Да пошли вы все!.. Повесть. Глава 2

кандидат. – Ищите горбатого на стороне! – и нервно заелозил руками по бумагам.
- Не рано ли мы делим шкуру зава? – примирительно сказал Брызглов. – И вообще, думаю, что при дележе нас не спросят.
Вошли Михаил с Шматко. У первого в руках была какая-то бумаженция, а у второго – лицо в красных пятнах.
- По какому поводу базар? – строго спросил начальник во временной шкуре.
- Лабораторию из нас хотят сделать, - поспешил сообщить Азарян. – Оплата по первой группе светит, - обрадовал, наконец, всех тем, с чего и надо было начинать новость.
- Михаил Владимирович, - встрепенулся Павел Андреевич, поменяв красные пятна на бледные, - отдайте заявление, я ещё подумаю, - и почти вырвал листок из рук начальника.
Все понятливо нервно рассмеялись, и Шматко – тоже.
- А чем чёрт не шутит! – задумчиво озвучил тайные мысли каждого мудрый партиец. – Вдруг на этот раз реорганизация обернётся для нас не разрушением, а созиданием. – Сотрудники молчали, и у каждого в глазах читалось: «А вдруг?» Викентий Алексеевич вздохнул. - Поживём – увидим, - закончил наимудрейшей мудростью. – А мне что-то нестерпимо захотелось есть. Тем более что до обеда остались какие-то полчаса. Опаздываем, братья-лаборанты! Я пошёл. Обед – святое, и никакие реорганизации не отменят его и не заменят.
Все повалили в дверь следом, даже начальник, а последним тенью прошмыгнул Коля, просидевший всю реорганизацию за перегородкой. Остались Иван Ильич и Жанна Александровна.
- Ты что, и вправду не хочешь быть завлабом? – спросила она недоверчиво, не поворачивая к нему напряжённого лица.
- Я серьёзными вещами не шучу, - улыбнувшись, ответил он её словами, сразу сообразив, зачем она осталась. И не ошибся.
Чуть помолчав, Жанна Александровна спросила:
- А как ты думаешь – Михаилу светит? – и замерла в ожидании судного ответа.
- Почему бы и нет? – не очень уверенно предположил Иван Ильич, тяготясь неприятным разговором. – Вполне может.
Жанна Александровна повернулась к нему и посмотрела в глаза.
- Ты говоришь так, будто не уверен в том, что говоришь, - услышала она сомнение в его голосе.
- Почему не уверен? – вяло сопротивлялся интеллигентный лжец. – Только стоит ли? – и зашарил по столу в поисках лежащего на краю фломастера.
Она удивилась:
- Что значит – стоит?
Он, наконец, нашёл злосчастный фломастер и завертел его в пальцах.
- Хочет ли этого Михаил?
Её глаза расширились от полного удивления и непонимания.
- Что значит – хочет?
Иван Ильич положил фломастер, осторожно откинулся на спинку стула, чтобы быть от неё подальше, и врезал с полным пониманием того, что говорит:
- А то, что этого хочет не он, а ты.
Она нервно сглотнула подступивший к горлу ком и сузила затемнённые синью глаза.
- И ты считаешь, что я поступаю плохо?
- К сожалению, - подтвердил он. – Ты заталкиваешь его не на его ступеньку.
Она вспыхнула и возмутилась:
- И это говорит его лучший друг!
Правда, друзьями Иван Ильич и Михаил Владимирович, в нормальном понимании дружбы, никогда не были. Были товарищами по институту и, по инерции – по совместной работе в КБ. Постепенно с годами и товарищество заглохло, осталось одно давнее знакомство, не обязывающее ни к чему, да и оно стало прохладным, когда Михаила неожиданно назначили ВРИО, и он, отдалившись от всех, начал серьёзно болеть эпидемической русской болезнью.
Жанна Александровна порывисто встала, собираясь уйти от лучшего друга.
