Московское Время. Сборник повестей и рассказов

кошки на душе скребли…
Все-таки хороший был у него отец, справедливый. Его нет в том этюде только потому, что, когда он писался, отец был еще жив, а этюд этот виделся Александру Павловичу как память об ушедших.
Никакого наказания не последовало, когда родители узнали, отчего все случилось.
Александр  Павлович был бы вполне счастлив, если б не осознание своей причастности к печальной участи Барсика. Однако зря Александр Павлович переживал: зверюга оказался живуч и уже через пару дней вовсю важничал, прогуливаясь по двору, – больше его за калитку не выпускали.
Но неприязнь к Лялину у Александра Павловича осталась.
Они с Олей уже выросли, а неприязнь не проходила.
Оля стала, как все и ожидали, красавицей. Ну да, еще в детстве была она этаким милым, грациозным созданием. Ее случай, несомненно, счастливый, поскольку обычно природа издевательски устраивает так, что из очаровательной девчушки вырастает нечто угреватое, угловатое и толстое. Тем не менее, окружающие не перестают ждать, когда маленькая красавица станет еще краше. Редкого чуда, получается, ждут они. Куда как чаще является чудо в случаях наоборот, о которых и сказок, и былей пересказано великое множество.
Для Александра Павловича его подружка Олька изменилась в одночасье – при первой встрече в наступившем лете.
Он смотрел на нее во все глаза.
- Ну, ты чего, - потупилась она, отлично понимая, чего он…
- Ух, какая ты…взрослая… - подыскал, наконец, Александр Павлович слово, за которым стояли еще: «незнакомая», «другая», «красивая» и, самое главное, - «женщина».
Поначалу ему показалось, что так изменила ее новая прическа: вместо каштановой копны, сложенной на затылке, была у нее теперь модная стрижка с челкой.
Но через секунду Александр Павлович понял: все в ней другое. От прежней Ольки оставался только шрамик на щеке.
Лицо у нее похудело – или скулы четче проступили? – и из него ушла детскость с ее подвижностью черт, какой-то их непроясненностью, которые обозначились теперь в полной мере. Так из изящного наброска возникает потом прекрасный портрет. Глаза вытянулись, словно подплыли к вискам, а карие вишни в них еще больше потемнели и стали крупными, с матовым отливом.
Александр Павлович вернулся взором к шрамику и как-то по-садистски им полюбовался: его рук дело! Именно он разбил окно, осколок которого поранил Ольку… Помнится, ее тетка тогда к родителям Александра Павловича не пошла, но запретила Ольке общаться с ним надолго.
Вдруг Александр Павлович догадался: у него физиономия просто светится.
- Ладно, - нахмурился он, - сейчас мяч вынесу, попинаем?..
И как такое могло ему в голову прийти? Оля из-под челки насмешливо взглянула:
- Предлагаешь мне на воротах постоять?
- Извини, не сообразил, ты же теперь у нас барышня…
Вместо того чтобы загладить оплошность, Александр Павлович съязвил. От досады. А разве не обидно, если близкий тебе человек вдруг оказывается  чужим? Да еще тогда, когда открываешь, что он тебе нужен больше, чем обычно!
Оля почувствовала его обиду.
- Ну не дуйся, неси свой мяч. На поле встретимся.
Пока Александр  Павлович ходил за мячом, Оля переоделась. Она сменила свой сарафанчик на майку с шортами.
Можно было заметить, что с прошлого лета роста в ней прибавилось немного, но ровно столько, чтобы объединить гармонией эти окаты плеч, взлет грудей, теснившихся в маечке, овалы бедер…
Лучше б она не меняла свой наряд!
Александр Павлович то и дело бил мимо мяча и с замиранием сердца слушал гул земли. В какой-то книжке про разведчиков он вычитал, что земля отзывается по-особенному, если бежит женщина. Теперь он был уверен: ему слышно это! Но вошла в него и другая уверенность: не может быть дружбы с девочкой, ставшей взрослой... И возникал следом тревожный вопрос: а что же тогда?
