НА ХУТОРЕ

к погребице и увидел, что замок на дверях сбит, а внизу, в самом погребе, орудует разбушевавшийся дачник. Он громил и рушил всё, что попадалось под руку – банки с соленьями, бутыли с соками, кастрюли с квашеной капустой.
– Что ж ты творишь, собака? – чуть не плача, закричал Калина. – Перестань щас же!
– А-а…прибежал, куркуль… – донесся из глубины погреба пьяный рёв. – Чтоб тебе подавиться своей жратвой!.. Гляди, все руки из-за тебя стеклом порезал!
– Вылезай немедля! – трясясь от нервной дрожи, потребовал Калина.
– А вот хрен тебе!.. Все твои заначки кулацкие разнесу к чертовой матери! Попомнишь, как прапорщику перечить!
– Ах же ты гад ползучий… Ну, погоди! – Калина развернулся и бросился к себе в сараюшку. Не помня себя от обиды и гнева, сорвал со стены охотничье ружье и бегом вернулся назад. Подбегая к погребице, он дрожащими руками вскинул ружье кверху и нажал на спуск. Выстрел грохнул и отозвался в лесу раскатистым эхом. Срубило мелкие ветки на берёзе.
– А ну, вылазь, пока башку не прострелил!  
Павел от неожиданности присел и обхватил голову обеими руками. Наверное, в затуманенном алкоголем мозгу сработал рефлекс защиты. Но потом он резво вскочил, схватил оброненную лопату и, как дротик, метнул её в маячившего у края погреба хозяина.
– Да я ж тебя… – и, срываясь ботинками на ступенях деревянной лесенки, медведем полез наверх.
Пущенная сильной рукой лопата краем заточенного штыка больно ударила в ногу чуть выше колена, вспоров брючину. От полученного удара Калина вскрикнул и машинально нажал на спусковой крючок. Показавшееся из проёма, на половину, тело Павла дернулось назад и рухнуло вниз. Калина в ужасе отпрянул от края и, не выпуская ружья из рук, выскочил из погребицы.

«Я убил человека… я убил человека…» – три слова настойчивым метрономом стучали у него в висках. Задыхаясь, превозмогая боль в пораненном колене, он бежал по дороге к поселку, в общем-то, почти не соображая – зачем и куда бежит. «Я убил человека… я убил человека…». Когда совсем не было сил бежать, Калина переходил на скорый, заплетающийся шаг и, лишь немного переведя дух, снова ударялся в бег.
Ноги подкашивались, ружье било по спине и затылку, то ли подгоняя, то ли напоминая о случившемся. Калина на ходу скинул ремень через голову и, не останавливаясь, швырнул орудие убийства в кусты. Но тотчас мелькнула мысль: «Это же улика… скажут – хотел избавиться…». Он повернул назад, отыскал в кустах двустволку и, не сбавляя шага, словно наверстывая упущенное время, побежал ещё быстрее.
Вскоре он оказался на окраине поселка. На первой же улице возле двухэтажного кирпичного здания увидел милицейский мотоцикл с коляской и только тут сообразил – куда и зачем бежал. В районное отделение милиции. Сдаваться.
– Оп-паньки… а к нам никак гость… Человек с ружьем! – воскликнул дежурный старший лейтенант, когда Калина вырос на пороге отделения милиции.
В эти сутки дежурство протекало скучно, без происшествий. Молодой старлей даже задремал, сидя за канцелярским столом и читая районную газету.
– Эй, дядя… ты чего такой… чумовой? Пьяный, что ли? – он внимательно разглядывал едва стоявшего на ногах Калину. – А ружьишко-то положь, положь… Не в охотконтору заявился. Говори, что случилось?
– Я убил человека! – выпалил Калина и с покорным видом, сознавая преступный ужас содеянного, положил ружье на стоявшую вдоль стены скамью.
– Оп-паньки… – без особого выражения в голосе повторил старлей. – Это уже серьезно… Где? Кого? Когда? Да ты ближе, ближе подойди… Документы имеются?
Калина на подгибающихся ногах шагнул к перегородке и упавшим голосом ответил на все три вопроса по порядку. – На хуторе… дачника своего… в погребе. Только что…
– Ясненько… – дежурный машинально нахлобучил на голову новенькую фуражку, сразу же придавшую ему вид строгий и официальный. – Как, говоришь, фамилия?
– Чья? – не понял Калина.
– Ну, не моя же… – старлей нацелился кончиком авторучки на чистую страницу журнала дежурств. – Свою я с рождения знаю. Твоя, твоя фамилия?
– А… – Калина перевел дух. – Калинин я. Николай Иванович.
– Документ, удостоверяющий личность имеется?
– Имеется. Как же без документа. Только дома мой документ.
– Ну, что же, Николай Иванович, придется мне тебя задержать, до выяснения, так сказать… Семенов, сержант! – окликнул он напарника, дремавшего на табурете возле дверей «обезьянника».
– Кончай дрыхнуть. Дело есть. Изолируй гражданина… А ружьишко давай сюда… пригодится в качестве вещдока…
– Что мне теперь будет? – сиплым голосом спросил Калина и, подталкиваемый в спину флегматичным сержантом, двинулся от перегородки к «обезьяннику».
– На это только суд сможет ответить, – напутствовал его старлей, берясь за телефонную трубку. – Как говорится, самый гуманный и справедливый в мире… Але! Опера! Кто у вас там свободный?.. Давай на выход! Трупешник у нас! Дачника на хуторе замочили… Кто, кто… Сам хозяин! Калинин Николай Иванович. С повинной явился. Следователю сообщу и будем оформлять… Выезжайте… Да-а, дядя, – кладя трубку, не без сочувствия покивал он Калине. – Натворил ты делов… Как же тебя угораздило? Поссорились, что ли? Вроде бы трезвый…

