НА ХУТОРЕ

показаниями… – Бурцев протянул блокнот с показаниями и дал расписаться в нём Виктору. – Если понадобятся уточнения, мы вас вызовем.
– Да какие уточнения? – Виктор явно занервничал. – Я же русским языком говорю – знать ничего не знаю.
Следователь Бурцев не счел нужным вдаваться в полемику. Жаль подследственного, но показания соседа развеивали версию в непреднамеренности убийства. Добавь сосед к своим «не видел», «не знаю» ещё и глагол «не слышал» – происшествие на хуторе можно было квалифицировать как несчастный случай. А так…
Бурцев, не прощаясь, сунул блокнот в карман и зашагал к поджидавшему его у калитки «Уазику».

…Саня приехал на хутор в конце недели, через несколько дней после случившегося. Увидев замок на дверях дома, он догадался зайти к Виктору и разузнать в чём дело.
Виктор выглядел озабоченным, но, кажется, не столько самим происшествием, сколько нелепым страхом, что его теперь «затаскают» как единственного свидетеля. Судьба Николая Ивановича, по всем признакам, его беспокоила не шибко. Он всё же припомнил фамилию следователя и сообщил Сане.
Саня тут же рванул в город и разыскал в прокуратуре Бурцева. То что он услышал от следователя, повергло парня в уныние. Оказывается, «Дело» двигалось к завершению, и Николаю Ивановичу уже назначили государственного адвоката. Не сегодня-завтра «Дело» могло быть передано в  суд.
Саня, не мешкая, связался с назначенным Николаю Ивановичу адвокатом. Им оказался молодой, несколько флегматичный человек со здоровым румянцем во всю щеку и бегающим взглядом. Сане он сразу не понравился. «Видать, пацан недавно юрфак окончил. Ну что это за адвокат. Кроме диплома за душой ничего нет. Может, по блату в адвокатскую контору устроился. Практики, наверняка, никакой, совсем ещё зелёный, – размышлял Саня. – Нет, этот Калину из тюряги не вытащит. Нужно менять защитника».
Сане не приходилось ходить по судам, однако он понимал, что нужен толковый адвокат и такой адвокат влетит ему в хорошую копеечку. Но сейчас думать о деньгах было некогда. Перед его глазами стояло бесхитростное добродушное лицо Николая Ивановича, человека, которого он, не отдавая себе отчета – почему и как, – привык называть сердечным словом – батя.
В той же адвокатской конторе, после нескольких консультаций, Сане удалось заключить договор с пожилым, но, со слов рекомендующих, весьма успешным специалистом своего дела. Тот охотно взялся помочь Сане, оговорив, правда, отнюдь не мизерную оплату своего труда. Названная им сумма несколько превышала те деньги, что имелись у парня в наличности, свободные от торгового оборота, но Саня не стал спорить и торговаться. Поставленная им цель облегчить, насколько удастся, участь попавшего в беду Калины представлялась Сане главнее денежных трат.
Ознакомившись с «Делом», адвокат заверил нанимателя: либо он добьется для обвиняемого оправдательного приговора, либо – на худой конец – минимального срока заключения.
– Нужно сделать так, чтобы гособвинитель заменил моему подзащитному 105-ую статью на 107-ую… Если и убийство, то убийство непреднамеренное, а в состоянии аффекта. Признаться, подпортил дельце единственный свидетель со своим утверждением о двух выстрелах. Ну, да поверьте на слово – мне не из таких переплётов приходилось людей вытаскивать…

