Эпоха Пятизонья (второй романа о Косте Сабурове)

Кирилла Васильевича дрогнула, он пустил слезу и на некоторое время притих. А Костя подумал: майор или дурак, рассказывая такие байки, или хитер, как сто чертей вместе взятых. А потом успокоился: Базлов Олег Павлович пивом не запивал, умел держать марку и, похоже, не пьянел. В нем чувствовалась старая армейская школа. А главное – он соблюдал режим ОПС: о Зоне вообще ничего не говорил, вроде ее и не существовало, что конечно же, было крайностью, потому что сидеть в Зоне и не упоминать о ней в разговоре, было, разумеется, неестественно, и – само по себе настораживало. Однако, казалось, Гнездилову и Кириллу Васильевичу было все равно.
Острые, пахучие «купаты» с чесноком смели в одно мгновение. От окорока с горчицей и медом остались лишь косточки, да и те тщательно обгрыз Гнездилов. Курицы были разорваны на мелкие кусочки. Зелень уменьшилось наполовину. Черный хлеб сгрызли с горчицей в качестве деликатеса, а соусами залил весь стол, застеленный газетами.
Гнездилов, как хомяк, набивал еду за щеки и жаловался, едва шевеля языком:
– А мы здесь голодаем…
Кирилл Васильевич расчувствовался:
– Я ведь вас принял за диверсантов, – признался он, энергично вытирая жирные руки о свой вельветовый пиджак, – и даже начальству доложил, а потом тебя увидел...
– Меня? – удивился Костя.
– Ну, а кого же?! – восторженно заорал Жигунов, размахивая руками так, что того и гляди мог сковырнуть свою бутыль самогона на пол. – Тебя с утра до вечера показывают по ящику.
– А-а-а… – туго соображал Костя. – По какому ящику?
– Да по этому! – Кирилл Васильевич хлопнул ладонью по телевизору и включил его.
Вперемешку с помехами шла передача о главной Зоне страны. Костя увидел знакомые лица: Ксюшу Белякову, к которой испытывал перманентное состояние влюбленности, правда, не настолько, чтобы потерять голову, Андрюху Лукина, которого взяли вместо погибшего в Чернобыле Пети Морозова, Славика Котова, который тоже высказался насчет эпохи Пятизонья в смысле ее глобального влияния на экономику и на политику страны, а в конце заявившего:
– С глубоким прискорбием хочу сообщить о том, что, исполняя свой гражданский долг, погиб наш сотрудник Константин Сабуров. – Славик Котов не мог сдержать волнения и сделал невольную паузу. – Мой друг Константин Сабуров побывал во всех аномальных Зонах и не раз рисковал жизнью, делая самые трудные и опасные репортажи в чрезвычайно гиблых местах, в которые не всякий журналист сунется. Последняя его командировка в Чернобыльскую Зону едва не стала роковой. Он первым попал в знаменитую Дыру и увидел новый «N-мир», безбрежный, как океан. Судьба уберегла его, но в этот раз… – Он всхлипну и полез за платком. От его лица, которое болезненно задергалось, быстро убрали камеру. Должно быть, Славик Котов не сдержался и разрыдался.
Я не знал, что он ко мне так относится, удивился Костя. Вот он меня теперь и будет вспоминать всю оставшуюся жизнь. Если вернусь, надо будет с ним обязательно раздавить пузырь коньяка, да не один. Ох, какой у меня друг! Костя почувствовал, что по-идиотски радостно улыбается.
– Про тебя, что ли, говорят? – пихнул Базлов Костю локтем.
– Наверное… – снова улыбнулся Костя и вперился в экран.
Появилось взволнованное лицо генерал-полковника Берлинского. Выглядел он ужасно – постаревшим лет на десять. Армейская рубашка болталась на нем, как на огородном пугале. Под глазами лежали свинцовые тени.
– …Сабуров был направлен в Зону со специальным заданием. Не могу сообщить, с каким именно, это государственная тайна, – глаза у генерала сделались влажными, – но, к сожалению, мы получили достоверную информацию о его смерти. Мы выражаем соболезнования родителям и друзьям покойного. Вечная память бойцам невидимого фронта!