*   *   *

Сосед, сын покойного Поликарпыча, Виктор щипал садовую малину с разросшихся кустов, отправляя горстями в рот. Бабахнуло совсем рядом. Виктор даже присел от неожиданности. Потом грохнул еще один выстрел. Эхо вспугнуло стаю ворон и подняло в воздух.
«С чего бы это Калине устраивать салюты средь бела дня?.. Охотничий сезон вроде бы открыт, да какая может быть охота на собственном участке? Разве что ворон или сорок отпугивать…».
Откаркала и улетела воронья стая и наступила такая тишина, что Виктору стало не по себе.
И вдруг через невысокую ограду, разделявшую их участки, он увидел Калину с ружьем в руках. Тот бежал, как будто ничего не видя перед собой, прямо по огородным грядкам в сторону лесной дороги. «Никак рехнулся? Куда его понесло?» – подумал Виктор. Окликнуть же соседа не успел, да и страшновато было…
А через часа два перед домом Калины затормозил милицейский мотоцикл с коляской. Из коляски выпрыгнул их участковый Петраков – шустрый лейтенантик в новенькой, с иголочки, форме, а с мотоцикла слез хмурый верзила в штатском.
– Ну, где тот погреб? – обратился верзила к лейтенанту, но углядев за оградой Виктора, громко поинтересовался. – Товарищ, не покажете нам, где произошло убийство?
Виктор открыл калитку и вместе с участковым и опером направился к погребу.
Они вошли пригибаясь в погребицу и заглянули в потемки раскрытой четырехугольной ямы. Участковый Петраков посветил туда фонариком, и они увидели человека, распластанного внизу на пыльных мешках из-под картошки. Он лежал навзничь, глаза его были полуоткрыты, а по щеке от угла рта тянулась запекшаяся струйка крови. Но даже в тусклом луче фонарика было видно, что мешковина вокруг головы лежащего густо пропиталась кровью. Очевидно, падая, он разбил голову о каменный пол добротного финского погреба. Впрочем, это была лишь предварительная версия, высказанная вслух опером.
Спустились по деревянной приставной лесенке вниз. Опер убедился, что человек не подает признаков жизни. С трудом подняли грузное тело наверх и накрыли принесенной Виктором простынею. После чего все трое дружно закурили.
Виктор никак не мог поверить, что его миролюбивый сосед убил дачника.
– Чертовщина какая-то… – мусоля в губах папиросу, твердил он. – Недоразумение…
– Да мне самому не верится, – вторил ему участковый. – Я Николая Иваныча сколько лет знаю. Добрее его мужика в округе нет. Ей-богу!
– В тихом омуте – черти водятся, – верзила-опер поплевал на пальцы, загасил окурок сигареты и уселся на перевернутое кверху дном ведро составлять акт предварительного осмотра.
– Разберемся.
...В тот же день Калина был помещен в следственный изолятор, и на него завели уголовное дело.

