СЭМ

накручивая ручку газа. – «Я чуть не выбросил бриллиант в помойное ведро. Мой безмозглый член оказался умнее меня. А Ева всегда оказывается сверху, даже когда снизу. Следует принять очевидный порядок вещей и не пытаться увидеть перспективу дальше её сисек. Никто не знает, что за поворотом дороги. Но когда на тебе сидят, по крайней мере, чувствуешь себя крепко стоящим на ногах. Это единственный доступный уровень свободы – не быть уносимым ветром. Не метать бриллианты в помойное ведро. Не быть свиньёй, не способной на благодарность. Не быть волком, лижущим пилу. А кем быть? А быть тем, что указывают повороты дороги и дорожные знаки».
Теперь дорожный знак указывал на пятизвёздочный отель. Сэм собрался быть снобом и джентельменом.

Глава 36.
Сэм принимает причастие от Евы и переходит на новый уровень.

В ресторане, они в первый раз за несколько дней вкусно поужинали, деньги открывали закрома и предлагали безопасность, недостатка в деликатесах не ощущалось и даже, привычной уже, канонады в уютном зальце слышно не было.
Затем, поднявшись в номер, они приняли по очереди ванну джакузи. Они оба не понимали и не принимали совместных купаний, резонно полагая, что надо делать что-то одно – либо купаться, либо трахаться.
Выходя из ванной, Сэм заметил сброшенные Алькой трусы, забытые на розовом кафеле пола. Тогда, ощущая некую особую, конечную порочность того, что делает, он развернул чёрный комочек шёлка и поднёс к лицу ту его часть, которая касалась её промежности. Его ноздри расширились. Он уронил трусы на пол и вышел вон.
Голая Алька стояла к нему спиной, одно колено на диване. Потом она очень медленно наклонилась вперёд  и, легко вздохнув, встала на четвереньки. Посмотрела на него через плечо. Её глаза переливались блеском, словно наполненные слезами. Сэм ощутил своё тело лёгким, неплотным, как облако. Его член торчал в нём, как инородный предмет, причиняя боль, как осколок камня. Ветер, волоча его каменный член, подогнал его – облако – к её поднятому заду. Он наклонился, чтобы вдохнуть запах её гениталий. Не дотрагиваясь до её тела, провёл языком по щели, образованной её сомкнутыми бёдрами, вверх к промежности. Она переступила коленями по поверхности дивана, и щель расширилась, открывая доступ к паху. Её губы были солоноватыми и сладкими. Мышцы его живота задрожали. С трудом преодолевая желание впиться зубами в пахучую плоть, он на мгновение оторвался от неё, чтобы коснуться кончиком языка её ануса. Её ягодицы вздрогнули. Он услышал тонкий, почти детский стон, подстегнувший его как хлыст. Он высвободил член. Ему показалось, что маленький, вечно сжатый рот пениса округлился и потянулся губами к её вагине. Он упёрся коленом в диван, рядом с её балетной ступнёй, и попытался оседлать её сзади. Он уже ощутил влажную готовность её губ, когда неожиданно сильным гибким движением она ушла из-под него. Дёрнула черноволосой головой через плечо. Её глаза были почти гневными.
