поставил, обойдутся.
- Где это вы такого техрука себе откопали? – кривится Стёпа, вызывая на доверительный разговор. – Ничего не знает, ничего сама не может.
- Не смей, - ору в ярости, - клепать на нашего технического руководителя! А то я такого скажу о вашем – уши завянут! – Ошарашенный Гниденко и пасть раззявил, не понимая, какая муха меня укусила. А я уже на выходе. Влетаю к Антушевичу, кладу, прихлопывая, листок на стол. Он пробежал глазами и злорадно изрекает:
- Незнание законов не освобождает от ответственности. – А я ему, оборзев от беззакония:
- Спасибочки за разъяснение, гражданин начальник, - и выбежал в коридор. Пру по гадюшнику, ничего не видя, ничего не слыша, с единственной мыслью: поскорее выскочить, вдохнуть чистого воздуха и дать дёру подобру- поздорову на обратный автобус. Сразу разогнался было, как из открытой форточки орёт секретарша:
- Лопухов! Зайди к начальнику. – Ничего не поделаешь: на вызов начальника надо не только идти, но и ползти, если идти не в состоянии, как я сейчас. Чем-то он порадует? Чем ещё, как не добавленной нахлобучкой.
Захожу, робея, в большой кабинет босса.
- Можно? Здравствуйте.
- Здравствуй, - выходит из-за стола и даёт пожать руку. Мягко стелет – каково-то будет спаться? – Садись, - показывает на стулья у длинного приставного стола совещаний. Ясно: совещаться будем, как я дошёл до жизни такой. Сам садится напротив и пытливо смотрит на меня. – Досталось? – Хмычу:
- Терпимо. – А он вдруг как обухом по балде:
- Похоронил? – Я не сразу и допёр, о чём он.
- Ага, - отвечаю односложно, растерявшись.
- Настоящий был мужик, - хвалит начальник бывшего конюха, а у меня от нервного срыва дыхательный спазм прорвался и слёзы на глаза чуть не выступили, еле сдержал слабость. – Приходил ко мне, - объясняет, откуда знает профессора, - сразу после конференции, когда ты бучу устроил. Тогда мы долго, много и хорошо поговорили. Обо всём… - он ненадолго примолк, вспоминая, наверное, редкий хороший разговор. – И о тебе – тоже. – Вот тебе на! Ай, да Радомир Викентьевич! Меня приезжал защищать и ни гу-гу! Вот почему были непонятные звонки от Ефимова, так насторожившие бдительного Шпацермана. – Хвалил! – Он пересел за свой стол: неофициальная часть закончилась, начиналась - официальная. – А ты не оправдываешь характеристики прекрасного человека, поручившегося за тебя, - выговоров нахватал, очередной зреет, - и показывает, приподняв, какую-то бумажку. Что в ней, не знаю, но предполагаю, что Дрыботий заранее состряпал приказ о награждении. – А вот, полюбуйся, и ещё про тебя, - достаёт из ящика стола и толчком отправляет по гладкой столешнице бумагу, которая, шипя и вздыбаясь, ложится прямо против меня. Читаю: «Заявление. Мы, нижеподписавшиеся…» - ба! знакомые всё фамилии: Хитров, Сухотина, Зальцманович, Кравчук и др., а выше перечислены все мои примечательные достоинства и даже те, о которых я не подозревал. Особенно поразили и озадачили «белогвардейские замашки». Нижеподписавшиеся на основании вышеперечисленного просят не назначать меня техруком. – Что скажешь? – спрашивает Сергей Иванович. А что сказать? Со мной и так всё ясно как божий свет.
- Со стороны, - соглашаюсь, - виднее. Вы не подскажете, - спрашиваю прилежно, - что определяют «белогвардейские замашки»? – и возвращаю обстоятельную кляузу дорогих товарищей.
