завопил, торопясь и волнуясь. – Дарьку сильно искусали псы. Приезжайте скорее.
Айболит не стал тянуть резину лишними расспросами, а коротко сообщил:
- Лечу! – и отключился.
- У-у-уф, - наконец-то вздохнул с облегчением Иван Ильич, словно свалил непосильную тяжесть с души.
Никогда он так не волновался ни при каких тяжёлых болезнях дочери. Там была Элеонора, а здесь он один ответственен за маленькую, но уже такую дорогую душу. Вспомнив, на чём прервался, нашёл в шкафу лёгкий пушистый свитер и накрыл им болящего, открывшего на секунду глаза и с благодарностью взглянувшего на хозяина. У Ивана Ильича навернулись слёзы. Нервы!
- Да вы успокойтесь, - участливо посоветовала Марья Ивановна.
- Да, да, - нервно согласился он, - надо успокоиться. Вы думаете, поправится?
- Поправится, - утешила она, - непременно поправится.
Он снял пиджак, повесил на спинку кресла, сел, наконец, на диван лицом к письменному столу, забыв предложить сесть женщине.
- А я сегодня работала, - сообщила та, решив новостью отвлечь его от гнетущих мыслей. – Начальница даже аванс выдала.
Он вопросительно перевёл на неё взгляд, не сразу сообразив, о чём она.
- Поздравляю, - сказал глухо и снова уставился под стол. Сообразив, вежливо поинтересовался: - Что слышно о муже?
Решив, что будет разговор, она сама, без приглашения, села на стул.
- А ничего не слышно, - ответила совсем не скорбным тоном. – Участковый сказал, что в городе не нашли. Теперь будут искать по всей стране.
- Тяжело вам будет без него, - механически пожалел он её, не отрывая глаз от дремлющего Дарьки. – Да и дети будут скучать.
- Ничего, - ответила она бодро, - мы уже начали привыкать засыпать и спать, не вздрагивая от пьяного стука в дверь, ругани и звона битой посуды. Помолчали, каждый со своей бедой. – А детям нужен другой отец. – Ещё помолчали – разговора не получалось. – Как вы, - и отвернула голову к окну.
Иван Ильич, отвлечённый раненым, всё же уловил в последних словах интонацию надежды и не сказал ни слова в утешение, боясь продолжения опасной темы. А она, умница, пересилила себя и предложила, улыбаясь:
- Хотите, согрею чаю?
- Хочу, - быстро согласился он, и тема была закрыта.
- Я приготовлю у себя, - сказала она и ушла, постеснявшись хозяйничать в чужой кухне.
А он в не проходящем беспокойстве полез проверить состояние больного. Дарька спрятал голову под свитер, согреваясь и чуть колыша накидку. Иван Ильич не стал его тревожить и на цыпочках ушёл в кухню, чтобы приготовить чашки, заварку и залежавшиеся слипшиеся шоколадные конфеты без обёрток. Там его и застал раздражающе громкий звонок и одновременный стук в дверь. Дарька, высвободив голову, глухо зарычал.
- Свои, Дарька, - подошёл к нему хозяин. – Входите, - пригласил громко, - открыто! – и снова укутал бдительного сторожа. – Свои. Тот, кто нам нужен.
Дверь распахнулась.
- Могу? – спросил Пётр Алексеевич, входя. – Привет, - поздоровался с хозяином за руку. – Где он?
Иван Ильич показал рукой под письменный стол.
- Сам выбрал место.
- Раненые и больные звери всегда прячутся, - объяснил ветэскулап, - но нам придётся его извлечь.
Он ушёл в ванную и вымыл руки. Вернувшись, расспросил, что и как делали. Удовлетворённо кивнул головой и попросил освободить стол.
- Клади сюда вместе с подстилкой, - приказал воспрянувшему духом хозяину, свалившему ответственность на знающего человека.
Легонько волоком вытянув приподнявшего голову Дарьку, Иван Ильич кое-как подсунул руки под одеяло, поднял не сопротивляющегося обмякшего малыша и осторожно уложил на операционный стол. Пациент словно понимая, что ему хотят облегчить страдания, не дёргался, не пытался встать, а только тихо утробно ворчал, не открывая глаз.