*   *   *
На проходившем в зале районного суда открытом процессе адвокат буквально потряс всех перлами красноречия и неопровержимой логики. Он доказал, как дважды два, что потерпевший Будылин П. Ф., бывший охранник коммерческого банка, нигде не работавший в последнее время, был человек агрессивный, вспыльчивый и к тому же склонный к неумеренным возлияниям. Путем шантажа, оскорблений и прямых угроз он довел обвиняемого Калинина Н. И. до состояния, когда человек перестает контролировать свои поступки – в медицине такое состояние именуется аффектом. Как показало предварительное следствие, Будылин постоянно унижал хозяина хутора, обзывал его разными нецензурными словами, оскорблял его человеческое достоинство и даже грозил физической расправой с единственной целью – запугать старого одинокого человека и незаконно завладеть его имуществом, сиречь домом, который, со слов косвенного свидетеля Виктора Зарубина, приглянулся Будылину в качестве загородной дачи.
Опытный адвокат убедил высокий суд, что, согласно экспертизе, у погреба было найдено две гильзы 12-го калибра, прозвучало два выстрела. Это же утверждает и единственный свидетель. Но первый выстрел был произведен гражданином Калининым не в потерпевшего, а вверх, то есть с целью припугнуть распоясавшегося дебошира, учинившего в погребе Калинина Н. И. настоящий погром. Доказательством тому, в результате доследования, служит извлечённая из ствола берёзы, растущей рядом с погребом, картечь. Второй выстрел прозвучал не сразу, а после того, как Будылин, будучи в сильном подпитии, бросил в хозяина дома лопату, сильно ранив его в ногу (имеется протокол медицинского освидетельствования). В состоянии болевого шока, падая, Калинин случайно нажал на спусковой крючок, и произошло то роковое событие, которое по закону должно квалифицироваться как непреднамеренное убийство в состоянии аффекта. Экспертиза показала также, что количество картечи, извлеченной из трупа потерпевшего, не превышает заряда одного патрона. Однако… самое главное. В протоколе судмедэкспертизы говориться, что в результате выстрела повреждение внутренних органов Будылина П.Ф. было незначительным и не могло послужить причиной летального исхода. Смерть наступила в результате черепно-мозговой травмы. Падая с лестницы, Будылин сильно ударился головой о каменный пол погреба. Дурацкая, нелепая смерть. Но кто в ней виноват больше – потерпевший или обвиняемый?.. вопрос остается открытым. Ответ на него может дать только высокий суд.
Высокий суд учёл все доводы защиты и обвинения и приговорил Калинина Николая Ивановича по статье 107-ой, часть первая – убийство, совершенное в состоянии аффекта – к трем годам лишения свободы, с отбыванием срока наказания в колонии общего режима.
После суда Калина ещё больше месяца находился в городской тюрьме. Приговор он принял внешне спокойно, и на свидании перед отправкой по этапу к месту заключения сказал Сане:
– Спасибо, сынок… Век не забуду, что ты для меня сделал. Ведь, скажи, было время, за убийство не срока давали – расстреливали…
– Было время, и вовсе безвинные в лагерях гибли, – возразил Саня. – Я имею в виду, при Сталине.
– Да не… ты не путай, – Калина покачал головой. – Там политика была. А в моём случае – что? – он тяжело вздохнул. – Да кто я такой, чтоб отнимать у человека жизнь? Пусть и негодный человек был, а всё же раб Божий. И правые, и неправые – все под Богом ходим, – Калина перевёл взгляд в темный угол комнаты свиданий, как будто там находился тот Всемогущий, видимый только ему, троекратно перекрестился и тихо промолвил:
– Буду считать, что несу заслуженную кару за все свои грехи – за то, что болящую мать не приветил, не скрасил ей последних земных дней… и за то, что семью не сохранил, не сумел стать для жены опорой, и единственного сынка не уберег… ну, и за то, что в помутнении разума человека убил…
Саня закусил губу, помолчал и неуверенно заметил:
– Думаю, насчет жены и сына ты не прав… Это не твои грехи, а твоя судьба.