Игры у них так и не получилось.  
Дома Александр Павлович посмотрелся в зеркало. Он увидел несуразного человека – взлохмаченного, с худой шеей и детским обиженным лицом. Конечно же, никакого интереса для Оли он представлять не мог. Известная истина о том, что девочки взрослеют раньше своих сверстников, была ему еще неизвестна, а потому Александр Павлович счел свой случай и самого себя исключительно несчастливыми.
Ну а дальше… Катилось радостно лето по средней полосе. Было б, конечно, здорово, если бы Время утонуло в зазеркалье какой-нибудь стоячей речушки со стрекозами на берегах - и никогда не наступила бы смена сезонов. ( Кто-то скажет: поезжайте в Африку, и будет вам вечное лето… Лето-то будет, да не та благодать!)
Увы… Время не исчезает, не идет вспять. Люди придумали даты, чтобы обозначать его след. Для себя придумали, потому что само Временя к прошлому безразлично.
23 августа того года помнится Александру Павловичу до сих пор, хотя есть даты, когда случались события и поважней, но в памяти они  почему-то существуют только пунктиром – ну, год еще разобрать, месяц еще бледнеет, от числа же вовсе ничего. А тут…
В 23 августа лето вкатилось жарким шаром. Днем еще пекло, а к вечеру резко похолодало. И совершенно некстати, потому что молодежь собиралась на танцы. А теперь что? пальто надевать?!
Александр Павлович собирался на танцы тоже. Несчастье, случившееся с ним в начале июня, оказалось лишь огорчением: все забылось, благо Оля вскоре уехала на лето к другой своей тетке, в Крым. Компанию ему составляли близнецы Свиридовы.
Толик и Борик вышли, наконец, из домашнего заточения, и теперь ребят безостановочно тянуло к курению и употреблению дешевого забористого вина «Солнцедар» - убойней его было только «Алжирское». В наверстывании даром потраченного времени они готовы были достичь многого, если б не Александр Павлович (и это от его влияния когда-то Свиридовы-старшие требовали избавить их мальчиков!).
Сегодня, однако, Александр  Павлович не был строг к братьям: перед танцами никак не обойтись без ритуала раскрепощения - употребления, стало быть, вина.
- Похолодало - то как? – напомнил о каверзе природы Толик, а Борик логично предложил:
- Может, водочки попробуем? Я сбегаю!
Ничто не пугало близнецов на пути порока.
- И где вас…нас, - поправился Александр Павлович, - после водочки искать? Нет, давайте лучше  «Солнцедар».
Как всегда, нож отсутствовал, а потому пришлось пластмассовую пробку не срезать, а нагревать зажженными спичками, чтобы, подплавившись, она свободно сошла с горлышка. (Не каждый раз, однако, спички давали желаемый результат, из-за чего наскоро разводился костерок, а от него порой случались пожары, и тогда уж становилось не до того, зачем пришли. Ко всему, закопченная пробка мазала руки, и, как только она снималась, подогретое вино начинало мощно и удушливо распространять свой букет. В общем, процедура эта была достаточно хлопотная. Правда, существовал еще один способ удаления пробки – посредством стаскивания ее зубами. Будучи мало кому доступен, применялся он крайне редко.)
Александр Павлович с близнецами находился примерно на том месте, откуда однажды вел обстрел гуся, то есть в поле, а значит костер можно было развести безбоязненно, заодно и погреться.
- Что на закуску? - поднял взгляд Александр Павлович, покончив с пробкой. Ему бросилось в глаза, что на близнецах одинакового, «мальчукового» кроя пальто – у Толика в темную крапинку, у Борика в светлую.
Толик показал на пакет:
- Яблоки …
- А вы в этом пойдете на танцы?
На самом Александре Павловиче вполне элегантно сидел шерстяной свитер. Братья не успели ответить «да».
- Я так и знала, что вы здесь! - прозвучал томительно знакомый голос. – Значит, пьянствуете?!
Александр Павлович обернулся: Оля стояла подбоченясь, шутливо строгая.
