СЭМ

грязная речушка, протекающая через Донецк, где-то может разливаться таким сияющим потоком. Не увидев своими глазами, никто бы не поверил, что в индустриальном и густонаселённом Донбассе, вообще могут быть такие места.
Левый берег речки представлял собой сплошную скалу, высотой метров в тридцать. Прямо из скалы, кое-где, били источники и прозрачными лентами стекали вниз. В потоке лежали огромные, красные и серые валуны, разделяя его на множество рукавов. Правый берег представлял собой всхолмленную, каменистую степь, непригодную для вспашки и строительства. Поэтому, здесь было безлюдно.
Сэм исходил весь юг области собственными ногами ещё в подростковом возрасте и много ездил потом. Он знал здесь каждую просёлочную дорогу и каждую тропинку. А шоссе Донецк-Мариуполь было забито блок-постами, ближе к Донецку, - дээнэровскими, дальше к Мариуполю, - укропскими. Не желая заморачиваться, да ещё с оружием в багажнике, Сэм решил двигаться к морю просёлками и по бездорожью, «Harley» «King of the roud» мог пройти везде. Таким образом, они оказались в этом живописном месте, одной из находок Сэма на дороге жизни.
Отдышавшись после энергичной схватки с Алькой, Сэм сказал, - Пойдём в степь, я покажу тебе кое-что.
В сотне метров от осокоря, за грядой плоских глинистых холмов, он указал ей на группу удлинённых кусков базальта. Некоторые камни повалились, но можно было разобрать, что это – круг.
- Оно такое само собой или кто-то поставил? – Спросила Алька.
- Само собой не бывает ничего, - ухмыльнулся Сэм. – Это сейчас, унылые люди влачат здесь своё жалкое существование, ковыряя землю в поисках пропитания и угля. Раньше на этой земле жил чёрт знает, кто и занимался чёрт знает чем. Предлагаю провести ночь здесь, в кругу семьи, покуривая травку и занимаясь тем, что нам будет интересно.
Светила полная луна, на серебряную землю от камней падали чёрные тени. Огня они не разжигали, это было ненужно и неуместно.
- Я хочу быть с тобой всегда, - сказала Алька.
- Всегда не бывает, - сказал Сэм, аккуратно заклеивая самокрутку. – Твоя короткая жизнь может закончиться уже завтра. А моя длинная жизнь могла закончиться ещё вчера. Если нам под колесо попадёт камень, то какая разница, сколько мы успели намотать на спидометре?
- Я просила чёрта, чтобы он сделал мне всегда с тобой, - упорно повторила Алька.
- Будь осторожна, когда просишь чёрта, - ухмыльнулся Сэм и пыхнул. – Бог на небе, чёрт на земле. Богу нет до нас дела, а чёрту есть. Он может и исполнить. И ты будешь вечно ехать по дороге, уткнувшись носом в мою потную спину.
- Я могу вечно тыкаться носом в твою потную подмышку, - сказала Алька. – А ты в мою не можешь. Женщина сильнее.
Сэм промолчал, потому что она была права.
- Ты становишься слабым, когда кончаешь, - сказала Алька. – А я становлюсь сильнее, когда кончишь ты. Я могу делать это до бесконечности. А ты не можешь. Но для меня это неважно, а для тебя важно. Я знаю, что тебе нужно. Я могу тебе дать это, и ты от меня никогда не устанешь. А ты можешь дать мне то, что нужно мне.
- Мы уже едем вместе, - сказал Сэм, передавая ей самокрутку.
- Моя бабка говорила, что надо в полнолуние смешать кровь и сперму, - сказала Алька. – Сейчас полнолуние. Давай сделаем это?
- Давай, - ответил Сэм.

Глава 19.
Звук хлопка одной ладонью.

