ОСКОЛКИ КРАСНОГО СТЕКЛА

пороге возникла абсолютно голая Маринка.
- Рахиль, давай кобелями махнёмся, а то мне мой хрен осточертел до самой матки, - она задрала ногу и пьяно рассмеялась.
Юрий Сергеевич спокойно поднялся, обнял Марину и вывел за дверь. Из прихожей донеслись звуки двух увесистых пощёчин, и Юрий Сергеевич вернулся за стол. Повисла томительная тишина. Наконец дверь распахнулась и в комнату, кружа колоколом юбки, вплыла Марина.
- Кобели легавые, ненавижу вас всех! - выкрикнула она, задрала юбку, показав всем голый зад, и упала на кровать.
Рахиль с Семёном поднялись.
- Извините, друзья, нервы у неё сдали. Ты знаешь, почему, - бормотал Юрий Сергеевич, суя им в руки бутылки, колбасу и конфеты, - простите, так уж получилось.

Они вернулись домой, когда будильник показывал десять минут первого.
- Говорят, как год встретишь, так его и проживёшь,- печально произнесла Рахиль.
- Во-первых – предрассудки, во-вторых, у нас часы спешат, - воскликнул Семён и выставил на часах без одной минуты двенадцать, - С наступающим, любимая!
Они пили вино и танцевали под патефон. Вдвоём им было хорошо, уютно и немного грустно.
- А что с Мариной, - вдруг спросила Рахиль, - чего это она так взбрыкнула?
- Провалила задание, но я тебе этого не говорил.
- Она что, тоже у вас работает?
- Многие знания рождают многие печали, - улыбнулся Семён и чмокнул её в нос.

Последние месяцы перед выпускными экзаменами Рахиль была сама не своя. С первыми весенними ручьями её десятиклассники как с цепи сорвались – прогуливали школу, не выполняли домашние задания, огрызались и грубили. Она ругала их, уговаривала ещё немного потерпеть, умоляла не подводить её, их классного руководителя, но всё было тщетно.
- Я совершенно бездарный педагог, - чуть не плача жаловалась она Семёну.
- Неправда, Рохле, ты – талант! Не хуже самого Макаренко. А у твоих бычков просто кровь по весне заиграла. Я их хорошо понимаю, сам таким был.
Рахиль вяло улыбнулась, обозвала его вруном и подлизой, но успокоилась и даже немного повеселела.
В середине мая пришло письмо от мамы. Грамотно писать она так и не научилась, и Рахиль целый час продиралась сквозь корявые буквы, пытаясь понять смысл написанного.
- Мама пишет, - рассказывала она за ужином, - что её ждёт фантастическое лето. Представь: они там придумали собрать бригаду артистов и поехать в турне по Западной Украине, чтобы познакомить наших новых граждан с советским искусством. Правда, здорово? Маминого Соломона тоже включили, будет читать стихи советских поэтов, а он, - представляешь? – уговорил их взять маму, чтобы она объявляла номера. Вот умора!
- А что, голос у неё зычный. Куда едут?
- Сначала в Киев, потом в Ровно, Станиславов и ещё куда-то. Там программа дней на сорок, а потом они с Соломоном поедут в Одессу, и до сентября будут проматывать заработанные деньги. Я так рада за неё. Сень, а мы когда на море поедем?
- Как только узнаю, так сразу тебе сообщу, - отшутился Семён.

- Завтра идём в ресторан, - весело сообщил он через пару дней.
- По какому поводу гуляем?
- Сослуживцы приглашают, а у них повод всегда найдётся.
Они пришли последними. За сдвинутыми столами уже сидели несколько соседей по дому во главе с Юрием Сергеевичем. Как ни в чём не бывало рядом с ним восседала Маринка.
Наполнили рюмки, Юрий Сергеевич что-то положил в рюмку Семёну и торжественно произнёс:
- Ну, за тебя, капитан!
Семён залпом выпил и выплюнул на ладонь две новенькие «шпалы». Прокричали «Ура!» и налили снова.
- А теперь за тебя, капитанша!

