СЭМ

бойцов, волокущих человека с мешком на голове и скрученными за спиной руками.
Человека швырнули на стул.
- А, это новенький, - мельком взглянув на Сэма, сказал один из бойцов.
Потом, повернулся к человеку на стуле и ударил его кулаком в голову:
Кто такой?! Откуда?! Имя?! Кто послал?!
После каждого вопроса, он бил в обёрнутую мешком голову, колени человека на стуле, мелко дрожали.
- Да сними ты с него мешок, - подходя, сказал Сэм.
- Не лезь, дядя!!! – Рявкнул через плечо боец.
Сэм прошёл мимо него, поднялся по лестнице на свежий воздух и закурил. Он выкурил сигарету, потом ещё одну. Загасил окурок и вернулся в подвал.
Бойцы о чём-то оживлённо разговаривали, сидя за биллиардным столом.
На полу лежал человек со скрученными за спиной руками. Мешок с его головы так и не сняли. Под головой расплывалась лужа крови. Рядом лежала окровавленная сапёрная лопатка.
Сэм повернулся и вышел из подвала. Достал мобильник, набрал Репу.
- Я сваливаю, - сказал он. – Вы как хотите, но задерживаться не рекомендую. Говном здесь воняет.
После этого, он оседлал байк и уехал в отель, - допивать «Белую лошадь».
Возить наркоту за 7 тысяч баксов, на его простой взгляд, было намного достойнее, чем убивать людей сапёрными лопатками за 7 тысяч украинских бумажек и ошейник с биркой, удостоверяющей, что ты чей-то цепной пёс.

Глава 28.
Война, - это дерьмо.

Сэм усмехнулся, проходя по Центрально-городскому рынку. Ещё вчера он видел этих азеров, торгующих помидорами с лотка, а сегодня они важно прогуливались между рядами в новенькой форме ополчения с опознавательными знаками бунтующих республик. Явно, блокада не всех взяла за горло, некоторым она пошла на пользу. Каждый вечер на рынок прибывали фуры, забитые турецкими апельсинами, николаевскими помидорами, львовской водкой, симферопольским чаем, ростовскими сигаретами и ещё много чем. Каждый вечер рынок кипел на разгрузке, и каждое утро на нём было всё, только плати по диким блокадным ценам. Не было только славянских лиц среди торговцев, они исчезли. Славянские лица присутствовали лишь среди пьяной шелупони, которая таскала ящики вечером и ополченцев в потрёпанном камуфляже днём, российских или местных, которые бродили по рынку, подсчитывая на ладони копейки.
Некоторым странным образом, в воюющем, блокадном, голодном и полупустом городе, осталось ещё некоторое количество мажоров. Для них, ещё функционировало некоторое количество, расположенных в безопасных подвалах злачных заведений, где подавали мраморную говядину под французские вина, а по радио, - сводки с фронтов мешали с призывами посетить ресторан или косметический салон.
Похоже, некоторое количество таких ребят присутствовало и в верхних эшелонах ДНР. Иначе, кто бы придумал разместить на главной улице Донецка билборды такого содержания:
«Отдадим в хорошие руки танк Т-74. Не бит, не крашен, первый хозяин».
Или:
«Жду своего героя!» - Рядом с изображением автомата Калашникова с глушителем, подствольником, оптическим прицелом, георгиевской ленточкой на стволе и букетом розовых роз у приклада?
Эти ребята по местным базарам не ходили. Но их можно было заметить у пары супердорогих «фуд-маркетов», куда они подъезжали на «бумерах» и джипах «мерседес», красуясь пистолетами «берета» под мышкой, а выходили с ящиками виски и азиатских деликатесов в руках. Каждый раз, наблюдая это, Сэм вспоминал санитара в заляпанной кровью робе, выволакивающего из «камаза» за ноги труп в изодранном камуфляже.
Он вспоминал Макара, которого, изголодавшиеся в развалинах бродячие псы войны загрызли за несколько никчемных гривен в кармане.
Он вспоминал белые глаза Блудова.
Он вспоминал, выходящих из тумана понурых пацанов в чёрной гвардейской форме, которых он сам застрелил, ни за что, ни про что.
И всегда думал:
Война – это дерьмо.
Сколько ни навешивай на неё флагов, лозунгов, георгиевских ленточек:
Война – это дерьмо.
Сколько ни наваливай на неё розовых цветов, - она воняет.
Мажоры в форме будут топтаться по головам простых людей, пока не снимут форму и не сядут им на шею.
Простые люди в форме будут рвать друг друга как дворовые собаки, пока их не закопают и не купят новых.
Война закончится, но она не закончится никогда.
Потому что дерьмо никогда не кончается.
Проходя по базару, Сэм купил баллон чёрной краски. И, держась за рукоять пистолета, написал свободной рукой на ближайшем заборе большими буквами:
ВОЙНА – ЭТО ДЕРЬМО!