- Да погоди ты! – остановил её Иван Ильич. – Не кипятись попусту. – Она послушалась. – Потому и говорю так, в открытую, что считаю вас друзьями. Ты ведь делаешь ему диссертацию? – Она передёрнула плечами, не отвечая. – Возьмись-ка за неё вплотную и сделай для себя. – Она недоумённо уставилась на него. – С твоими знакомствами в институте оформить и защититься не составит затруднений. – Она слушала внимательно. – Вот увидишь: Михаил бросит пить, когда поймёт, что не надо тянуться сверх отпущенных богом возможностей. – Она порозовела от возбуждения. – Через полгодика будешь у нас первой сайенс-леди. – Она засмеялась, довольная перспективой. – Глядишь, и завлабом у нас станешь, - Иван Ильич приятельски подмигнул будущей завлабше.
Она засмеялась ещё громче, ожгла его синим пламенем, выкрикнула:
- Провокатор! – и пошла на выход.
А Иван Ильич с наслаждением смотрел на двигающиеся жернова её задницы и подумал, что ядовитые зёрна его предложения уже начали прорастать. Сверхудовлетворённый собой, он достал из стола захваченный из дома бутерброд с сыром и консервированной корюшкой, согрел дежурный чайник, налил чаю покрепче и только собрался приступить к священной, по мнению Брызглова, трапезе, как перед глазами прошла какая-то туманная пелена, а всем телом стало овладевать, нарастая, какое-то беспричинное беспокойство. Он помотал головой, подвигал руками, потопал ногами, но не помогло: хотелось вскочить и бежать, бежать… Куда? Нервы? «Надо, наверно, проветриться», - решил он, - «а то засиделся в духотище, разволновался от бестолковой болтовни». Взял лист бумаги, написал подрагивающей рукой «Ушёл в библ.», засунул бутерброд в пакет, спрятал обратно в стол, чай вылил в раковину и ускоренным шагом заспешил на свежий воздух. Из подъезда почти выбежал, не соображая, кто и почему его гонит, куда и зачем он идёт. Увидев такси, поднял руку, нетерпеливо замахал, останавливая, плюхнулся рядом с водителем, не раздумывая, назвал свой адрес и уже знал, что проедет дальше, до свалки.
- Пожалуйста, побыстрее, - попросил пожилого таксиста. – Я заплачу вдвое.
- Как прикажете, - ответил тот, привычный к подобным просьбам-требованиям, но, искоса взглянув на напряжённое лицо пассажира, покрывшееся липким потом, всё же увеличил скорость.
До свалки дорогу пришлось подсказывать. Когда, наконец, подъехали, Иван Ильич, не ожидая остановки машины, бросил на сиденье щедрую сотенную и неловко вывалился, еле удержавшись на ногах от инерционного толчка. Забыв закрыть дверцу, он побежал через мусорные кучи на отчаянный рёв, лай и завыванье собачьей стаи, спотыкаясь и разбрасывая ногами пустые банки, заполненные пакеты, камни, палки, что попало, а таксист долго ещё смотрел ему вслед, запоминая приметы уголовника, которому помог скрыться с места преступления. Завернув за громадный искусственный холм, Иван Ильич чуть не наткнулся на скученных собак и сразу увидел, как два здоровенных кобеля, ухватив беспомощного Дарьку один – за бедро, другой – за плечо, растягивают по воздуху туда-сюда, словно двуручную пилу, а бедный малыш только стонет и хрипит, изредка тонко взвывая от боли.
- Фу-у! Про-очь! Нельзя-я! По-шё-ёл! – заорал спаситель почти фальцетом и бесстрашно устремился на беснующуюся стаю, забывшую в неистовстве плотской страсти все опасности на свете. Хорошо, что сука, увидев надвигающегося яростно орущего человека, бросилась подобру-поздорову в лес, увлекая за собой остальных, и живодёров тоже. Выскользнув из страшных рвущих клыков, Дарька шлёпнулся спиной на землю, перевернулся на лапы и… побежал вдогонку. Ошеломлённый Иван Ильич остолбенел. Опомнившись, он заорал уже нормальным голосом:
- Дарька! Стой! Стой, негодник! – и побежал следом.
А Дарька, не оглядываясь, торопился на законное последнее место в очереди, всё замедляя и замедляя бег, и вот уже запрыгал на трёх лапах, держа на весу повреждённую переднюю. Тогда-то нерасторопный двуногий и догнал раненого трёхногого.
- Стой! Куда ты? Стой, дурень!