Экзамены прошли на удивление нормально, без неожиданностей и срывов, и все дни до выпускного бала Рахиль пребывала в состоянии расслабленного умиротворения, подкреплённого чувством гордости за качественно выполненную работу. Бал удался на славу. Собрались родители, учителя и представители администрации. Выпускники благодарили учителей и особенно своего классного руководителя Рахиль Борисовну, у всех просили прощения за измотанные  нервы, было хорошо и весело. Рахиль приехала домой под утро на первом трамвае и сразу завалилась спать. Сквозь вату сна ей послышался телефонный звонок, но разлепить веки не было сил, и она свернулась калачиком на вдруг ставшей свободной кровати.
Около двенадцати её разбудил звонок.
- Включи радио, - сказал Семён и положил трубку.
Рахиль недовольно поднялась и воткнула штепсель в розетку.
« … Молотова», - услышала она конец фразы диктора.
«Граждане и гражданки Советского Союза!
Советское правительство и его глава товарищ Сталин поручили мне сделать следующее заявление:
Сегодня, в 4 часа утра, без предъявления каких-либо претензий к Советскому Союзу, без объявления войны германские войска напали на нашу страну, атаковали наши границы во многих местах и подвергли бомбежке со своих самолетов наши города — Житомир, Киев, Севастополь, Каунас и некоторые другие, причем убито и ранено более двухсот человек».

Молотов продолжал говорить, но Рахиль не слышала его.
- Мама, мамочка, - шептала она, понимая, что в её семью ворвалась война.

Семён пришёл домой только через три дня. Посеревший, со следами длительного недосыпания на осунувшемся небритом лице, он молча прошёл в ванную и запер за собой дверь. Рахиль побежала готовить ужин, но, вернувшись с горячей сковородой, застала его спящим тяжёлым беспокойным сном.

  На следующий день она получила открытку от мамы:
«Мы в Кииве. Сиводня первый канцерт и мой первый выход на сценну. Страшно волнуюс. Завтра второй. Двадцатово вечером едим в Ровно. Приедим напишу.
Целую мама. 18 июнья».
Двадцать восьмого по радио сообщили, что немцы заняли Ровно и Рахиль ужаснулась, вспомнив того новогоднего немца и его: «Адолф юде не любить, Адолф юде пук-пук, убивать».

                                                              Глава 3.

Первые десять дней войны город жил своей привычной жизнью. Где-то там, на западе, в тысячах километрах от Урала шли тяжёлые бои, сообщения о которых воспринимались здесь, в глубоком тылу, с бесшабашной лихой удалью и даже каким-то детским весельем.
- Вот дурачки, и куда полезли? – с улыбкой говорили друг другу горожане, - Неужели финская ничему их не научила? Два месяца и Гитлеру каюк.
Рахиль, разволновавшаяся из-за мамы, была успокоена рассудительностью Семёна:
- Посуди сама, Рохле, - убеждённо втолковывал он, - если нападение застало их в дороге, то поезд немедленно повернули назад, если в Ровно, то немцы вошли в город только через неделю. Что это значит? – Рахиль недоумённо пожала плечами. – Это значит, Рохле, что гражданское население успели вывезти, а уж гостей - в первую очередь. А что письма нет, так и не должно его ещё быть – война, неразбериха, дезорганизация. Успокойся и жди.

Её мирная жизнь закончилась третьего июля, когда по радио выступил Сталин. Эта речь, обращённая к братьям и сёстрам, названным ещё и друзьями, и слова о том, что «дело идёт о жизни и смерти Советского народа», встряхнули Рахиль, а призыв Вождя направить все силы на разгром врага она восприняла как приказ, отданный лично ей, и побежала в райком комсомола.
- Ты где живёшь? – спросила её смертельно уставшая девушка-инструктор.
- В «замке», - по привычке ответила Рахиль и смутилась.
- Это очень хорошо. Иди в свой райвоенкомат. Они там совсем зашиваются, а рук не хватает. Сейчас я тебе направление выпишу. Сама понимаешь, такую ответственную работу абы кому не поручишь, а ты и комсомолка и из «замка».