В отличие от Севера, который постоянно бомбили и обстреливали, на Юге войны не чувствовалось. Люди спокойно ходили по улицам, ездили машины, магазины работали, с полок ничего не исчезло, и даже появился донецкий губернатор Тарута, переместившийся на Юг, - в Мариуполь. Здесь ещё существовала прежняя Украина, не слишком благополучная, не слишком уверенная в себе, но без взрывов снарядов, трупов на тротуарах и пулемётных очередей. Война ощущалась лишь в том, что с курортного побережья исчезли курортники, российские, в основном. Отели и пансионаты стояли пустыми, местные жители, живущие сдачей жилья в наём и торговлей сельхозпродуктами, считали убытки. Что, однако, и странным образом, не отразилось на ценах в курортной инфраструктуре, - они остались ломовыми. Сэм, с Алькой за спиной, мотался по всему побережью, в поисках жилья по своим деньгам, пока, на исходе дня, не наткнулся на этот пансионат.
Пансионат находился на голом берегу, в паре километров от убогого посёлка, административное название которого, Сэм, среди множества промелькнувших за день указателей, не запомнил, но местные называли его – Обрыв.
После районов шикарных отелей и вилл, которые они видели на Белосарайской косе и в пригороде Мариуполя, место поражало депрессивной неустроенностью и запустением. Пансионат представлял собой полтора десятка просоленных дощатых сараев, пустых и мёртвых, как торчащие из песка белые кости, в самой глухой, Богом забытой, дыре побережья. Чёрт занёс их сюда. Алька была благодарна чёрту.
Под галогеновой луной, на песчаном пустыре у мелкого моря, она лежала навзничь на продавленной железной кровати и груди её твёрдо торчали в потолок. На ней ничего не было, кроме рваных джинсов. Она курила крепкую марихуану, дым слоился в столбе лунного света, через треснувшее окно, насквозь пробивающем хибару. Её глаза были пусты – два прозрачных колодца зеленоватой голубизны. Её волосы – черны, как перья вороны, коротко острижены и грязны. У неё были на редкость правильные черты лица, в котором высота лба, короткая линия носа и изысканная линия подбородка вызывали в памяти французские миниатюры 18-го века. Но, когда полные губы её небольшого рта приоткрывались, выпуская вялую струйку дыма, были видны плотные как у животного и кривые зубы.
У стены, отбрасывая рогатую тень, стоял тяжёлый «харли». В узком пространстве каморки его мощь подавляла группку незначительных предметов: ржавый, дрожащий от пустой старости холодильник, пластиковый стол и пару тонконогих стульев. Алька раздавила о стену окурок и уронив его на пол, выгнула тело. Ей захотелось двигаться, двигаться. Двумя рывками она сдёрнула штаны, ударив при этом ногами так, что если бы кто-то стоял рядом, то убила бы и, спрыгнув с кровати, заметалась по комнате – три шага вперёд, три шага назад.
Сэм внимательно наблюдал за ней с соседней кровати.
Алька не производила никаких звуков, только воздух вздыхал, наполняясь запахами её движения. Её лицо оставалось неподвижно, глаза, пронзённые луной, - широко открыты и пусты.
Сэм изумлялся качеству её движений.
Три простых шага вперёд и три простых шага обратно непостижимым образом сплетались в кружево сложного танца внутри чёрно-серебряной, синкопированной музыки луны. Колдовство было не столько в кошачьей пластике и завораживающем ритме, сколько в качестве самого танцующего тела. Соразмерность, - Сэм нашёл ключевое слово. Алька была соразмерна от кончиков пальцев ног до макушки. Её рост соответствовал весу, а вес росту. Не от зубов росли её ноги, они росли именно оттуда, откуда надо, а откуда надо было совершенной, округлой формы, играющей крепкими мышцами. Сэм не видел, но знал, что под её грязноватыми стрингами находится роскошный выпуклый лобок, покрытый жёсткими волосами, которых никогда не касалась бритва и складка плотно сжатых губ, струящаяся в глубину меж округлых бёдер к правильному, словно нарисованному рукой мастера, светло-коричневому треугольнику, обрамляющему её нежнейшее нижнее отверстие.
