Посох Адама.

чтобы её сыночке перечили? Уж она-то рассудит правильно. Ещё добавит, что только завод издает такие звуки, а у твоей жены, скажет, никогда не было ни слуха, ни совести. Давай, беги скорее! Ты постоянно находишь возможность, чтобы умотать из дома. Тебе наплевать на детей! У тебя в башке один шум завода! Эх, подонок, ты когда-нибудь на заводе-то был? Хотя бы с экскурсией? Вот, так ты обо всех и обо всём судишь, ни черта не зная и не разбираясь. Самонадеянный петух!
  Последнее предположение жены о принадлежности Адама к пернатому сословию являлось преднамеренной попыткой пожизненно оскорбить и унизить мужа, вывести из себя, обезоружить и втоптать в пол. Еве почему-то доставляло огромное удовольствие принижать Адама до уровня домашней бульонной птицы, хотя Адам много раз и раньше растолковывал жене скрытый смысл данного оскорбления:
  - Таким словом ласкают заключённых, которых,… ну, пассивных, - объяснял он и хлопал себя по наглядному пособию: - Вот в это самое место. Педерастов, короче.
  - Откуда тебе известно? – недоверчиво переспрашивала жена. – Ты там был? Эх, ты, даже на зоне не был, а туда же - пассивный, массивный!
  Не дошло, видимо, до неё, не насторожило ни разу.
  - Значит, окончательно и бесповоротно ты считаешь меня петухом? – слабеющим голосом спросил Адам. – Как ты могла? Ты сейчас ушибла меня больнее, чем кружкой!
  - А я? Как я терплю? Всю жизнь живу, ушибленная тобой. Господи, помоги мне вразумить Адама!
  - Вот этого не надо, господа-то всуе не надо поминать, - решил грамотно остановить Адам причитания жены, разглядев в ней признаки реактивного психоза. Иначе, через минуту, придётся  засвидетельствовать, как Ева, закатив глаза, царапая воздух руками и давясь криком «Паразит такой! За что-о-о?!», валится на спину возле него без чувств. Потом прочно располагается в коридоре, дети  заходятся от ора, и Адам всю ночь, курсируя по квартире,  отпаивает жертв своего треклятого бездушия, а под утро начинает позорно вымаливать прощение за что-нибудь. Хотя бы – за свой железобетонный лоб, который с расточительной лёгкостью крошит дорогую фарфоровую посуду.
  Довольно часто их домашние склоки заканчивались на радость соседям глухим стуком  весомой плоти:  Бум! И тишина.  «Убил и съел!»  
  - Меня ещё никто так не оскорблял! Пусть тебя мучает совесть: я не заслужил клички «петух».
  - Ты,… ты, - опять начала задыхаться жена, - ты не заслужил даже этой клички.
  - Понял. Значит, всё,  конец связям, - Адам спокойно взял сумку, вышел в подъёзд, но в последний момент обернулся и на правах «ушибленного» фарфоровой кружкой добавил: - А вот я ни-ко-гда не называл тебя козой! – и с чувством исполненного долга хлопнул дверью и запел, живо перепрыгивая ступеньки: «Не слы-ышно шу-ума заводского» на мотив «Шумел камыш».
  В общем-то, довольно удачно Адам вырвался на волю, почти без потерь, чем сильно разочаровал соседей. Особенно, одного, мелкого такого, из квартиры напротив. Тот болезненно переносил пораженческую политику Адама: долго не мог уснуть; было слышно, как шлёпал то и дело дверцей холодильника, тяжело вздыхал и жаловался колбасе: «Эх, мужики, вы, мужики,  убогие  страдальцы!»  А на следующий  день, приняв на грудь для храбрости, проводил  на своей очередной синюшной  опойке акцию возмездия за всех угнетённых и забитых мужчин.
  Случалось Адаму вылавливать и утихомиривать мелкого соседа в подъездной клетке. Пьяный коротышка мог бы и слониху затоптать, если бы не путался в собственных сатиновых трусах размером в половину роста. Опойки, пользуясь неуклюжестью коротышки, пулей  летели в одних ночных рубашках в ближайший опорный пункт и, упав обессилено к  ногам охранников правопорядка, с блаженной улыбкой на лицах тут же засыпали. А мелкий сосед  настырно и долго ещё нарезал круги возле опорного пункта и упрашивал родную милицию совместно пожурить обидчицу и попинать совсем немножко: «Она же – баба! Ба-а-ба-а! Вникают они в смысл этого отвратительного слова? В низкое, помойное его происхождение?»