Рахиль направили в мобилизационный отдел.
- Будешь повестки выписывать. Дело крайне ответственное – ошибёшься, и какой-нибудь мерзавец станет уклоняться от мобилизации, говоря, что повестка была не ему, -  проинструктировал Рахиль ещё более уставший, чем та девушка, капитан.
Казалось бы, что за работа – взять напечатанный список, подложить под очередную фамилию повестку, переписать в неё данные, сделать в списке отметку, переложить повестку вправо, взять слева новый бланк, подложить под следующую фамилию и так далее, и так далее, и так далее …  Час за часом, список за списком, и вот уже глаза не видят печатного текста, а онемевшая, перепачканная чернилами рука, вместо «Н» выводит «У», но уставший мозг спокойно пропускает странную фамилию «Уиколаев» и становится очевидным, что дальше писать бессмысленно, и пора сделать передышку. Они работали в три смены, и Рахиль потеряла представление о днях недели и времени суток. С мужем она почти не виделась – их графики не совпадали, а в часы редких встреч оба были настолько измотанными, что даже просто разговаривать и то не хотелось.
Мобилизационный угар продолжался чуть больше месяца, и начал стихать к середине августа. Пятнадцатого капитан прилюдно пожал ей руку, выразил  благодарность «за её, товарища Рахиль Блюменталь, истинный комсомольский патриотизм в деле оказания помощи стране в трудное для неё, страны, время», пообещал направить благодарственные письма в райком комсомола и по месту её работы, пожелал каких-то новых успехов, и сообщил, что с завтрашнего дня она свободна, и может отдохнуть перед своим новым учебным годом.
Рахиль пришла домой, растопила в ванной печку, но так и не дождалась горячей воды, уснув и проспав сутки, никак не реагируя на приход и уход Семёна.
- Да на тебе лица нет, соседка! - встретив её утром на кухне, воскликнула Зинаида.

Радио сообщило об оставлении нашими войсками Николаева и Новгорода, но её географическая память отказывалась проложить чёткую линию между  этими городами. 
На этом фоне снова возникла тревога о матери, но она заставила себя поверить, что с мамой всё благополучно, и весточка от неё придёт со дня на день.

Позвонила Владилена с напоминанием о предновогоднем педсовете, который состоится двадцать пятого августа, и Рахиль вновь обрела чувство сопричастности общему делу.
Педсовет открыл директор. Он сообщил, что Владилена Остаповна задерживается, провожая сына-добровольца в действующую армию, что за счёт эвакуированных до сорока пяти-пятидесяти учеников увеличиваются классы, но не удаётся получить новых парт и учителям самим придётся как-то выходить из положения. Вместо мобилизованных в армию учителей физкультуры и немецкого языка директор представил одну «француженку»:
- Валентина Алексеевна, из эвакуированных, - указал он на пожилую женщину с измождённым лицом, - а физкультуры у нас пока не будет.

Куда-то исчез школьный завхоз -  педантичный и исполнительный Карл Фридрихович Паль – и директор представил нового заведующего школьным хозяйством.
- Дорогие учителя, мне мало что удалось достать, но новые географические карты с нашими новыми границами я всё же выбил - радостно сообщил завхоз, и сел на место.
Распахнулась дверь и в учительскую влетела Владилена. Кто-то из учителей приветственно захлопал, и сорок ладоней поддержали его хлопки.
- Я уверена, что ваши аплодисменты адресованы не мне, а всем нашим сыновьям, добровольно вставшим на защиту нашей Родины по призыву товарища Сталина. Я присоединяюсь к вашим аплодисментам! – Владилена хлопнула, и сорок ладоней ответили ей бурной овацией, - Но не только наши сыновья, товарищи, достойны ваших аплодисментов. На адрес нашей школы пришло благодарственное письмо от районного военкомата. Оказывается, наша учительница, Рахиль Борисовна