- Рассказывай по порядку, - приказывает начальник, - чем ты им так насолил, что они вынуждены, - поднимает донос, трусливо свернувшийся вдвое, - писать такие заявления? – Быстренько пытаюсь собрать разбежавшиеся в обиде и недоумении мыслишки. Чем? Да ничем! Разве, вот, только:
- Я категорически против, - начинаю перечислять и свои весомые претензии нижеподписавшимся, - бесполезных зимних топоработ, фактически превращённых Хитровым в охоту на пушного зверя, - Ефимов крякнул и что-то пометил у себя в блокноте. – Сухотина, - разгоняюсь в клёпе, - слишком много времени и сил уделяет партийной работе, в том числе, райкомовской. Я вообще считаю, что общественная работа должна производиться в нерабочее время или с разрешения руководителя, - Ефимов хмыкнул, но ничего не записал. – Сарнячка, - продолжаю…
- Кто? – переспрашивает начальник.
- Ну, Зальцманович, - расшифровываю кличку, - претенциозно считает, что ей вообще начисто противопоказана полевая жизнь и полевые работы, а я думаю, что каждый инженер обязан отмолотить с прибором хотя бы по месячишку в сезон. Кравчуку я, извиняюсь, - совсем распоясался, - набил морду за оскорбление «врага народа» Горюнова. Можно и ещё при желании что-нибудь припомнить…
- Достаточно, - останавливает нахмурившийся шеф. – До этого заявления я склонялся назначить техруком тебя…
- Избави бог! – с ужасом картинно отшатываюсь на спинку стула. – Я присоединяюсь к мнению товарищей.
- Не юродствуй! – прикрикивает Сергей Иванович. – Восстановил против себя половину партии, а туда же… Тебя послушать, так ты у вас в партии один святой.
- Так и есть, - подтверждаю скромно.
- С таким отношением к людям выше начальника отряда не прыгнешь.
- Меня это устраивает, - заклинило меня.
- Плох тот солдат… - начинает шеф.
- …который не хочет быть начальником партии, - заканчиваю я.
- Ты? – опешил большой начальник. – Хочешь стать начальником партии? Хозяйственником? – отклонил голову и издали оценивающе посмотрел на абитуриента. – А я-то считал, что тебя увлекает геофизика, и способности есть, - польстил мне и зря, потому что я начинаю наглеть.
- Я и не отрицаю своих способностей, - улыбаюсь снисходительно, - и хозяйственником, Шпацерманом, вовсе не хочу быть. В обозримом будущем, - объясняю начальнику экспедиции, - начальники партий должны будут для ради дела совмещать функции техруков и организаторов, а хозяйство спихнут на заместителей. Таким начальником я и стану… если вы меня назначите. – Ефимов ухмыляется, качая головой из стороны в сторону, наверное, удивляясь моим претензиям и наглости.
- Ну, парень, а ты, оказывается, ещё тот орешек! – Помолчал немного и сообщает прискорбную новость: - Но начальником тебе в ближайшее обозримое время не быть, - и опять смотрит на меня исподлобья и строго. – Кроме той, что ты читал, есть на тебя ещё одна бумага… - помолчал и грохнул: - …из КГБ. – От кого, от кого, но от них я доноса никак не ожидал и даже варежку раззявил от переполненных чувств. – Женишься? – ни с того, ни с сего интересуется моим семейным положением Сергей Иванович.
- Да не так, чтобы уж очень, - мямлю, застигнутый врасплох.
- А то, что у невесты отец – враг народа, знаешь? – Вот оно что! Мелко! Подло! Не солидно для такой организации.
- Да, - сознаюсь, - знаю, что он расстрелян в 42-м году, когда с товарищами бежал из плена, выбрался из окружения и вернулся к своим. Маше тогда было всего два годика, она и не видела отца ни разу, за что же её-то? Я, например, не считаю его виновным в том, что часто на войне случается и чаще всего не по вине солдат. – Ефимов нахмурился.
- Своё личное мнение держи при себе и не трепли языком понапрасну, ясно? – Я молчу: ясно-то ясно, а как промолчать, когда подозревают зря? Стать бессловесным гадом? Шипящим от бессилия гадёнышем? – В их представлении, - делится содержанием секретного документа Сергей Иванович из исключительного доверия ко мне, внушённого Радомиром Викентьевичем, и я это понимаю и ценю, - у тебя враждебная тяга к предателям и врагам народа, она является следствием твоего антисоветского мышления, развившегося, в том числе, и… в белогвардейские замашки, - начальник ухмыляется, радуясь совпадению ярлыков в заявлении нижеподписавшихся и в документе КГБ, - и поэтому выдвижение тебя на ответственные руководящие посты опасно. Вот так! На комсомольский учёт до сих пор не встал?