  Комиков среди соседей было достаточно, и каждый норовил Адаму сказать напутственное слово или радостно помахать вслед платочком.

  С короткого разбега – и от земли! Не размашисто и тяжеловесно, а, юрко маневрируя, взмывать и уклоняться от выстрелов ветра. Разворот на правом крыле – и в сумерках земля тщедушно сигналит о себе лишь мелкой россыпью голубых огоньков. Всё остальное вокруг – Бог! Бесконечный, Всевластный, Всемилостивый, Бесцветный Владыка – очень далеко, рядом и внутри Адама одновременно! Оказывается, Адам скользит по бережно вытянутой ладони Господа, а чудится, что летит!
  Прекрасная картинка сна, надо сказать!
  Мама Адама обычно быстро и правдоподобно находила объяснения подобным снам:
  - Нехороший сон, - констатировала бы она, - надо глянуть в «сонник». Ну вот, я так и знала, это у тебя – к менструации. Ах, да, забыла, ты же у нас мальчик! Следовательно, сударь, ждите поноса в самый неподходящий момент!
  Вольности в выборе выражений ей не выбирать. Она – медработник с тридцатилетним стажем: диагнозы ставила быстро и сурово:
  - Все болезни сидят в затылочно-копчиковой части. Изгонять эти болезни нужно древним, испытанным методом!
  Жене мама звонила регулярно и с обидой в голосе напоминала:
  - Ева, ты опять прекратила пить мочу? Не обманывай, я же чувствую по голосу! Пей мочу постоянно! Не прерывай процесс лечения. Лучше всего – писать и отстаивать в трёхлитровых банках! Во-первых, в них удобно попадать, во-вторых, в трёхлитровых ёмкостях оптимально адсорбируются шлаки. На поверхности остаются все самые оздоровительные продукты. Это уже научно доказано! Пей! Я скоро приеду и проверю! Не слышу звука одобрения в твоих голосовых связках!  Боже мой, если бы я знала, кому отдаю в руки на поругание своего сына, лучше бы  сделала аборт!
  Ни разу Ева не обмолвилась, что Адам достался ей б/у, не свежим и достаточно истасканным уже гражданином.

  - Извините, не желаете напиток?
  Адам открыл глаза:
  - Что, уже Москва?
  - Ещё минут двадцать лететь. Пить будете?
  - Спасибо! – Адам глянул в иллюминатор. А там такая благодать! Вылетали в сумерках, а за бортом – голубая пустошь с розовой окантовкой. Вроде, на запад летели, но синева густела в хвосте самолёта.  «Нищая страна! Навсегда обманутый народ! Однообразное серое и безнадёжное существование! И только здесь, за облаками, Бог одинаково всем предоставил возможность вкусить гордую и осязаемую красоту жизни. На земле Он уже не властен».
  - Так, ещё раз пробежимся по сценарию, - оторвавшись от иллюминатора, обратился Адам к компаньону.
  Тот показал стюардессе, чтобы зашторила проход в салон. Они летели на маленьком Як-40, известном в аэропорту города как правительственный самолёт. Компаньон Толик сидел рядом и чувствовал себя оскорблённым всем «Аэрофлотом». Он распорядился рейс на Москву откупить полностью, заплатил уйму денег, но «Аэрофлот» под разными предлогами навязали ещё десять человек – до полной загрузки. Среди того десятка мог оказаться кто угодно – и телохранители не помогли бы.
  - Два телохранителя садятся в «Вольво», - делал расклад Адам, - вторая пара садится в «Ладу» и все вместе с почётом отправляются на Калининский. А мы с тобой, предварительно позвонив покупателю, берём тачку и скромно едем до Ярославского. Там и состоится знакомство. Звонить будешь ты. Скажешь только четыре слова: «Древесина здесь. Место прежнее».