Он вглядывался в её лицо, силясь своим тупым, залитым половыми гормонами мозгом понять, в чём дело. Она отвернулась от него. Не оборачиваясь, взяла его член и приставила к своему анусу. Он мельком увидел в зеркале бара своё отражение – маску слабоумного. Перевёл взгляд вниз. Её отверстие было не шире булавочного прокола. Он раздвинул пальцами её ягодицы и нажал. Анус мягко вдавился внутрь, розоватая кожа вокруг натянулась. Он нажал чуть сильнее, чувствуя боль. Вдруг Алька резко подалась назад. Он ощутил остро свою боль, и кольцо плоти сомкнулось за головкой его члена. Почти одновременно с болью его тело от паха до сердца пронзил оргазм. Сперма, вырвавшись из недр его тела, вскипела, остановленная в тисках сфинктера. Алька громко, на грани крика, застонала. Вибрирующий звук её голоса конвульсией отдался у него в позвоночнике. Он ударил её изо всех сил, пронзая насквозь, чувствуя, как рвётся уздечка. Она прогула поясницу. Почти обезумев от боли и наслаждения невиданно длинного оргазма, он бился в неё сзади, как взбесившаяся волна, пока капли его семени толчками пробивали себе дорогу в глубину её плоти.
Всё проходит. Он вынул из неё член, переставший быть каменным и напоминавший теперь гофрированный шланг пылесоса. Мокрый. Алька вздохнула и легла набок, подогнув к животу колени. Сидя на полу, он рассматривал её ягодицы, отмеченные их смешавшейся кровью. Братик и сестричка потеряли девственность сегодня. Действо не имело ничего общего со свалкой на поляне, это было возвращение бриллианта в корону и поцелуи звёзд, это был высший пилотаж. Испытывая странное чувство, нечто среднее между омерзением и благоговением, он лизнул кровь. В паху промелькнула похоть, в сознании – образ разодранных тел. Алька опустила руку на ягодицу и приподняла её, как бы приглашая его продолжить. Он опустился на четвереньки и тщательно слизал всю кровь. При этом он заметил, что её промежность и вся внутренняя сторона бёдер залиты прозрачной, остро пахнущей влагой. Осторожно, не встречая сопротивления, он перевернул сестричку на спину, просунул голову между её ног и бережно, опасаясь уронить хоть каплю, облизал её от колен до пупа.  Совершив это восхитительное и совершенно немыслимое действо, он почувствовал себя сильным и обновлённым. Он почувствовал себя так, как если бы все его чувства и все его органы: глаза, уши, нос, рот, сердце, печень, почки, лёгкие, половые органы, руки и ноги были залиты бетоном и теперь этот бетон исчез. Он стал лучше видеть, лучше слышать, лучше обонять. Его тело  было сделано из живой и весёлой стали, и по ней пробегали электрические разряды энергии. Волшебный аперитив, клиторальное причастие, сок плода познания, подаренный Евой, сделал его чистым, жадным, злым и голодным для жизни и для смерти.