– Тебя, что ли, укокошили?! – тоже безмерно удивился белобрысый Гнездилов, показывая грязным, замасленным пальцем на экран.
– Наверное, – согласился Костя, и ему стало не по себе. Он в первую очередь подумал о родителях, а потом – о Лере. А вдруг она передумает и забудет его?! Эх, подать бы о себе весточку!
Неспроста все это. Понятно, что чисто теоретически убить его могло в то время, когда военные предприняли магнитно-электронную атаку на Кремлевскую Зону. Но это чисто теоретически. Значит, генерал что-то затеял. Откуда достоверные сведения о моей смерти? Нет… не может быть… Скорее всего, генерал таким образом пытается ввести противника в заблуждение. А если он действительно меня похоронил? Тогда… тогда… Зону должны разнести в пух и прах в течение этой ночи или следующего утра, потому что ждать больше нечего и даже опасно. От этой мысли Косте сделалось физически плохо.
– Так, надо уходить… – прошептал он Базлову в ухо.
Майор сделал вид, что отмахнулся от мухи. Костя снова забубнил ему:
– Дело серьезное… очень…
Но Кирилл Васильевич вдруг так заорал и так замахал руками, что банка с самогоном едва не улетела на пол:
– Давайте помянем?! Давайте!!! Повод-то какой, повод!
Всем стало жарко, все раскраснелись от избытка чувств – надо же, убили человека, а он живой! Такое не каждый день происходит. Такое событие из ряда вон выходящее – почему бы, действительно, не выпить лишний раз, хуже не будет.
– Помянем! – фальцетом поддержал Серега Гнездилов и даже вскочил, радуясь неизвестно чему.
Косте сделалось не по себе от шума и внимания к собственной персоне.
– Помянем, – насмешливо поддержал Базлов и хлопнул Костю по спине – мол, не дрейфь, всему свое время.
Если бы не экзокомбез «титан», то он точно отбил бы Косте легкие. Тяжелая у майора оказалась рука. Какая-то нечеловеческая, словно железная дубина. Но Костя тут же об этом забыл, потому что за него выпили стоя аж три раза подряд: за упокой, за воскрешение и за возвращение в мир живых. И каждый раз все троекратно орали: «Ура-а-а!!!» А Кирилл Васильевич лез лобызаться. Пахло от него как-то странно – словно от бутыли с перебродившим квасом. Косте пришлось срочно закусывать, но все равно запах долго не выветривался с губ.
После этого он действительно на некоторое время забыл о своих тревогах и волнениях. Снова ему сделалось весело и приятно в компании приятных людей, пока волна опьянения не прошла и он не вспомнил, что он погиб для Большой земли. Тогда-то Костя и почувствовал, что лицо у него делается деревянным, словно маска, и он перестал улыбаться. Надо было уходить, и как можно быстрее. Может, успеем выбраться? – тупо думал он, невольно прислушиваясь, не летит ли ядерная ракета. Впрочем, если она уже летит, то рыпаться поздно, надо как можно быстрее напиваться.
Кирилл Васильевич снова заорал, искусно вставляя колкие матерные словечки и страшно выкатив глаза:
– А вы знаете, где вы находитесь?!!
– Где? – хитро-хитро, как показалось Косте, спросил Базлов.
Зачем он так спросил? – подумал Костя. Зачем? А зачем Кирилл Васильевич так ответил? Зачем? Ох, и напился же я вдребезину!
– В Сенате!!! На стратегическом объекте! – Кирилл Васильевич поднял вверх заскорузлый, узловатый палец. – Так выпьем же за нашу вечно нужную работу!
– Ура!!! – фальцетом закричал Гнездилов. – Выпьем!!!
Он уже с трудом держался на ногах и все чаще поглядывал на топчан в углу каптерки. Костя и сам был не прочь завалиться и поспать. Глаза закрывались сами собой. Но спать было нельзя. Это он помнил точно. Сон в Зоне часто означал верную смерть.
