по дороге к поставленной цели. Тем не менее жестокая реальность молниеносно повергала в прах любую чарующую и блистательную идею, стоящую на слишком зыбкой основании. Неожиданный штурм неоспоримых фактов с крупнокалиберными аргументами в виде наглядности легко расправился с обороной крепости, именуемой «надеждой». Вместе с паданием этой, скрепляющей все помыслы Николая, твердыни духом пал и он сам. Отныне на недавних руинах скоро выросло тоталитарное царство отчаяния и безысходности.
Сломленный юноша тяжёлым шагом переступил порог и узрел страшную картину. У дальней стены сидел поверженный Евгений, с изуродованным лицом и разорванной одеждой, успевший забрать с собой многих адских созданий. В безжизненной правой руке находился пустой пистолет, а в том же виске было пробито смертельное пулевое отверстие. Пусть мужественный боец склонился бледной фигурой покойника, но с его лика не сходило чувство самостийности. Он погиб непокорным и отнюдь не в паническом бегстве, без криков о помощи, с опорой только на собственные силы. Честь и достоинство, казалось, остались незыблемы даже для всемогущей смерти.
Оцепенелый Николай потерял последние нравственные силы и невольно опустился на окровавленный пол теперешней гробницы. Впервые, после гибели Павла, ему пришлось вновь ощутить недостаток воздуха в собственных лёгких и остро почувствовать его подлинную тяжесть. На его внутренний мир опустился тёмный занавес, отчего померкло всякое обнадёживающее сияние. Тьма прочно затмила его разум и погрузила в беспросветную пропасть уныния. «Не может быть… Чёрт… Не может быть,» - трепеща перед могуществом смерти и дьявольской воли Михаила Антоновича бормотал Николай. Теперь его нутро вынужденно капитулировало перед непреклонным и стальным напором безудержной машины убийств. Он чётко узрел, что от её длинных и острых щупалец невозможно сбежать и невозможно отбиться. Её устрашающая фигура требовала немедленно склониться и признать бесполезными даже мысли о всяком сопротивлении. Она гордо демонстрировала результат очередной тщетной попытки справиться с ней. Всякий своенравный элемент, пытающийся вырваться за ограничения и составить конкуренцию, будет пропущен через самые жуткие и безжалостные жернова, а затем уничтожен. Мёртвая физиономия Евгения являла собой закономерную гибель желания оставаться самим собой, а вместе с ним чарующей свободы. Развеялись всякие иллюзии о мнимых добродетелях: хотелось только неустанно мстить и нести смерть всякому виновнику в данной трагедии. Сердце быстро наливалось злобой и яростью, ибо ничто не могло остановить прилив желаемого возмездия. Николай почувствовал знакомый почерк: всё-таки отвергнутый и презренный мир смог настигнуть его здесь, насильно возвращая в ненавистные рамки привычного уклада. И повелителем этой зловонной, аморальной и бесчеловечной системы, в глазах юноши, оказался Михаил Антонович. Под давлением страха, вытекающего из инстинкта самосохранения, вытекала единственная необходимость: склониться перед всесилием кровавого тирана, смириться с неизбежным и ожидаемым финалом, отныне боготворить палача и стать его марионеткой. Следовательно, похоронить все свои мечты и продолжать плыть по течению.
Бездыханное тело Евгения являлось неоспоримым доказательством кошмарного злодеяния, безжалостно совершённого душегубами с базы. Обилие сражённых мутантов вокруг нисколько не гарантировало того, что его загрызли именно напавшие монстры, поскольку изувеченная плоть не имела ни одного укуса. Что прямо наводило на мысль о долгих и плодотворных пытках разумной человеческой особью, а лежащий пистолет в сжатой руке отрицал всякие доводы в пользу самоубийства. «Даже, если бы он и вправду покончил собой, то наверняка ствол вылетел бы из рук. Значит ему специально положили пистолет в руку,» - пришёл к такому выводу Николай. Вдобавок, количество убитых врагов никак не соотносилось с объёмом патрон в весьма крохотном оружии. Следовательно, определялся дьявольский почерк неосмотрительного, но профессионального убийцы, который твёрдо рассчитывал на создание правдоподобной имитации вынужденного суицида.