  - Одни, без охраны, с Посохом?  Рискуем? За Него бандиты половину Москвы перестреляют, - высказал опасение Толик.
  - Половину Москвы не жалко. Нам, главное, до Ярославского добраться, а там покупатель своих детишек к нам приставит.
  - Кто он?
  - Товарищ из Госплана. Рыжкова уничижительно Колей-Ваней обзывает. Солидный бандит.
  - Задерживаться не станем. Сдадим дерево, получим договор и - домой!
  - С договором и наличными!
  - Как? Ты же говорил, что перечислением?
  - Толик, не делай глаза флюгером! Тебе налоги хочется заплатить? Забыл? Мы – нищая фирма, у нас на лицевом счету 60 тысяч, и в банке «наводчики» должны быть уверены, что скоро нам придёт конец.
  - Иной раз думаешь, что лучше нищета, чем свинец в животе.
  - Ничего, привыкнешь думать иначе. У нас, между прочим, время строго ограничено. Через сутки Ева бросится искать меня, обнаружит, что и Посоха нет. Ушёл муж из дома, подарок тестя прихватил, растворился навсегда – хоть на алименты подавай.
  - Представляю! Четверти месячного дохода хватит, чтобы правнукам прожить беспечно, - съязвил Толик.
  - У меня есть официальная зарплата.
  - Адам, ты расчётливый везунчик. Ты знал, что обладателем Посоха мог быть и я?
  - Естественно. Поэтому ты компаньон, а не конкурент. Хотя, чтобы ты сделал с окаменелой деревяшкой?  В углу так и стояла бы, наверно, до второго пришествия? Нет у тебя коммерческой жилки.
  - За то Ева до сих пор меня боится, а тебя пользует, как хочет.
  - Толик, мне иногда кажется, что мы с тобой работаем не в паре, а в спарринге, - грустно намекнул Адам. Серая хозяйственная сумка валялась сиротливо, как использованный презерватив, возле его ног. Посох, завёрнутый в тряпки, упакованный в пластик, находился в багажном отделении - смелое, наглое решение Адама.
 
  Удивлению компаньона не было предела, когда, - пролетев полстраны, проехав от аэропорта до Ярославского, избавляясь на поворотах от предполагаемого «хвоста», - уже на привокзальной площади Адам  расковырял пластик и показал, что вместо Посоха в свёртке  находился кусок бруса.
  - Маленькие хитрости большого бизнеса,- сказал Адам.
  Поменял? Но когда? Они были всё время вместе. А ведь Адам возмущался больше других, что не смог Толик откупить рейс полностью. Вот, хитрец!
  С покупателем обнимались будто родственники. Раньше Адам ничего не говорил Толику о покупателе.
  - Что ты нам, дружище, сообщишь неприятного о сделке? – похлопывал по плечу Адам покупателя.
  - Самое неприятное для вас то, что вы не услышите от меня ожидаемых неприятностей. Заявка подписана заместителем министра. Договор вступает в силу с момента подписания вами договора.
  - А как обстоят дела с лицензией и разрешением на вывоз леса в Южную Корею?
  - Мы же заранее договорились, что лицензия – дело второе.
  - Ну да, договорились. Так они у тебя на руках? Второе, но не последнее. Для нас, может быть, это важнее, чем порубочный билет. Лес мы всегда успеем казнить.
  - Были сложности. В Минвнешторге дорабатывают вопрос. Это  кругляк, а он проходит, как стратегическое сырьё.
  - Что, значит, вопрос дорабатывают? Значит, лицензия и разрешение – под вопросом? Дорогой товарищ, сейчас мы распилим этот предмет на несколько частей, - Адам показал на свёрток, - и будем отпускать кусочки по мере исполнения вами пунктов настоящего договора.
  - И меня подвесят за яйца! – признался покупатель. – Я повис между молотом и наковальней. Обещаю, завтра лицензия будет лежать у тебя в кармане.
  - Хорошо, - согласился Адам, - но перед подписанием договора.
  - Что ты, что ты? Не представляешь , какая машина уже завертелась? Тысячи людей задействованы. Пять вертушек по сорок вагонов должны загружаться и отправляться в пункт назначения. Двое суток простоя  никакой министр не переживёт. Я дал гарантию, что