Глава 37.
Сэм расторгает мошеннический договор и пирует во время чумы.

Сэм сидел в номере пятизвёздочного отеля и приобщался к жизни общества через телевизор, - так было намного удобнее, чем через окопы.
После кошмарных кадров разрушений в Донбассе, на экране промелькнул бородатый очкарик с каким то бормотлом насчёт Апокалипсиса, затем, - телепоп с елейным призывом помириться и Новым Заветом в руках.
«И что они все так озабочены всеобщим Апокалипсисом?» - Раздумывал Сэм. – «Апокалипсис наступает для каждого человека частным образом и гарантированно – это его собственная смерть. Озаботились бы лучше собственной жизнью, чтобы не провести и не закончить её, как трава. В Славянске и Краматорске Апокалипсис уже наступил для целых городов, как в Содоме и Гоморре. Чем содомцы и гоморрцы провинились перед Богом? Ах, ты Боже мой, - они, оказывается, баловались травкой и в попу! Почему тогда стоят Нью-Йорк и Вашингтон, из которого отдали приказ спалить Хиросиму и Нагасаки? Славянцы и краматорцы провинились даже меньше перед Богом и Вашингтоном, никто из тамошних работяг понятия не имел о содомо-нью-йорских изысках и не бомбил Пирл-Харбор. Что-то сильно не в порядке с легитимностью этого Бога, представленной в Новом завете и проштампованной на каждом американском долларе. Завет – это Договор. Кто с кем договаривается? Старый Завет был заключён между стороной – обозначенной, как Тетраграмматон и Моисеем – с еврейской стороны. Евреи договор нарушили и к ним были применены санкции. Причём здесь мы? Новый Завет вообще выглядит сомнительно, поскольку стороны в нём не поименованы. Если допустить, что вышеозначенная группа учредителей осталась что-то должна Христу за то, что он заплатил за них по предыдущему договору, - то, причём здесь третьи лица, которым включают счётчик и угрожают Страшным судом? Я платить не буду и на суд не пойду. И хотя Мохаммад и Будда выглядят намного пристойнее этих рэкетиров – я оставляю за собой право обратиться к Сатане. Он Князь мира сего? Вот пусть и судит. Причём здесь приблудный Христос, даже если допустить, что он здесь был проездом?  Зачем Князю мира сего гадить в своём доме и всем, кто нашёл здесь приют, после изгнания из рая? Он предложил Христу царства земные. Христос отказался. Это его дело. А я не отказываюсь. Я очень люблю эту прекрасную землю, обожаю инжир, проклятый Христом и не имею ничего против змей, проклятых его папой. Отец и сын только и делают, что проклинают, взимают несуществующие долги за непринадлежащую им жилплощадь, да ещё и заливают её потопами. Чего они к нам привязались? Их претензии абсурдны, их требования выходят за рамки здравого смысла, и я не принимаю их не от мира сего понятий. У них есть другой мир, а у меня его нет. Они не любят женщин, потому  что нечем. А у меня есть. Они питаются Святым духом, а я так не могу. И за это они собираются жарить меня на сковородке? Не найдут они меня в своём стаде. Я не нищий духом, у меня есть мозги, и я знаю к кому обратиться, в случае чего. У меня есть совесть, честь и гордость, я знаю, кого благодарить за блага земные. Я знаю, почему мусульмане не приняли Христа в своё сердце – потому, что по логике его, если у человека увели одну жену, то он должен отдать и вторую. Я знаю, почему иудеи не заключили Завет с Христом – у них есть опыт, они сразу поняли, что там написано мелкими буквами. Нам не поможет никакое пролитие крови, пока мы будем платить нашей кровью за кровь Христа. Мы будем страдать «во тьме кромешной и скрежете зубов» в наших разрушенных Славянсках и Краматорсках, как и заповедовал его Отец, даже если его нет. Он существует в виде букв, которыми написан Завет. Разорвать мошеннический Договор – это единственное средство избавиться от страданий. Мир без Бога – прекрасен. Мир без  Христа, с его комплексом вины и страданий – это Рай. За что люди массами убивают друг друга прямо сейчас? Они действуют в рамках договора, записанного на долларе. Разорвать договор с мошенником – это единственное юридическое и легитимное средство избавиться от кабалы. Обществом правит бумажка с надписью «в Бога мы веруем», а не экономика. Экономика – это бумажный мираж. Реальной её делает наша вера. Экономика – это теология денег, гигантское количество выводов, основанное на пустоте. Люди живут внутри миража, но мир за ним огромен. Мир без христианского Добра не имеет в себе Зла. Он прекрасен.
Я расторг Договор на своём уровне, вылез из долговой ямы и подписал другой. Жизнь без системы фикций, навязанных Церковью через Государство, становится чистой и безгрешной. На мне больше нет вины и греха. Я чист перед самим собой, здесь и сейчас, - что может быть важнее? А если кто-то имеет нужду или бытие в мире ином – это его дело. Я с ним не договаривался. Я остаюсь».
Приняв такое решение, Сэм выключил бубнивший что-то ящик и пошёл искать Альку, - чтобы совершить с ней пару-тройку содомских грехов по-донецки и завершить день пиром во время чумы в английском ресторане. Он эту чуму не начинал – и пусть мёртвые хоронят своих мертвецов.

Глава 38.
Натюрморт цвета близкой осени.

Небо было исполнено голубизны, которая случается лишь ясным днём конца лета, в предчувствии осени. Сквозь прозрачный воздух медленно падали листья, как золотые блёстки в волшебном кристалле, пронизанном лучами солнца.
Сэм с Алькой шли по дорожке парка им. Щербакова. Этот парк тоже был местом юности Сэма. Здесь он плескался в пруду пацаном, а чуть