«Женёк твой… неудачник, как и Паша,» - словно ножом по сердцу прокатились слова Алексея. Но напуганный и сдавленный юноша ещё пуще рассвирепел от этих подлых высказываний и, переполненный презрением и злобой к Михаилу Антоновичу, мгновенно двинулся в сторону базы. Он уже ничего не боялся, потому что уже нечего было терять, и его судьба являлась давно обречённой на ожидаемый конец. Поскольку бежать из гениального капкана совершенно некуда, а смертельный финал уже близок, то незачем страшиться какого-то гнусного и самодовольного негодяя. Возникло непреодолимое желание взглянуть в чёрные от бездушия глаза и узреть напоследок сам корень всех зол. «Что ж, раз уж этот любезный и нетерпимый начальник не выносит чужого, непритворного мнения на свой счёт, так путь его услышит. Всё ровно мочить не станет, а не то мигом себя дискредитирует. Будет интересно посмотреть на реакцию этого шефа,» - уверенно рассудил возмужавший юноша. Перед ним мелькали радостные воспоминания о Павле, о его мирских разговорах и шутках, о Евгении с его неиссякаемым любопытством и скептицизмом. За них Николай желал мстить, однако ему приходилось считаться и с собственным словом, данным Алексею. Его подвести тоже являлось преступлением, даже предательством. А также с тем фактом: оружие при входе у него заберут так или иначе. Николай отдавал себе отчёт в том, что его дерзкие речи ничего не изменят и ни на каплю не растрогают Михаила Антоновича, но продолжать демонстрировать свою лояльность откровенному бандиту означало считаться неформальным соучастником преступления. От такого постыдного поворота событий его отгоняла всемогущая совесть, требующая немедленно призвать Михаила Антоновича к ответу, исполнения справедливости. К тому же Михаил Антонович являлся миниатюрным отражением той гнусной системы ценностей и взглядов, от которой так решительно бежал Николай. Ему было любопытно узнать ответ лишь на один вопрос: «Почему так, а не иначе?»
Без помех пробравшись сквозь запутанный лабиринт дворов и участков, заведённый юноша добрался-таки до логова корысти, беспринципности и фальши. Его появление для многих оказалось очень неожиданным, потому что слишком долго удивлённые охранники у входа завали ему массу бессмысленных вопросов, как будто заметали следы. Вскоре им пришлось впустить серьёзного бойца внутрь, который настойчиво требовал встречи с командиром крепости. На их лицах проступила доля волнения от различных теорий о якобы произошедшей беде. Тем не менее Николай продолжал стойко хранить молчание и на любой вопрос о целях визита подбирал нейтральную отговорку. «По личному вопросу,» - бесконечно отвечал он.
Проходя мимо спального помещения гарнизона убежища, ему открылась очевидная картина: за накрытым и богатым столом беззаботно трапезничало большинство официальных защитников базы; некоторые развлекались с раскрепощёнными полуобнажёнными девушками, а другие страстно курили «плюшки» или жадно употребляли крепкий алкоголь. Погружённого в совершенно другие раздумья юношу это ничуть не смутило, а как раз наоборот, добавило масла в бушующий огонь ненависти. Глядя на «пир во время чумы», становилось больно от горького стыда за преданную службу таким жестоким и ненасытным иждивенцам.
Чуть дальше, в следующей комнате, он увидел раненого стражника, спящего на койке с перебинтованной рукой и ногой. Жирные кровавые пятна ярко свидетельствовали об огнестрельных повреждениях, что позволило Николаю искренне и радостно улыбнуться. Всё-таки Евгений так легко не сдался, ожесточённо отбивался и даже попал в одного из собственных убийц.
Дрожащий от возможных последствий своей выходки, невольно трепеща перед абсолютной властью Михаила Антоновича, невероятно переживая за жизнь Алексея, не сколько даже за себя, поникший Николай остановился у входа в кабинет к главному, как ему казалось, злодею. В этот душераздирающий миг его внезапно постигла подрывная мысль: вдруг Алексей оказался прав и Михаил Антонович всего лишь марионетка в умелых руках своих кукловодов; быть может он действительно радеет за интересы других и борется за справедливость. Однако предвзятая реакция командира гарнизона на смерть Павла и непростительное спасение своих подчинённых от немедленного и честного воздаяния, в мгновение ока погасило эти колебания.
Нежданно появился Михаил Антонович вместе со своим обожаемым угодником, Денисом. Словно учитель с учеником, они разговаривали о возросших ценах на бензин, об идущей опасности с юга, а также о любимых мясных блюдах. Денис нарочито делал вид, что с гигантским интересом слушает Михаила Антоновича и внемлет каждой его реплике, а тот своенравно и гордо упивался приятным чувством личного величия. Однако, заметив впереди странную фигуру Николая, оба собеседника тут же умолкли и изумлённо взглянули друг на друга. Руководитель гарнизона немедленно подошёл к новоприбывшему и напряжённо спросил:
- Коль, что случилось? Где Алексей? Что произошло?
- Мне нужно с вами поговорить, - холодно ответил Николай.
- Ну так говори, - с нетерпением продолжал Михаил Антонович.
- Только наедине, без посторонних, - Николай с отвращением взглянул на Дениса.
- Хм, ну хорошо, тогда пройдём, - и заинтригованный начальник вместе с юношей вошёл к себе в кабинет.
Вспотевший и раздосадованный Николай войдя замер в суровом ожидании, как будто ждал накопления заряда храбрости, и остановился у судьбоносной черты, за которой будущее скрывалось в тумане неопределённости. Имелось серьёзная вероятность летального исхода при пересечении запретной черты дозволенного. Он стоял у тонкой границы своей зоны комфорта, надёжно охраняемый дланью могучего страха. За ней простиралась бездонная пропасть и дерзкий прыжок мог закончиться чем угодно. Ведь где-то там могла оказаться твёрдая поверхность или же синий и бескрайний океан, удар о первую плоскость привёл бы к смерти, а о вторую к спасению. Никто не давал никаких гарантий о неотвратимых последствиях задуманного поступка также, как и перед лицом Михаила Антоновича. И вновь Николай оказался перед массой благоразумных доводов,