Кирилл Васильевич налил по края и, поднявшись, взмахнул рукой. Он не рассчитал движения и все-таки задел трехлитровую бутыль, которая была еще полна едва ли не наполовину. Бутыль постояла на краю, подумала, подумала: упасть или не упасть, все замерли, затаив дыхание, и упала аккуратно на полиэтиленовую крышку. Кирилл Васильевич моментально протрезвел. Банка не разбилась вдребезги, а лопнула ровно по середине, и верхняя часть съехала на бок. Все вскочили, чтобы посмотреть, как разливается самогон. Кирилл Васильевич сделал слабую попытку спасти хотя бы часть зелья, но горлышко в полиэтиленовой крышке предательски дало течь, и прежде чем Кирилл Васильевич поднял нижнюю часть банки на стол, чтобы вылить самогон в чашку, его остатки растеклись по грязному полу.
Кирилла Васильевича едва не хватил удар. Он даже не мог ругаться матом, а только расстроено хихикал и икал. По его морщинистому ручьем лицу текли слезы:
– Серега!..
– А?.. – Гнездилов еле оторвал взгляд от лужи самогона.
– Серега?!
– Да, дядя Кирилл?.. – нижняя губа у него отвисла, как у шимпанзе в минуту тяжелого раздумья.
– Я же его целую неделю гнал … – осипшим голосом сообщил Кирилл Васильевич, – целую неделю! Сколько я сахара извел! Сколько! – он театрально схватился за голову, но почему-то не зарыдал. – Серега!..
– Да, дядя Кирилл… – Гнездилов придурковато улыбался, ему было смешно.
– Серега!
– Да… дядя…
– Сахара сколько ушло!..
– Хватит вам! – сказал майор Базлов, сворачивая пробку «джину», – у нас еще непочатая бутылка есть. Садись!
Кирилл Васильевич послушно рухнул на свое место, горестно посмотрел на «джин», а потом – с надеждой на Костю:
– Выдавишь еще пару бутылок из своего хабара?.. Ну, чтобы душа успокоилась?
– Нет проблем… – пообещал Костя, хотя не очень был уверен в хабаре-кормильце, который был непредсказуем, как экономика при капитализме. – А кстати, – спросил он, – что вы здесь вообще делаете-то?
– Как что?.. – переспросил белобрысый Гнездилов и вопросительно посмотрел на своего начальника.
– Что мы делаем? – безумно переспросил Кирилл Васильевич, все еще пребывая в трауре по разлитому самогону и, кажется, не понимая вопроса. – Серега?..
– Я… мы… да это… – у Гнездилова не хватило слов.
– Серега, что мы делаем? – Кирилл Васильевич трезво посмотрел на Гнездилова.
Гнездилов развел руками. Его словарный запас иссяк, как рано или поздно иссякает родник. Он только гукал, мыкал и ойкал, как девица на выданье.
– Да, что вы делаете? – еще раз спросил Костя.
– Мы это самое… – Кирилл Васильевич словно проснулся. Он страдальчески шмыгнул носом, – даем электричество на стратегически важный объект.
Вторую часть фразы он произнес заученно, явно из инструкции по эксплуатации электроустановок, не вставив ни одного матерного слова.
– Да подожди ты, заладил, стратегический да стратегический, – поморщился Базлов. – Почему вы здесь так долго сидите? Все давно уже разбежались.
– Куда? – тупо спросил Кирилл Васильевич и облизнулся, глядя на «джин», который Базлов аккуратно разливал в рюмки.
– По домам! – вмешался Костя.
Ему вдруг захотелось вывести этих «нитридо-платиноидов» на чистую воду. Ишь, думал он, цепенея от внезапной злости, самогон трескают, как настоящие! А так не бывает! Не может «нитридо-платиноид» трескать самогон. Он не должен на них действовать. Это противоречит природе вещей. Да и зачем трансмутантам из жидкого металла алкоголь? Какой от него прок?
– Зачем? – спросил Кирилл Васильевич, но только в матерном варианте.
– Ты что, не слышал о Зоне?
– Какой Зоне? О Чернобыльской и Крымских слышал, а больше – не слышал.
– Что ж такое?! – с беспокойством спросил Базлов у Кости.
Костя пожал плечами. Ему самому было интересно, как «нитридо-платиноиды» выпутаются из такого положения. Только он забыл, что они становятся опасными, если их загнать в угол, как,