Война без героев

рисковали бегать за водой к реке. Да разве затушишь полыхающий пожар ведром воды, половина которой расплескалась во время бега? Огонь неодолим.
Через несколько минут огонь перекинулся на соседние дома и строения… И пошёл гулять с одного дома на другой! Огню вольготно — строения деревянные, стоят, прижавшись друг к дружке.
Гадко хлюпнули пули в стену над головой Чемодурова.
Неподалёку человек упал молча, словно толкнули его. Упав, не по—живому перевернулся на спину, захрипел и задергался, пуская розовую пену сквозь пушистые усы.
Другой, согнувшись, убежал за угол.
Где-то вдалеке забулькали пулеметы. В соседнем квартале сухо трещали винтовочные выстрелы.
Стрельба тише... Стихла.
Оглядевшись, и не увидев ничего опасного, Чемодуров неуклюже затрусил по улице. Среди разметанных камней торчал скрученный штопором трамвайный рельс. На стене косо висела сбитая вывеска.
За углом Мясницкой в неудобной позе лежало тело прапорщика. Разбитая голова в чёрной луже крови. Немного поодаль солдат уткнулся лицом в мостовую.
Короткий, жужжащий вой, страшный взрыв! Снаряд ударил в кирпичную стену. Стёкла полопались. Крас¬ная кирпичная пыль взметнулась в разные стороны.
Чемодуров присел со страху. В паху так засверебило, что старик чуть не обмочился. Немного переждав, многажды мелко и торопливо перекрестившись, скороговоркой попросив у Господа защиты и спасения: «Господи, пронеси… Господи помоги… Господи, спаси и сохрани! Да ниспошли нам всем силы и разум пережить  русское  лихолетие!» — потрусил дальше, бормоча несусветное и нагоняя на себя страху:
— Всё! Не уйти! Молись, кто верует…
Густо пахло гарью, чем-то кислым. Наверное, порохом, догадался Чемодуров. Там и сям дымились развалины, обыватели ходили около горевших домов, плакали по погибшему имуществу.
На спуске к Волге под аркой лежало несколько убитых офицеров в полной форме, с георгиевскими крес¬тами, рядом старуха с пустыми ведрами, лицом вниз, немножко поодаль — убитые лошадь и собака.
— Упокой, Господи, души новоприставленных воинов, — попросил за убиенных офицеров Чемодуров.
Присев за стеной полуразрушенного каменного дома, он увидел, как к убитому офицеру, пригнувшись, подбежал мужичок. Воровато оглянулся, принялся стаскивать с убитого сапоги.
«Стреляют, не стреляют, а за пачпортом возвращаться надо. На войне без пачпорта и жизни лишить могут ни за понюх табака!», — сетовал Чемодуров.
Кряхтя и охая, чуть не вприсядку перебегая открытые пространства, он торопился в сторону Управы.
Взрыв неподалёку тряхнул землю. Совсем рядом шумно обрушилось дерево. Чемодуров припустил быстрее, но тут же запыхался и остановился, схватившись рукой за грудь, с хрипом втягивая в себя пыльный горячий воздух и с трудом выталкивая его, загустевшего в лёгких, наружу.
По Дворянской улице тянулись раненые. Иные садились на тротуар у стен, поправляли кое-как наложенные, окровавленные повязки. Беспокойно оглядывались, жадно облизывали пересохшие губы, но не у кого было попросить воды.
У моста бухало, ахало, за домами трещало. Промчался автомобиль, подняв облако известковой пыли, над спиной в чёрной кожанке мелькнуло перекошенное от испуга лицо комиссара.
Вдруг Чемодуров увидел шедшего по середине улицы стройного офицера в красивом, с иголочки, кителе. Высокую талию и грудь опутывала кожаная портупея с кобурой. По голенищу высокого дорогого сапога била шашка. На плечах старорежимным счастьем горели золотые погоны. Офицер шёл не торопясь, словно на прогулке.
«На старый лад сменилась власть», — понял Чемодуров.

