Эпоха Пятизонья (второй романа о Косте Сабурове)

миссией.
И в двух словах, в нарушение режима ОПС, рассказал о генерале Берлинском, о своем задании, об эвакуированной Москве, не упомянув, разумеется, что через три дня Зону разбомбят к едрене фене ядерными ракетами и бомбами. Незачем об этом знать майору. Может, он только на вид такой крутой и смелый, а когда жареным запахнет, слабаком окажется?
– Так бы и сказал… – растерялся Базлов. – А я уж думал, ты хапуга, на народном горе деньги делаешь. Извини, не понял. Прикид на тебе нерусский… и все такое…
Хотел ему Костя со злости рассказать еще и о том, что в Кремлевскую Зону не может попасть даже самый черный сталкер, но подумал, что это будет выглядеть как бахвальство или как оправдание. А оправдываться было глупо. Пусть майор своей головой доходит. Захочет – поверит, не захочет, ну что же, насильно мил не будешь.
– Прикид наш, отечественный.
– Научились делать, – констатировал майор со сдержанной гордостью за отечественный ВПК.
– Оружие только американское.
– И это тоже? – Базлов потряс «пермендюром».
– Нет, – сказал Костя. – Это мне «механоид» подарил. Оружие явно неземное, но лупит прилично. Очень даже мощное.
Костя вспомнил, что ему даже в «титане» едва не отбило все внутренности, но не стал распространяться в подробностях. Майор наверняка обстрелянный, и не в таких передрягах бывал.
– Ишь ты! – очень и очень удивился Базлов. – А за что подарил?
– А я ему пару пирожков дал. Говорит, у них жратвы нет.
Костя почувствовал, что сказал что-то не то. У майора на лице заиграли желваки, взгляд его оцепенел, а голубые глаза вообще стали белыми-белыми. Он зашатался. В таких случаях принято подставлять плечо, но Костя сдержался, потому что майор был в ярости и вряд ли нуждался в поддержке в прямом смысле слова. Здесь словами не поможешь, понял Костя, здесь нужна бутылка водки.
– Идем! – прорычал танкист в бороду. – Идем! Там наши!..
– Ты объясни, майор, толком, в чем дело? – воззвал Костя к спине Базлова.
Свод пещеры был затянут вековой паутиной. Белые, словно мел, пауки бежали прочь от луча света. Белые же сверчки лопались под ногами, как каленые орехи. А еще в щелях прятались сколопендры-альбиносы и огромные мокрицы с бесцветными усиками и бесцветными ножками.
– Там… где-то… я сам не знаю. Понимаешь… – майор заскрипел зубами, – я полз всю ночь. Хорошо, хоть нашел старую кладку, выбил ее к чертовой матери! Выбрался наверх без сил. А тут ты! Ну ладно, положим, ты не врешь. Явно не врешь. А там из народа каждый день забирают по три-четыре человека. Никто не возвращается. Вот эти самые ушастые и забирают. Заходят в подвал, гипнотизируют и уводят, сколько им угодно. Мы уже и восстание задумали, но силы неравные, шансов нет. Понимаешь?
– Понимаю… – сказал Костя, воображение у него заработало, как хорошо отлаженный механизм.
Есть такие вещи, о которых не говорят. Например, о безвременно ушедшем друге. Болезненные воспоминания ослабляют дух, потому что они приходят тогда, когда ты сам того не хочешь. Они преследуют тебя всю жизнь, и от этого никуда не денешься, подумал Костя. Такова реальность.
– А с другой стороны, как овец, режут…
Базлов застыл в странном трансе, весь уйдя в самого себя. Костя тактично вздохнул. Базлов словно очнулся и несколько мгновений смотрел на Костю, словно не узнавая его, потом сказал хриплым голосом:
– Ну в общем… решили мы навалиться на них всем миром. А чтобы они не воздействовали на нас хотя бы сразу, обмотали головы тряпьем, а уши забили глиной. – Майор тяжело вздохнул. – Только ничего у нас не вышло. Навалиться-то мы навалились, и даже кого-то из них сбили с ног, как я понимаю. Но, кроме меня, похоже, больше никто не ушел… Вот так, парень. – Он вдохнул полной грудью затхлый воздух подземелья, – а там, почитай, полторы тысячи человек помирают.