Стопы её были невелики, с высоким подъёмом и ровные пальцы попирали пол в изящном балетном изгибе. Округлые лодыжки и высокие бёдра кружили в бесшумном вихре ног, плетущих паутину сложного движения. Мышцы её живота обозначались только при повороте корпуса, - но тогда они обозначались и подчёркивали талию, а груди лишь слегка подрагивали. Если бы у Венеры Милосской были руки, то это, без сомнения, были бы руки танцующей Альки – такой же совершенной формы от мраморного плеча до кончика среднего пальца и такие же смертельно твёрдые.
Не так уж много времени прошло с тех пор, как Сэм подобрал Альку на дороге. Но его подруга сильно изменилась. Она стала прямее, твёрже и опаснее. Она стала похожа на нож – на него.
Тонко звенела луна из своей космической бездны, запуская серебряные пальцы в глубину её тела. Стало невыносимо.
- Пошли гулять! – Крикнула Алька.
Они выскочили наружу, под беззвучный удар лунного света.
Вокруг простирались пространства света и тьмы. Ребристо отсвечивали море и песок. Электрический свет нигде не присутствовал.
Сначала медленно, потом быстрей и быстрей они побежали вдоль линии прибоя. Хорошо было бежать. Песок, зализанный волной, был гладок и твёрд. Иногда пятка разбивала волну и тогда прозрачные тёплые брызги высоко обдавали ноги, и это тоже было хорошо. По правую руку море шевелило прибоем, но дальше стояло как оцинкованная стиральная доска. Слева белая полоска песчаного пляжа ступенчато переходила в глинистую степь, там торчала жёсткая трава и кое-где серебрились ковыли. Воздух втекал в лёгкие струями запахов моря, полыни и чабреца, которые не смешивались. Альке не надо было дышать – она пила ветер. Она бежала играючи – телом, лунным светом на ресницах, солёными брызгами. Но Сэм отстал.
Впереди полоска пляжа сужалась до узкого белого ручейка. Там бурый пласт степи наплывал на песок, почти касаясь моря. По краю его росли высокие кусты полыни, как уши зверя. В полосах света и тени мысок был подобен дикому коту, припавшему к воде.
Приближаясь, Алька ощутила присутствие слева. Любопытство слегка замедлило её стремительный бег в самом узком месте. Нога её попала в высокую волну, и вверх взметнулся фонтан брызг.
- Кур-р-р-ва голая! – Взвизгнули кусты истеричным мужским голосом.
Алька проскочила по инерции ещё несколько шагов и резко остановилась, обернувшись.
- Падла! – Из кустов косо выхлестнулся чёрный силуэт.
Она стояла, облитая лунным светом, её груди, вздымаясь, блестели от пота, по её лицу расползалась бессознательная улыбка.
О, ирония судьбы и ирония иронии судьбы! В эту глухую ночь, в этом пустынном месте, где на десяток километров вокруг не было, и быть не могло ни единой бодрствующей души, молодой, нервный мужчина только-только развёл в кастрюльке свежеприготовленную ширку. Перед этим он около часу, с великими предосторожностями, чтобы не вспыхнуло на ветру, выпаривал в ацетоне над крохотным костерком из сухой полыни экстракт маковой соломки. Его подруга ёжилась рядом от нетерпения, облизывая сухие губы. И вот, когда всё уже было готово, и уже почёсывалось в предвкушении тело, и шприц уже почти сунул своё жадное жальце в восхитительно пахнущую тёмную жидкость, какая-то пробегающая мимо голая блядь залила водой готовую ширу.

Всё так же бессознательно улыбаясь, Алька сделала пару скользящих шагов навстречу длинной, чёрной фигуре с циркульно раздвинутыми ногами.
Он не успел ничего. Возможно, злость, темнота, дезориентировали его. Может быть, она двигалась слишком быстро. Он не успел, не только защититься, он не успел пошевелиться вообще. А ведь собирался порвать эту суку на куски.
Её нога мелькнула снизу вверх, и подъём стопы мгновенно раздробил отвисшую мошонку. Как будто лопнула спелая инжирная ягода. Мужчина, молча, рухнул набок. Боль, пронзившая его от паха до сердца, была так страшна, что он не смог крикнуть. Его смышлёная