Перед отправкой «бати» в исправительную колонию Саня получил от него записку с просьбой привести нотариуса. «…Три года – не три дня…– писал Калина. – Всякое может случиться. Я уже старый и один как перст… Хочу, как полагается, оформить завещание, на всякий пожарный… Чтоб всё было по закону, по справедливости. Чтобы хоть как-то, сынок, рассчитаться с тобой за твое добро. Хочу свои хоромы отписать тебе…»
Бедолага-мужик ещё не знал, что его «хоромы» существуют только в его воображении.

*   *   *

Серафима, вдова погибшего Павла, выслушав «мягкий», с её точки зрения, приговор, пришла в ярость. Она в голос рыдала в зале суда и кричала, что не оставит этого дела так, добьется правды, что нет такого закона, когда за гибель человека убийце давали всего каких-то три года.
Где и какую «правду» она собиралась искать – осталось неясным, но через неделю случилось так, что в одну из темных ночей ни с того ни с сего на хуторе, на участке Калины, полыхнули оба строения – и сарайчик, и дом. Слава Богу еще, что не было ветра, и огонь не перекинулся на дом Поликарпыча. Сосед Виктор проснулся среди ночи от ярких огненных всполохов и кинулся на велосипеде в поселок – вызывать пожарных. Разумеется, пока те получили сигнал, пока приехали – спасать, собственно, было уже нечего. Осталось лишь растащить баграми тлеющие бревна да хорошенько залить пеной из шлангов разбросанные там и сям дымящиеся головешки.
Чьих рук дело был этот ночной «фейерверк» – гадай-не гадай, а обвинять некого. Сама ли мстительная Серафима устроила поджёг или наняла кого-то за деньги, об этом можно было только догадываться. Кто бы мог уличить её и предъявить неоспоримое обвинение? Только обгорелый, черный от сажи гранитный фундамент да осколки кирпичей от развалившейся русской печки – всё, что осталось от «хором» Калины.
Чтобы не добить старика ещё одним несчастьем, Саня подговорил одного из приятелей сыграть роль нотариуса. На глазах Калины тот с сомнением повертел в руках самодельное «Завещание», написанное на половинке тетрадного листка, и заявил, что оно составлено не по форме. Однако, учитывая условия, в которых находится завещатель, дело вполне поправимо – достаточно только, чтобы Калина расписался на фирменном бланке, где отпечатан стандартный текст о праве наследования гражданином Цветковым А. Д. личного имущества гражданина Калинина Н. И. «Нотариус» заверил завещание липовой печатью, попрощался и ушел, подмигнув Сане.
Калина облегченно перевел дух:
– Вот и ладушки… А я и не знал, что у тебя такая красивая фамилия – Цветков. Что ж, Саня Цветков, живи теперь в моих хоромах полноправным хозяином – хоть зимой, хоть летом. Отныне они твои… Без человека – дом сирота. Ну, а я ежели осилю три года неволюшки и возвернусь – надеюсь, не прогонишь, пустишь под крышу – век доживать?..
– О чем речь, батя?.. – Саня обеими руками встряхнул старика за хилые плечи. – Ты давай держись, нюни особо не распускай. И помни – у тебя есть я. Понятно?
– Буду помнить… сынок.
Это было их последнее свидание.

*   *   *

Прошло половина срока заключения и Саня уговорил Калину подать прошение об условно-досрочном освобождении. Глядишь, учтут возраст и здоровье старика и освободят пораньше. Но хлопоты оказались напрасными: по этой статье досрочное освобождение не полагалось.
Калина отсидел три года, как говорится, от звонка до звонка.

…Саня встретил его на вокзале. Из вагона вышел маленький сгорбленный старичок в потертом пальтишке и изношенных сандалетах, с матерчатой сумкой в руке. Поозиравшись по сторонам, он медленно двинулся по платформе и почти затерялся в потоке пассажиров, выплеснувшихся из вагонов. Саня первым углядел его острым молодым взглядом и бросился навстречу.
– Батя!
Матерчатая сумка с немудреными пожитками выскользнула из рук Калины. Из нее под ноги