- Привет. А ты-то как здесь?
- Можно сказать, проездом из Симеиза в Москву.
Крымские каникулы запечатлелись на ее лице и руках чудесным загаром, который был особенно хорош на фоне белой курточки. Таким золотисто-спелым он в московских широтах не бывает.
- На самом деле я дома уже неделю. А сегодня решила тетю Марусю проведать. Чайку с нею попила - и к тебе, Сашка. Мне твоя бабушка говорит: где-то со Свиридовыми ходит, может у них, может в поле. Ну, я первым делом сюда…
Близнецы восторженными глазами смотрели на нее, застыв – один с бутылкой, другой с пустым стаканом. Первым очнулся Толик:
- Будешь? – протянул он ей стакан.
- Буду.
По тому, как спокойно она согласилась, стало ясно: в Крыму шли те же процессы взросления, что и здесь.
Осилив напиток, Оля повела плечиками и поморщилась. Александр Павлович отреагировал понимающе:
- Конечно… не крымские вина …
Борик, протягивая Оле закусить, сказал:
- Ты с нами на танцы пойдешь?
Она вгрызлась в яблоко и замерла, окинув близнецов взглядом. Потрясение сошло, когда от укуса потек сок:
- Вы, мальчики, на танцы собрались?!
- Да, - закивали братцы.
- А взрослая одежда у вас есть?
После недолгих препирательств было решено по - быстрому одолеть «Солнцедар» и отправиться: Свиридовым перед танцами на переодевание (хоть в телогрейки – и то лучше, сказала Оля), остальным сразу на танцы.
Александр Павлович хорошо помнит, как ждали они с Олей близнецов перед танцплощадкой, но те так и не пришли: надо же было их родителям, находившимся в отъезде, внезапно нагрянуть и именно тогда, когда нетрезвые братья натягивали на себя телогрейки! Домашний арест последовал незамедлительно…
Еще Александр Павлович помнит, как смолкла вся танцплощадка в медленном танце под звуки раскатистого голоса с хрипотцой, которая неведомо откуда взялась у совсем молодого парнишки – певца. «Для меня нет тебя прекрасней, но ловлю я твой взор напрасно…», - пел он казавшуюся необыкновенно красивой песню; звуки электрогитары подхватывали и относили этот голос к самому твоему «я», и что-то там таяло, сочилось…
В общем, было хорошо: печально и немного всех жаль. Себя, конечно, в том числе. А ведь он вполне бы мог не грустить, если б Оля… Нет, ничего не забылось. И по-прежнему обидно. А вдруг сейчас все изменится?! Чем черт не шутит!..
Он осторожно пропустил  руки под обрез ее короткой курточки – вроде бы поудобнее устроил их на талии. Оля никак не отреагировала на это: понятно же, соскальзывают руки с гладкой ткани. Она только уткнулась носиком в его плечо.
К аромату карамельки, которую Оля сосала, неярко подмешивался запах алкоголя, - не «Солнцедара», а словно бы мягкого тонкого вина (как если бы «Солнцедар» после употребления благороднел). Продвинувшись руками еще немного вверх, Александр Павлович обнаружил, что под курткой у нее что-то совсем легкое – то ли блузка, то ли майка.
- Ты не замерзнешь?
Она отняла голову от его плеча.
- Не-е-т, -  сказала протяжно с серьезным лицом. И снова склонилась к нему. Помолчала. А потом Александр Павлович не поверил своим ушам:
- Что ж ты остановился?
Александр Павлович окаменел: он у нее весь, как на ладони! Неясно только, поощряет она его или нет?! А если нет?
И Александр Павлович струсил.
- Ну, мы ж вроде друзья…
- Правда? – Оля заглянула в его лицо внимательным холодноватым взглядом. – Но еще полминуты назад ты так не думал…
И неожиданно улыбнулась:
- Ладно, друг, пошли - мне к тете Марусе пора.
Они протиснулись с танцплощадки на выход и направились к березовой роще, светлой даже поздним вечером. За ней через поле стояли дачи – вот и весь короткий