= 3 =

С крыльца Управы щеголеватый штабс-капитан бросал лозунги в небольшую толпу стоящих перед ним обывателей:
— Мы низвергли кровожадную советскую власть! Лишь кое-где ещё вампиры—большевики, евреи и комиссары находят себе убежище и продолжают сосать кровь из трудового народа…
Обходя стоявших, Чемодуров продвигался ближе к крыльцу Управы.
— Бог, он видит, что премного мы нагрешили, — услышал Чемодуров голос человека, судя по тону, духовного звания. — За смуту наказует нас бог, за грехи наши. Началась смута в Питере, и к нам чума докатилось. Господи, избави от напасти...
— От войны всё! — возразил другой голос.
— Печать антихриста легла на православных, — возразил духовный голос и предупредил угрожающе: — Токмо огнем да мечом можно спасти грешные души!
Солдаты под командой унтер-офицера с треском сдирали доски, которыми большевики задрапировали памятник Александру Второму.
Толстый бородатый господин, по виду — лавочник, упираясь коленями в гранитный постамент, бил поклоны царю—освободителю.
Другой господин, привычно и широко жестикулируя, умело обвинял толпу:
— Большевики пытались уничтожить всё русское, принуждали русский народ забыть свою историю. Здесь стоит памятник царю—освободителю, гордости Российского государства. Большевики спрятали памятник под грязными досками и тряпьём...
На Чемодурова восторженно уставилась дама с тройным подбородком, с искусственными цветами на громоздкой шляпе, густо пахнущая нафталином.
«Уж не обняться ли хочет?» — испугался Чемодуров и обошёл даму стороной.
С окраин доносились разрозненные выстрелы.
Народ обменивался новостями:
— Большевики тысячами кидаются в Самарку...
— А их глушат, как рыбу...
— Потонуло жуть сколько!
— Ниже города вся Волга в трупах!
— Собакам собачья смерть...
Издалека малиново зазвонили колокола.
— Говорят, к городу подходят десять тысяч англичан…
— Да вы что! Ну, теперь комиссарам окончательная крышка!
— Для англичан в банке на Дворянской улице уже обед варят…
Постаравшись сделать независимый вид, Чемодуров вдоль стенки, за спинами выступающих прошёл к двери Управы. Он всё надеялся, что в случившейся суете и переполохе никто не обратил внимания на брошенную им у стены сумку.
Беспорядка и мусора в холле прибавилось. Там и сям на принёсенных откуда-то стульях, а то и прямо на полу, сидели солдаты. У лестницы поручик пытался обнять ту самую уборщицу. Девушка отворачивала от поручика лицо.
— Сколько кобылке ни прыгать, а быть в хомуте, — убеждал поручик девушку. — Комиссарам служила… и ночью, небось? А нам отказываешь?
— Как вы можете! — возмущалась девушка, пытаясь отпихнуть поручика. — Не служила! Я честная девушка!
— При большевиках с утра была девица, а к вечеру станешь опытной дамой! — довольно гоготали стоявшие рядом солдаты. — Мы это могём. Господин поручик, мы поможем, ежели не справитесь! Комиссарочки — они брыкучие!
— Господин капитан! — срывающимся голосом позвала девушка проходившего мимо и с улыбкой наблюдавшего за происходящим офицера. — Избавьте меня от домоганий вашего подчинённого!
Но капитан, видимо, не хотел останавливаться.
— Я дочь депутат губернской думы, — негодующе продолжила девушка по—французски. — Мой отец — уважаемый человек!
Чемодуров удивился: вот тебе и уборщица! Эко шпарит по ненашенски!
Капитан и девушка перебросились парой непонятных для Чемодурова фраз. Поручик отступил от девушки на шаг, девушка поправила растревоженное платье. Щёки её горели, глаза негодовали.
— Ваши документы, мадемуазель, — без каких—либо эмоций, словно патрульный на улице, потребовал капитан.
— У меня нет документов, — сердито ответила девушка.
— Тогда у меня нет оснований принять вас за ту, кем вы себя называете. Разве что кто-то из уважаемых людей подтвердит ваши слова.
Девушка беспомощно оглянулась.
Поручик чуть усмехнулся. Девушка почувствовала себя добычей, на которую сейчас кинется этот солдафон.
Вдруг взгляд девушки остановился на Чемодурове. Она молча глядела на него, словно что-то вспоминая.
— А вот господин Чемодуров! — радостно воскликнула она.
Чемодуров удивился: откуда девица знает его?
— В конце прошлого лета он был у моего папеньки по делам в Балакове.
Капитан заинтересованно посмотрел на девушку, оглянулся на Чемодурова, поманил его пальцем.
Чемодуров торопливо подошёл, издали сняв картуз, мелко поклонился, не спуская испуганного взгляда с офицера.
Как девицу называла комиссарша? Кузнецова? Нет, девицы Кузнецовой Чемодуров не помнил.
— Документы! — потребовал капитан.
Чемодуров кивнул головой, щас, мол, и растерянно оглянулся туда, где несколько часов назад оставлял свою сумку. Сумка лежала на месте!
Чемодуров нерешительно указал в сторону сумки и, не выпуская из поля зрения офицера, бочком затрусил к сумке. Сунул руку… Пачпорт на месте!
Протягивая вперёд паспорт, старик торопливо вернулся к офицеру.
— Вы знаете её? — безэмоционально спросил капитан, перелистывая паспорт.
Чемодуров непонятно затряс головой, сделал сожалеющее движение руками. Он не помнил эту девушку. Но сказать, что не знает её, не мог. А вдруг — запамятовал? И тогда… Бедная девушка…
— Я — Лида, дочь купца Ивана Васильевича Мамина, старосты Балакова. — Девушка сердито ловила взгляд Чемодурова. — Вы приезжали к нам в конце прошлого лета насчёт закупок зерна… Мы пили чай в беседке… Неужели не помните?! Вы ещё тогда пожалели, что у вас нет дочери! Ну?!
Чемодуров вспомнил. Да, он ездил к Мамину в Балаково. Милейший человек! И дочка его подходила… Пили чай в беседке…
— Ох, Лидочка… — посочувствовал Чемодуров девушке. — Как же вы тут… А папенька?
— Мы с папенькой в Питер хотели уехать, но сами понимаете… