Московское Время. Сборник повестей и рассказов

следующая заявка реализуется только после исполнения предыдущей.
- Ну ладно бы вы ничего не знали о второй заявке. Но вы же знаете!
- Только с ваших слов.
- Тогда позвоните диспетчеру…
Мастер вздохнул. Он смотрел на Селищева тихо и грустно. «Безнадежный случай», - говорило его молчание.
- В самом деле, молодой человек, - не выдержала Галина Павловна, присутствовавшая при споре, - разве допустимо нарушать очередь? Ведь в магазине на подобное вы не решились бы. Почему же здесь можно?
«А ведь так оно и есть, - толкнулось вдруг в голове Селищева. – Откуда у меня уверенность, что один я рассуждаю логично? Сейчас, пожалуй, бабуля права. Да и тогда, еще раньше, когда мне это только показалось…» Селищев виновато посмотрел на нее, на Рудика…
Он вернулся в поликлинику напротив. Охранник снова произнес фразу про бахилы и ресепшен, ничуть не смущаясь тем, что всего час назад уже говорил ее Селищеву. Правда, чтобы осознать этот факт, требовалось «включить» мозги.
«Ага, оно ему надо?!» – мысленно усмехнулся Селищев. «А, может, у него инструкция такая, - тут же возразил он самому себе, - не взирая ни на что, каждому говорить про бахилы и ресепшен». «Да брось, - никак не прогонялась усмешка. – Обыкновенный балбес, этот секьюрити. Подобные ему живут при каждом учреждении. Стоят себе, как кто-то метко выразился, «столбиками жира», и ни пользы от них, ни вреда. Так… атрибут уважающего себя заведения». «С чего ты взял, что ни пользы ни вреда? Ты был им? Знаешь круг его обязанностей?» - воинственно повставали справедливые вопросы. И спорить с самим собой больше Селищеву не захотелось.
- А точно на панорамном снимке будет виден нужный зуб? – спросил он, садясь в кресло.
- Там все будет видно, - обнадежила рентгенша. И как бы для себя, еле слышно добавила:
- Может еще какой зуб придется вырвать…
Селищев поежился.
- Я про удаление зуба ничего не говорил.
- И я не говорила.
- Да только что!
Женщина пожала плечами и молча ушла за перегородку колдовать над аппаратом.
- Селищев, пока снимок сохнет, - сказала она по окончании процедуры, - сходите на ресепшен и доплатите. Я вот тут вам написала.
- Я Селищев.
- А я и не возражаю.
Он, конечно, был готов доплатить, поскольку снимок одного зуба стоил меньше панорамного, но он совершенно не ожидал, что содержимого его бумажника окажется недостаточно.
- Да… - смутился он. – Ну и цены у них…
Всколыхнулась, пробежав волною, зубная боль, видимо, одергивая Селищева от изначальной мыслишки на все наплевать.
- Что ж, придется идти за деньгами домой.
Хорошо хоть идти, а не ехать на другой конец Москвы.
5
Селищев был недалеко от своего дома, когда к нему обратился гражданин в темном костюме, при галстуке, с портфелем в руках.
- Извините, вы этот район хорошо знаете?
- Я здесь живу.
- Прекрасно. Тогда не могли бы вы мне сказать, где на улице Маши Порываевой дом номер тридцать?
- Но это Орликов переулок.
- Как Орликов? Ничего не понимаю… А что ж тогда это?
На офисном здании, возле которого они стояли, висела стандартная табличка с адресом «Маши Порываевой улица, 34».
Селищеву впору было протереть глаза: проходя каждый день мимо, он никогда не видел эту табличку.
- Чертовщина какая-то… Вон мой дом, а я живу в Орликовом переулке. Стало быть это точно не улица Маши Порываевой.
Гражданин достал платок, вытер им крупный лоб, сморгнул полными недоумения глазами.
- Вы знаете, - попробовал разобраться в казусе Селищев, - может, эту табличку повесили для почтальонов? Представьте: нужно доставить корреспонденцию в это здание, а дом, хоть он и стоит в Орликовом переулке, числится по соседней улице, то есть по улице Маши Порываевой.
- Все равно хрень какая-то, - не принял объяснений гражданин. – Почтальоны должны знать, как «Отче наш», все адреса на своей территории.
- Ну, пусть не для почтальонов это сделали, а, скажем, для посетителей здешних офисов… Чтобы быстрее найти нужное здание.
- Не знаю… не знаю…  Может, посетителям и облегчение , а я чуть умом не тронулся. Убедитесь сами: дом номер тридцать четыре стоит между номерами семь и девять! Оказывается, дом тридцать четыре – это по улице Маши Порываевой, а семь и девять по Орликову переулку! И никто ничего толком не знает.
- Да откуда им знать? Они же здесь не живут, приезжают только на работу. А вам какой, собственно, адрес нужен?
- Улица Маши Порываевой, дом тридцать, вторая арка.
- Странный какой-то адрес.
- Ну да… Если кое-чего не знать…
- Чего же?
- Я коллекционирую… крышки люков.
Теперь недоуменно сморгнул Селищев.
- Каких люков?..
- Городской канализации, телефонной сети… Посмотрите себе под ноги… Теперь понятно? Да не подумайте, что я буквально их коллекционирую. Нет, конечно. Я не похищаю чугунные отливки! Я их снимаю…
У Селищева вскинулись брови.
- Ну, то есть фотографирую. Езжу с фотоаппаратом, - гражданин приподнял портфель, - и делаю снимки.
- А что же может быть интересного в этих крышках?
- Да ничего! – огорошил Селищева мужчина. Он помрачнел, явно перекидываясь на давно терзавшую его мысль. – Вот я никак не пойму: зачем все время отливать эти никому не нужные ГОСТы?!
Он кивнул на крышку канализационного люка, по окружию которой шла выпуклая надпись «ГОСТ 3634-61 1968г.»
- И так практически на каждой крышке! Зачем? Кому нужно знать, по какому ГОСТу их производят? И ведь, судя по всему, делается это на протяжении многих десятков лет!
Гражданин насуплено помолчал.
- Мне иногда кажется, что вокруг – сумасшедший дом. Такой неявный, можно сказать, потаенный… Табличка с адресом оттуда… И чтобы естественно в этом мире существовать, нужно быть тихо сдвинутым. Ну да. Бывают же легко раненные. Почему бы не быть легко помешенным? Вот я такой. Коллекционирую крышки люков… И все бы ничего, если б иногда я не становился нормальным… Нет, может вы объясните мне, зачем изображается этот ГОСТ?
Селищев развел руками.
- Со здравым смыслом не согласуется. Хотя, возможно, существуют какие-то ведомственные резоны. И, если их знать, все встанет на свои места.
Гражданин с печальным сомнением посмотрел на Селищева.
- Но вы-то, как я понимаю, другие крышки собираете.
- Да, - улыбнулся мужчина, - изредка они все же попадаются. Без ГОСТа, со всякими рельефами: есть в шашечку, есть в чешуйку, в крапинку… Сегодня я приехал за одной из таких. Мне сказали, что она в восьмиугольниках. Так как все же попасть под ту самую арку?
Селищеву, конечно, захотелось взглянуть на шедевр, но он отчетливо почувствовал, что его нелепо запутавшееся дело ждать не будет, и после необходимых объяснений распрощался с коллекционером.
6
Пока Селищев ждал лифт, дверь в подъезде распахнулась, и раздался стук каблучков. Он обернулся. Это вошла высокая, медно-рыжая девушка. Потом, когда они ехали в лифте, Селищев обнаружил, что у нее карие, с лучистым подсветом радужки, носик уточкой, а в ушах странные сережки в виде прямоугольников, на которые были наклеены ее же собственные фотографии – черно-белые, с проштампованными уголками – как на документах. Она тоже ехала на седьмой этаж, в чем не было ничего особенного, но, когда, выйдя из лифта, она направилась к квартире № 87, Селищев удивился:
- Извините, а вы к кому?
- К Славику.
- Но там нет никакого Славика.
- Как это нет? Он сам мне позвонил и назвал этот адрес.
Голос у нее был низкий, с драматическими нотками и совершенно неожиданный при носике такого легкомысленного очертания и рассыпанных по лицу веснушках.
- Милая девушка, - начал Селищев, но дверь квартиры открылась. На пороге стояла его родная сестра.