- Да какой из меня комсомолец? – досадую, защищаясь. – Дядя с бородой, стыдно с пацанами рядом…
- Скрытно приютил у себя в общежитии, - продолжает пересказывать содержание КГБэшного представления Ефимов, - настоящего, нераскаявшегося врага народа, постоянно встречался с ним наедине, по донесениям информатора, в полевых лагерях и о чём-то подолгу и скрытно беседовал, и не исключено, что вы готовили заговор против советской власти.
- Сарнячка! – произношу брезгливо.
- Что Сарнячка? – недоумевающее спрашивает Ефимов.
- Информатор. Горюнов предупреждал, что она осведомитель КГБ, а он в таких делах не ошибался. – У Сергея Ивановича треснул карандаш в стиснутых пальцах. Он встал, подошёл к окну, пряча от меня лицо. – Они его укокошили, - дополняю глухо.
- Кто они? О чём ты? – поворачивается начальник и опять садится за стол.
- КГБэшники, - утверждаю, не сомневаясь, особенно после скоропалительных похорон профессора. – Марат! – У Ефимова брови полезли на лоб от такого заявления, и я ему рассказал, как нашли Радомира Викентьевича с огнестрельной дыркой в виске, как тайно схоронили и какие заставили подписать бумаги. Сергей Иванович молча выслушал, насупясь, молча посидел, переваривая двойную неприятную информацию и, приняв решение, сказал:
- Ты, вот что, Василий. Прибереги при себе выдумки. Мало ли кто мог убить Горюнова, ты не видел. И Зальцманович не тревожь, Горюнов мог и ошибиться. Лучше скажи, что будем делать с этим? – поднимает заготовленный Дрыботием приказ. – Что ты там и кому напередавал без разрешения? – Рассказываю, как на духу, короткую историю быстрой передачи материалов по Угловому, не утаив и косвенного участия Шпацермана и нейтрального участия Сарнячки.
- Если бы я знал, - жалуюсь, - что такая передача не разрешена даже соседям-геологам, с которыми работаем бок о бок и постоянно обмениваемся неофициальной информацией, я бы ничего им не показал даже издали, - это я, конечно, крупно привираю. – Недолго размышляя, Ефимов зовёт звонком секретаршу:
- Дрыботия и Антушевича ко мне. – Те приходят, смотрят на меня подозрительно и враждебно и усаживаются против меня единым сплочённым фронтом. – У вас, что, - спрашивает шеф, - начальники отрядов запрашивают разрешения на передачу материалов геологам?
- Нет, - нехотя отвечает Дрыботий, почуяв, куда дует шефский ветер, - приказом передача материалов разрешена только техруком и только с разрешения экспедиции.
- Начальники отрядов поставлены об этом в известность? – настырно допрашивает Ефимов. Дрыботий пожимает плечами, смотрит на Антушевича, ища поддержки, но тот отводит глаза.
- Это входит в обязанности техруков.
- Проверили, - гнёт своё Сергей Иванович, - прежде, чем наказывать Лопухова? – Те молчат: отвечать нечего. – Игнат, - обращается начальник к Антушевичу, - принеси приказ, - а сам куда-то звонит. Из разговора становится ясным, что Шпацерману, просит найти приказ Когана по партии о передаче материалов. Тот ищет, а у нас все сидят в напряжённом молчании. – Нет? – переспрашивает в трубку Сергей Иванович. – Дай мне Зальцманович. – Гнетущая молчаливая атмосфера в кабинете накаляется. – Здравствуй, - говорит опять в трубку начальник, - ты знала о передаче материалов по участку Угловому Лопуховым? Так! А знала, что на это необходимо разрешение экспедиции? Нет? Ладно, - и кладёт трубку. Вошёл Антушевич и подаёт приказ по экспедиции. Ефимов внимательно читает и обращается к Дрыботию: - Почему здесь нет приписки, чтобы техруки довели приказ до сведения всех ИТР? –