Тяжело дыша, с высунутым бледным языком, с которого обильно стекала слюна, малыш присел на здоровое бедро, протянув заднюю больную лапу по земле и едва касаясь земли передней больной, дёргая ею при каждом вздохе. С бедра и лопатки крупными каплями стекала алая кровь, медленно просачиваясь сквозь вымокшую от крови шерсть. «Что делать?» Пострадавший в неравной схватке смотрел на хозяина глазами, полными страдания и боли, будто умоляя сделать хоть что-нибудь, чтобы можно было догнать убежавших. Иван Ильич сбросил пиджак и рубашку, рывком стянул майку, рубашку с пиджаком кое-как надел вновь, а в майку осторожно завернул не сопротивлявшегося, только участившего дыхание, пса. Бережно прижал его здоровым боком к животу, поддерживая малыша под грудь и живот, чтобы не задеть раны, и понёс домой спешным полутораметровым шагом, стараясь не споткнуться и не упасть. Дарька сначала всё порывался вырваться и соскочить на землю, но уговариваемый хозяином скоро перестал дёргаться, полузакрыл глаза, свесил голову через руку и изредка крупно вздрагивал всем телом.
Когда они добрались до двери, Иван Ильич был мокрым до нитки от пота. Хорошо, что Марья Ивановна подкарауливала их. Он попросил её достать из кармана пиджака ключ и открыть дверь.
- Что с ним? – ужаснулась сердобольная соседка виду малыша. – Машина сбила?
- Собаки искусали, - пояснил он и осторожно перешагнул через порог.
- Ничего не делайте, - сказала в спину Марья Ивановна, - я сейчас приду.
Он внёс совсем обездвиженного Дарьку в кухню и положил на пол, чувствуя, как по онемевшим рукам побежали, исчезая, мурашки. Принёс из ванной клеёнчатую занавеску, расстелил и осторожно подсунул под пса. Глубоко вздохнув, стал разворачивать майку с проступившими на ней кровавыми пятнами.
- Подождите, - подошла Марья Ивановна с тёплой водой в маленьком тазу.
Поставила его, вбросила пару каких-то таблеток, капнула несколько капель йода и опустилась на колени.
– Дайте я, - подвинулась к Дарьке и спокойными ловкими верными движениями привычных женских рук сняла прилипшую майку, вызвав у недотроги лишь негромкое ворчание.
Потом подоткнула под его живот старенькое полотенце и, меняя чистые тряпочки, смоченные в воде, принялась осторожно убирать с шерсти кровавую коросту. Иван Ильич, волнуясь и чуть дрожа от волнения, придерживал Дарьку за голову, поглаживая и уговаривая потерпеть.
– Кровь не течёт, - успокоила опытная санитарка, - значит, раны неглубокие.
– Иван Ильич прерывисто вздохнул, благодарный ей за обнадёживающие слова, и пожалел, что в последние дни был с ней несправедливо груб.
– Сейчас подсушим немного, - она приложила к мокрому боку сухую тряпку, - и пусть отдыхает.
Дарька услышал, понял, встал на три лапы и поскакал с несколькими передышками в комнату.
- Куда ты? – всполошился хозяин. – Давай я донесу.
Но самостоятельный пёс уже исчез под письменным столом и там, в дневном полумраке затих. Иван Ильич подлез к нему с прихваченной тряпкой, чуть прижал к ранам, посмотрел – всего несколько капель.
- А, ладно, - согласился с выбором потаённого безопасного места, - я тебе здесь постелю.
Принёс подстилку, попросил встать. Малыш с затуманенным болезненным взглядом послушался, как-то грузно брякнулся на здоровый бок и вытянулся, положив голову на подстилку и часто неглубоко дыша.
- Иван Ильич, накройте его чем-нибудь тёплым, - посоветовала мудрая соседка, - он от волнения, ран и воды будет мёрзнуть. Хорошо бы ветеринару показать.
Как же он сам о самом простом и необходимом не догадался? Вот тупица, обормот, бестолочь! Схватил мобильник, записную книжку с номерами телефонов, нервничая, не сразу нашёл нужный, перелистав странички дважды, быстро набрал номер и – о, радость! – услышал бодрый голос Курочкина.
- Слушаю.
- Пётр Алексеевич! –