Глава 29.
Сэм бросает часы в воду.

«Доверять можно только тому, чему учит собственная кровь», - написал Сэм в своей тетради. – «Вот, чему научило меня время моей собственной, петлистой жизни. То, что я пишу, - это рисунок моей собственной кровью, не литература. Он не поддаётся расшифровке в линейном времени. Где это время?  Которому нас учили, как фундаментальной основе мира, потраченное нами на изучение пустопорожней учёности учителей. Где оно? Я смотрю на циферблат своих часов и не вижу там никакого времени. Когда мои твёрдые пятки, ходящие по этой, твёрдой земле, протирают дыры в моих носках, - я выбрасываю носки и покупаю новые. Причём здесь время? Я вижу день-ночь, я вижу смену времён года, я вижу круги и не вижу никаких линий. Линейное время, - это грандиозная фикция, способная на реальное убийство. Оно началось с ожидания Мессии, с жизни, отложенной на потом, с убийства настоящего момента и каждым мигом своего существования убивает жизнь. Европу захлёстывают волны реальности, не признающей прямых линий. Время Европы кончается, как и напророчили её пророки. Я это вижу прямо здесь и сейчас, сидя в самом её центре, в ожидании бомбы на голову и не надо мне ни каких Шпенглеров. Можно до остервенения плевать в вероломного Христа, в бога и мать, но мы все тонем на обломке круга времени, вдребезги разбитого христианством. Мы продолжаем отсчитывать свою историю от Рождества Христова и сверять свою судьбу по его лживым часам. Самые наивные полагают, что ветхозаветное ожидание конца света осталось в прошлом на шкале линейного времени. Они ошибаются. Ожидание переместилось в быт настоящего, вполне внеконфессиональный и атеистический. Теперь люди ожидают глобальной катастрофы: ядерной, экологической, политической, экономической или пришельцев из космоса, апокалипсис сегодня они просто не замечают. Их ожидания подогревают СМИ, - чтобы, упаси Господь, не уклонились от генеральной линии. Уклонистов быстро возвращают в стойло, - в ожидание зарплаты, пенсии, отпуска, окончания выплат по кредиту или войны. Они ожидают. Они родились в клетке, живут в клетке и сдохнут в клетке, даже если там нет драки, полно жратвы, пойла и есть интернет. Каждый, кто родился в таком-то году от Рождества Христова, - родился в клетке. Каждого, кто умрёт в таком-то году от Рождества Христова, ждёт суд и приговор – либо райские кущи, либо адский котёл. Что в сфере христианской вечности не имеет никакой разницы. НАВСЕГДА – это ад, в любом случае. Там, где нет изменений, нет жизни. Христианство – это вечная смерть. Дело не в конфессиональной принадлежности. Дело в изначальной порочности христианской идеи, убивающей жизнь, как вирус. К ней можно было бы отнестись как к страшной и глупой сказке. Если бы события физики, эволюция видов, история, политика и экономика не происходили внутри фиктивного христианского времени. Если линейное время, это фикция, то всё, что находится на линии, - это математическая точка, не имеющая реального существования. Христианский мир существует внутри мыльного пузыря, который называет реальностью. Я отказываюсь там жить, не пойду на суд, и никто меня не поймает. Я больше не сверяю свою судьбу по лживым часам, я бросаю их в волны реальности, сбрасываю балласт и меня не утянет на дно христов груз вины и греха. Смерти нет, воздаяния нет. Я намерен жить вечно в круге вечного возвращения в этот прекрасный и блистающий мир. Он принадлежит мне, как Алька, я не отдам их в чужие руки. Я гребу его под себя и буду грызть каждого, кто посмеет сказать мне: «нет».
Проживая в отеле «Ливерпуль», Сэм познал вкус сладкой жизни и военную горечь кокаина. Теперь он провёл искристым снежком прямую линию на серебряном зеркальце Альки и глубоко вздохнул.
Потом, подумал, почесал нос и в затылке и дописал в конце страницы:
Верую, ибо не абсурдно est.