*   *   *

Следователь Бурцев, к которому попало «Дело Калинина Н. И.», взялся за него с чувством досады и крайнего раздражения. Через неделю Бурцеву светил долгожданный отпуск, а тут… Понятно, летний сезон на любом производстве – время напряженное: кто-то гуляет-отдыхает, а кому-то приходится вкалывать за двоих. Непосредственный начальник Бурцева даже не попросил, а просто-напросто отдал распоряжение старшему следователю взять «Дело» Калинина в производство. И плевать начальству на то, что у Бурцева, может быть, горит путевка в ялтинский санаторий и, возможно, билет на самолет уже в кармане…
К вечеру следующего дня раздраженный Бурцев приехал на тряском «Уазике» в поселковый отдел милиции. По его просьбе туда же был вызван дежуривший накануне старлей Воронин. После непродолжительной беседы со старлеем, Бурцев всё на том же «Уазике» отправился осматривать место происшествия. В принципе, он мог бы этого и не делать. Все улики и вещдоки «Дела» были налицо. В морге лежал труп человека, застреленного из охотничьего ружья. Имелись признательные показания подозреваемого в умышленном убийстве и явившегося с повинной гр-на Калинина Н. И. Экспертиза подтвердила идентичность картечи, обнаруженной при вскрытии в грудной полости потерпевшего, и той, что нашли при обыске в доме подозреваемого. По идее, можно было смело передавать «Дело» в суд. Однако…
Именно безупречная ясность «Дела» и не нравилась опытному «следаку» Бурцеву. Что-то его настораживало и не устраивало. А что конкретно – в этом и хотелось разобраться.
Собранные характеристики на подозреваемого Калинина Н. И. никак не вязались с тем фактом, которые в протоколах следствия именовались «умышленным убийством». Бурцев и сам склонялся к тому, чтобы переквалифицировать убийство на «непредумышленное», сиречь «случайное», ближе к «несчастному случаю».
Когда он заканчивал осмотр погреба и погребицы, явился Виктор, щуплый и низкорослый, с повадками очень неуверенного в себе субъекта:
– Здравствуйте…Вы из милиции?
– Сосед, что ли? – вопросом на вопрос ворчливо предположил Бурцев.
– В некотором роде…
– Ну, сосед, выкладывай, что знаешь. Да поживей, у меня рабочий день заканчивается.
– А что я знаю? Ничего я не знаю, – торопливо заговорил Виктор. – Я в огороде был, когда выстрелы прозвучали. Сначала один, потом второй… А видеть я ничего не видел. Кто стрелял, в кого стреляли…
– Хороший свидетель, – съязвил Бурцев. – Ничего не видел, ничего не знает…
– Нет, правда! Видеть не видел, но слышать слышал. Я же вам говорю – было два выстрела…
– Всё-таки два… – Бурцев достал из кармана блокнот и стал записывать показания. – Это уже кое-что. Ну, а как они прозвучали?
– Громко.
– Ясно, что не тихо. Ружье все-таки, а не мухобойка. Но я не о степени звука… В какой последовательности они прозвучали – подряд или с интервалом?
– Да я интервал не высчитывал… Сначала один выстрел прогремел, немного погодя – второй. Бурцев задумчиво кивнул. Два выстрела, со слов соседа, выходит, прозвучали почти одновременно – это подтверждало версию все-таки умышленного убийства. С первого раза промахнулся, а со второго попал. Или: один выстрел мог быть случайным… тогда второй, выходило, был явно преднамеренным.
– Распишитесь под своими