– Идем тогда! – сказал Костя.
И они пошли быстро, как только могли. На пути стали попадаться арки, поддерживающие свод, а сам туннель стал заметно наклонным и привел их к цилиндрическому колодцу.
Костя откинул крышку и посветил вниз. Вода была кристально прозрачная, и на глубине примерно восьми-десяти метров они разглядели труп в полном рыцарском облачении. Голова со шлемом, инкрустированным золотом и серебром, лежала отдельно. Левая рука покоилась на гарде сабли.
– Ты что-нибудь понял? – спросил Костя.
– Я ничего не понял, кроме того, что этому парню отрубили голову, а потом бросили сюда.
От колодца коридор изгибался и уводил в сторону Арсенальной башни. На всю длину подъема он был устелен массивными брусками из мореного дуба.
– За столько лет не сгнили, – сказал майор. – Надо это место запомнить. Потом придем и вытащим покойника. Бабки за него большие можно взять.
Это точно, подумал Костя. Но как бы все это не ко времени.

***
Гул был странным. Он то приближался, по мере того, как они с Базловым углублялись в лабиринт пещер, то отдалялся, опять же непонятно почему, и Костя не мог уловить закономерности. Ему стало казаться, что гудит у него в голове. Наконец он не выдержал и спросил:
– Ты что-нибудь слышишь?
Вдруг Москва ожила, подумал Костя. Полоса отчуждения снята, жители вернулись и занялись своими обычными делами, метро функционирует, Бараско мороженое жрет и коньяком запивает, а мы здесь, как жуки в навозе, ковыряемся. Он даже обернулся на майора, ища на его лице подтверждения своим мыслям.
– Ну?.. – нетерпеливо уставился на него майор.
Лицо его ничего не выражало, кроме сосредоточенности. Он так спешил, что наступил Косте на ногу. Странный майор, подумал Костя, плутаем уже битый час, а толку?
– Ну, гул там какой-нибудь или что-нибудь еще?
– Лучше не спрашивай. Вот наших освободим и свалим подальше. У тебя только один такой хабар?
– Один.
– Жаль, всех не накормишь.
Он наелся, напился, оправился и снова готов был командовать, как в армии. Костя подумал, что не каждый смог бы вернуться назад в тюрьму, где ты каждый день ждешь смерти. А майор вернулся. Молодец танкист, думал Костя, молодец!
– Так есть гул, или нет?
– Есть, есть… – проворчал Базлов. – Лучше бы его не было. Идем быстрее.
– А что за гул?
– Откуда я знаю. Мне лично не докладывали. Но гул, я тебе скажу, нехороший. За этим гулом все и кроется.
Базлов замолк, словно не досказав что-то интересное. Костя навострил уши.
– Что кроется? – спросил он, устремляясь вперед.
– Не знаю, понимаешь, друг, не знаю. Если бы знал, все бы рассказал. Но то, что для это нашего брата погибель, совершенно точно.
– Почему?
Костя даже остановился, и свет фонариков уперся в кирпичную кладку стены – там, в метрах пяти, начинался новый поворот, и там капала вода. Кажется, мы здесь уже были. Он посмотрел на карту, которую старательно рисовал «титан». По карте выходило, что еще не были. Но Костя мог руку дать на отсечение, что они уже здесь проходили – настолько были похожими друг на друга все эти древние лабиринты, выложенные кирпичом на извести, смешанной с клейкой льняной кашицей. Такая кладка не боялась сырости и могла простоять хоть тысячу лет.
– А кто его знает, – нетерпеливо ответил майор. – Нам не докладывали. Только я не помню… – признался он, почесав затылок, – как шел. Понимаешь, – признался он, – темно было, я ориентировался на сквозняк. Помню, поднялся по трем лестничным пролетам. Но где сейчас эти пролеты, бог их знает.