Глава 30.
Перспективное планирование.

- Тут тема есть и совет нужен, - сообщил Репа по мобильнику. – Босс, ты бы подъехал на шашлычок, а?
- О,кей, буду, - ответил Сэм.
На шашлык расположились в балочке на краю посёлка, чтобы не истязать соседей во дворе деликатесными запахами кавказской кухни.
- Ну, ты знаешь, мы там зацепились, типа, в контрразведке, - сказал Репа. – А что? Платят без задержек, удостоверения козырные выдали. И работа не пыльная.
- Зацени ксиву, босс, - Вася выкинул из-за пазухи пластиковую карточку на шнурке.
- Дело хозяйское, - пожал плечами Сэм, рассматривая красиво исполненную бирку. – Надеюсь, вам их на большой палец левой ноги не привяжут.
- Что? – Не понял Репа. – На шее носим, проход, проезд куда хочешь и с оружием, автоматы тоже дали, новые.
- Продвижение обещают, - добавил Вася. – Вот победим, я начальником милиции стану. Коляна главным гаишником назначу. А Репу, - по хозчасти. Заживём тогда.
- Ты умный, босс, - вступил Репа. – Ты бы мог там глубоко продвинуться. Зря отвалил.
- Двигайтесь без меня, - ответил Сэм. – Мне не нужны пропуска для передвижения, двух колёс мне хватает.
- Да брось, - ухмыльнулся Вася. – «Мерс» сильнее.
- Сила, это то, что поднимает мой член, - ухмыльнулся Сэм. – А не камуфляж.
- Камуфляж свободу даёт, - не сдавался Вася.
- Свободу можно только украсть, - сказал Сэм. – Она всегда левая и существует вопреки правым правилам.
- К свободе бабки нужны, - уверенно сказал Репа.
- Нужны, - кивнул Сэм. – А к чему базар-то?
- За бабки и базар, - ответил Репа. – Короче, Вася с Коляном патрулировали в районе хлопчато-бумажного комбината. Вообще, это не наша территория, их туда занесло осмотреться, может, чего интересного есть… Короче, Вася, излагай.
Репа отошёл к мангалу, мешать уголь.
- Бабки там возят! – Выпалил Вася. – ДНР не всё забрало. Кое-что банковские заныкали. И теперь возят огородами в Мариуполь. Я не знаю, насчёт всего города, но из Кировского района они вывозят через ХБК. Комбинат стоит, там нет никого, а территория с полрайона будет. Они с этой территории выезжают почти, что за город. А дальше по грунтовке в лесок. Там лесопарк здоровенный, как лес. Грунтовка через него узкая, если не знать, что она есть, так и не увидишь за деревьями. По ней они выезжают прямо на свой блок-пост, уже на трассе. И всё. Дээнэровские блок-посты за спиной остались, теперь дуй по трассе прямо на Мариуполь, до Таруты. Мы с Коляном по грунтовке прошлись, в кустах посидели и банковские машины видели. Только стрёмно было вдвоём начинать и без спросу. Короче, там на дороге колдыбина есть, здоровенная. Машины на скорости идут, но перед ней притормаживают. Если под днище «феньку» закатить, то колёса поотрывает на хер. А потом подходим и из пяти стволов всё внутри мочим. Дверь открываем, бабло забираем. «Фенька» у меня есть. Две.
- А зачем их, вообще, мочить? – Задумчиво сказал Сэм. – Почему просто не изъять, как это и делает ДНР?
- Потому, что мы не ДНР, - хохотнул