- Придерживай за голову и туловище, - опять приказал Айболит ассистенту, и тот, послушно убрав свитер, наложил на страдальца знакомые тому руки, наклонился, почти касаясь лицом заострившейся морды, и что-то говорил, сам не понимая, успокаивая и отвлекая внимание от чудодейственных рук опытного врача. – Хорошо, что обмыл по свежаку, - похвалил эскулап хозяина, не ставшего отказываться от чужой заслуги.
- Можно? – не вовремя вошла Марья Ивановна с большим фарфоровым чайником, очевидно сервизным, и тарелкой подрумяненных жаром ватрушек с творогом. Она переоделась в то самое синее платье и явно приготовилась разделить чаепитие с хорошим соседом.
- Можно, - разрешил Пётр Алексеевич, мельком взглянув на неё.
- Принесла чай, - стушевалась она при виде двух мужчин и распластанного на столе пса.
- Поставьте, пожалуйста, на кухне, - приподняв голову, недовольно попросил Иван Ильич.
- …и приходите попозже на чаепитие, - пригласил за хозяина деликатный лекарь, не отрывая чутких пальцев от Дарьки.
- Нет, нет, - засмущалась Марья Ивановна, унесла чайник и аппетитные ватрушки в кухню, - извините, - направилась к выходу, - спасибо, мне ребятишек надо кормить.
Когда ушла, Курочкин спросил Ивана Ильича:
- Кто?
- Соседка, - пробормотал тот, и Пётр Алексеевич, взглянув на его нахмуренное лицо, понял, что большего не услышит.
- Ничего страшного, - вынес вердикт собачий профессор.
Иван Ильич, ещё не веря, как-то сразу обмяк, жалко улыбнулся и, прижавшись щекой к малышу, забормотал бессвязно и счастливо:
- Всё, Дарька, всё, маленький. Ты – хороший! Всё у нас в порядке, скоро выздоровеешь.
А малыш только глухо и тихо ворчал, повизгивая, будто просил, чтобы оставили его, наконец, в покое.
- Кожу ему изрядно подрали и содрали вместе с шерстью, но глубоких укусов нет, - объяснял специалист, что такое «ничего страшного». – Возможно, повреждена мышца передней лапы.
Он открыл медчемоданчик, достал маленькую клизму, какой-то порошок в пузырьке, две ампулы с подозрительной жидкостью и шприц.
- Сейчас мы ему раны обеззаразим и подсушим и сделаем втыки от шока и витаминный. Держи крепче!
«Опять!» - чуть не вырвалось у бедного измученного хозяина, но он напрягся и снова плотно сжал любимца в тёплых ладонях. Набрав в клизму порошка, Пётр Алексеевич к радости Ивана Ильича не сунул её, куда обычно суют, а опушил раны, грубо отгибая шерсть и не обращая внимания на стоны то ли пса, то ли удерживателя.
- Есть, - закончил экзекуцию. – Теперь вколем. Держи!
Иван Ильич отвернулся. Он страшно боялся уколов и предпочитал вакцинациям самые мучительные простуды. А Дарька только чуть дёрнулся и напрягся, перестав ныть.
- Вот и всё.
Медбрат ещё раз глубоко вздохнул, отпуская затихшего малыша.
- Больше ничего не будешь делать? – с опаской спросил у лекаря. Как-то незаметно они перешли на «ты».
- Не буду, - обнадёжил тот. – Теперь ему нужен полный покой и тепло. – Защёлкнул страшный чемоданчик и приказал: - Бери на руки, а я подвину стол к батарее.
Иван Ильич осторожно поднял маленькое израненное тельце, а Пётр Алексеевич поставил стол к окну так, что радиатор оказался в открытом пространстве под столешницей.
- Клади.
Нянька с большим удовольствием и аккуратностью выполнила приказание, ещё раз выдохнув «а-ах!», и с трудом распрямила напряжённую спину, а Айболит укрыл больного свитером. Дарька не реагировал, и было непонятно: то ли уснул, то ли отключился.
- Он в нервном шоке, - то ли успокоил, то ли снова взволновал хозяина лекарь. – Думаю, что так пролежит дня три, а то и больше. Есть не будет, а воду поставь ему под стол. Лучше бы укрыть его чем-нибудь полегче, чтобы не давить на раны.