Костя почувствовал, что подспудно майор надеется на него, словно спрашивает, что делать дальше в этой ситуации. Пролеты стали главным ориентиром. Их надо было найти. Они пошли дальше. Базлов тащил «пермендюр», как бревно, на плече.
– Что там твоя карта подсказывает? – нетерпеливо спросил он.
Костя перевел взгляд на карту, потом на Базлова и хотел сказать, что карта ни о чем ему не говорит, что, наверное, надо еще пройти какое-то расстояние, чтобы найти эти самые злосчастные пролеты, как вдруг волосы у него на голове встали дыбом от ужаса: за спиной майора, бесшумно, как привидения, возникли «протеиновые матриксы», то бишь гребнистые «песиголовцы». Самое жуткое, что они шли не следом, а пересекали коридор поперек, проходя сквозь кирпичную кладку, как сквозь воду. Костя, как детстве, закрыл глаза, надеясь, что видение окажется мнимым, а когда открыл, «протеиновые матриксы» все еще шли, не реагируя на свет его фонариков. Костя вскинул АА-24 и, отодвинув майора, который ничего не замечая, самозабвенно рассказывал о своих страданиях в плену, выстрелил. Звук выстрела еще стоял в ушах, когда они, задевая плечами за стены, нырнули за угол. Майор Базлов от страха забыл, что в руках у него грозное оружие – «пермендюр», но потом Костя сообразил, что стрелять из него в узком пространстве туннеля смерти подобно.
Однако все это они поняли потом, когда отбежали на порядочное расстояние и дышали, как загнанные лошади, оглядываясь и вздрагивая от малейшего шума. Теперь этот вековой туннель не казался им надежным убежищем, сложенным человеческими руками, а был полон непонятной угрозы, которую источали стены.
– Черт знает что… – пробормотал Базлов, брезгливо снимая с лица липкую паутину. – Мне кажется, мы в ловушке…
И ты туда же, подумал Костя. «Анцитаур», как всегда, молчал, индикатор опасности – тоже, будто ничего не происходило из ряда вон выходящего. Но Косте казалось, что разгадка Зоны где-то совсем рядом, стоило протянуть руку. Только разгадка эта не за углом и не за развилкой, а там, куда ушли «протеиновые матриксы». Некоторое время они с майором простукивали стены, но быстро поняли бесперспективность этого занятия, потому что так можно было стучать до скончания века. Не было здесь тайных ходов, а «протеиновые матриксы» появились вовсе не из какого-то тайного хода, а именно из монолитной стены. А это уже попахивало не какой-то доморощенной мистикой, а самой что ни на есть реальностью, только с такой реальностью ни Костя, ни майор Базлов раньше не сталкивались. Не укладывалась такая реальность в человеческую логику и была вне понимания, словно отголосок четырехмерного пространства. Костя старался не глядеть на майора, который в свою очередь старался не глядеть на него. У обоих на языке крутился один и от же вопрос, но они боялись его задать: «А туда ли мы премся и выберемся ли вообще?»
Они пошли, так быстро, насколько это было возможно в туннеле, который то сужался, то расширялся. Базлов нервно оглядывался и что-то бормотал себе в густую черную бороду. Потом он вдруг виновато сообщил:
– Слушай, я вспомнил, там воды не было…
Костя уже давно понял, что они плутают неизвестно где, свернули не туда, куда надо. Во-первых, Военная школа не могла иметь такие бесконечно длинные подвалы, а во-вторых, они бродили в старой, древней части подземелья, а это означало, что они ходят по кругу. А еще он вспомнил, что Военная школа имеет в плане вид буквы «ш», а значит, этих подвалов должно быть, как минимум, три. В какой из них они попали, неизвестно.
Словно в подтверждение его умозаключений, Базлов внезапно заорал, показывая на стену:
– Мы здесь были! Знак! Я нацарапал его, когда мы проходили.
– Значит, где-то здесь должен быть выход на поверхность, – высказал Костя очевидную мысль и вздохнул с облегчением.
Сейчас мы выберемся на свет белый, пусть там даже сотня «протеиновых матриксов». Надоело мне шляться по этим