Вера, добрая душа, время от времени наведывалась в жилище холостого младшего брата, чтобы тот, по ее выражению, не зарос грязью, почему и имела ключи от его квартиры.
- А я думаю, кто это там на лестничной площадке? Вообще-то мы тебя только к вечеру ждали… А вы Нюта? Проходите, пожалуйста.
Девушка, искоса глянув на Селищева, первой вошла в квартиру.
- Ты сказала «мы». У нас гости? – спросил Селищев, отмечая, что на сестре ее парадное темно-бежевое платье.
- Гости и не только… - интригующе сообщила Вера.
Пять минут спустя Селищев сидел ошарашенный на табурете, привалившись плечом к стене. А за пять минут до этого в коридор вышла немолодая женщина с высокой прической и знакомой грустью в глазах.
- Это Нонна. Нонна Красильникова, моя школьная подруга. Ты должен ее помнить, - с мягким нажимом сказала сестра.
Селищев едва успел кивнуть, когда появился молодой человек – юноша - не юноша, высокий, длинноволосый, с каким-то невнятным выражением лица: вроде бы он улыбался, а казалось, что вот-вот зарыдает. «Наверно это Нонкин сын, - решил Селищев, - а это, - уперся он взглядом в девушку, взявшую Нонкино чадо под руку, - ее старшая дочь».
Угадал Селищев только наполовину.
- Это Славик, - продолжала Вера. – Ноночкин сын. А это Нюта – его невеста.
«Вот те на!» - от души поразился Селищев. И хорошо, что от души, потому что не хватило уже сил остолбенеть от последовавшего затем известия. Селищев только качнулся и рухнул на табуретку в прихожей.
- Гена! Славик не только Ноночкин ребенок, он еще и твой сын!
Да… Сил изумляться не было, но и поверить в услышанное тоже не было сил. Распухающий мозг Селищева начал спасаться доводами «против». Во-первых, при сопоставлении возраста Славика (а тому лет семнадцать) и возраста Селищева получалось, что последний стал отцом первого в те же семнадцать лет. А тогда (за вычетом еще девяти месяцев) у Гены Селищева не то, что Нонны, вообще никакой женщины не было! Уж он-то отлично помнил стройотряд и ту рыжую бестию, которая приобщила его к греху. И исполнилось ему в ту пору (стыдно признаться, а потому это тайна) девятнадцать лет! Во-вторых, у Селищева никогда ничего не было с Нонной. Да он даже помыслить о чем-нибудь таком не мог. Она и старше лет на шесть, и совершенно не в его вкусе. Всегда печальная, тихая… А ему нравились самоуверенные девицы-кошки – непривязчивые, чуть стервозные, но с полным комплектом всего грациозного, округлого и шелковистого, что полагается иметь и девушке, и кошке. Ну вот, например, как эта Нюта.
- Вера, - осевшим голосом проговорил Селищев, - это чушь какая-то!..
- Чушь? – с обидой воскликнула Нонна. – А ты, Геночка, забыл, как в девяносто пятом году на дне  рождения собственной сестры…
Нонна всхлипнула.
- Не помню я ничего такого…
- Вот именно, не помнишь! Боже, как я потом себя кляла!..
- Да, Гена, это все правда, - сказала сестра.
«Ну уж если сестра подтверждает, – объявился в Селищеве кто-то еще, будто из-за угла выскочил, - значит так оно и есть! Известное дело: напился, а организм-то по молодости к спиртному непривычен – вот и провал в памяти».
«Господи, дурдом какой-то!» – в отчаянии подумал Селищев и вспомнил вдруг коллекционера.
«Вот-вот! – поддержал его этот «кто-то еще». Вовремя вспомнил! В психушке нормальному не выжить. Соглашайся! Упорствовать – только усугублять…»
- Хорошо, - обреченно объявил Селищев. – Я согласен признать…
Он взглянул на Славика – довольно неказистый у него вышел отпрыск.
- … ребенка.
Нонна зарыдала. Славик от радости обнажил зубы в брекетах, а Нюта подошла к Селищеву, который все еще не поднялся с табуретки.
- Папа, - сказала она своим грудным голосом, наклонилась и совсем нецеломудренно поцеловала Селищева в губы, толкнувшись между ними