Курочкин ушёл в ванную мыть руки. Вернувшись, попросил:
- Утром позвони, расскажешь, как провели ночь, и как вообще он себя чувствует. Я, конечно, и без звонка обязательно приеду, но не знаю, когда позволят другие пациенты. В общем – покой, покой и тепло.
Он критически оглядел хозяина, присевшего на корточки у стола и неотрывно глядящего на Дарьку. Сам Пётр Алексеевич уселся на диван и, закинув трудовые руки за умную голову, сладко потянулся.
- Слушай, не мори себя голодом – сам свалишься. Давай-ка переоденься и иди прогуляться, а я подежурю.
Иван Ильич лишь сейчас увидел, что рубашка спереди в небольших пятнах крови, а брюки помялись.
- Переодевайся, переодевайся, - поторопил доктор Айболит, - я отвернусь.
Торопливо сбежав по лестнице, Иван Ильич остановился у подъезда, не зная куда идти, посмотрел на своё пустое окно и пошёл неспешно куда глаза глядят. Вышел за квартал и законченным бездельником похилял по улице, не видя и не воспринимая ничего. Нервы! Забрёл в магазин, бесцельно пробежал усталыми глазами по полкам, соображая, что понадобится им с Дарькой и наткнулся взглядом на сверкающую разноцветным стеклом витрину разнокалиберного пития. Он выбрал пузатую бутылку четырёхзвёздочного коньяка, вспомнив, как они с Петром Алексеевичем скрепили знакомство этим южным напитком. В шарашке же вполне удовлетворялись более целебным северным девяностошестипроцентным спиртом, предназначенным для приборов и добываемым в прекрасные дни Брызгловым. Прихватил и пару лимонов и даже плитку шоколада, а заодно, как обычно, пару пачек пельменей. Отоварившись и обрадовавшись, что можно возвращаться, рванул домой в ускоренном темпе, с удовольствием посматривая на усталых некрасивых прохожих, возвращавшихся с нудной каторги. Голова прояснилась, в душе, нарастая, крепла вера в лучшее. По лестнице взбежал как зрелый юноша, не обременённый семейными заботами.
- У нас всё о кей! – не удивился Пётр Алексеевич его скорому возвращению. – Я тут без тебя пытался соблазнить соседку, но она не поддалась, верная соседу. Вдова?
- Да нет, - разочаровал Иван Ильич. – Муж – законченный алкаш, с неделю назад ушёл из дому и пропал.
- Дай-то бог! – неизвестно кому пожелал добра добрый доктор. – Придётся нам пить чай тет-а-тет.
- И не только чай, - улыбнулся хозяин, вытаскивая из пакета эликсир и хвастливо поднимая в руке.
- О-о! – обрадовался медик, противник алкоголя. – Славно! Покукарекаем вволю, - сообщнически подмигнул Курочкин Петушкову. – Не волнуйся – пёс спит, а сон – лечит.
Иван Ильич всё же не удержался и взглянул на затихшего малыша и, успокоившись, пошёл на кухню готовить жертвенный пир.
- Пельмени будешь? – спросил жреца.
- Непременно, - не отказался тот, присоединившись к хозяину. Заинтересованно повертев в руках бутылку и прочитав вслух красочную этикетку, похвалил: - Армянский! Знаешь толк, - и добавил ехидно: - Армяне всегда закусывают марочный коньяк пельменями.
Иван Ильич молча достал из холодильника лимоны и шоколад.
- На!
- Уел! Сдаюсь! – поднял руки Курочкин.
- Тогда помогай, - подал ему хозяин нож и блюдечко.
Вдруг послышался какой-то непонятный глухой стук. Оба насторожились. И обалдели, изумлённо вытаращив глаза: из комнаты на трёх припрыгал Дарька. Покрутился на пороге циркулем, описывая окружность поднятой передней лапой, и тяжело улёгся на привычное старое место поперёк порога. Улёгся, но глаза не закрыл, наблюдая за тем, чем заняты недобросовестные лекари, бросившие больного без присмотра. Убедившись, что в их вошкотне нет ничего достойного внимания порядочной собаки, он завалился на здоровый бок и закрыл глаза.
- Подстели что-нибудь и накрой, - распорядился Пётр Алексеевич, стараясь не очень скрести ножом по блюдечку, разрезая лимон на тонюсенькие дольки.
Иван Ильич на цыпочках перешагнул через сторожа, принёс укрывной свитер, безжалостно полоснул ножом
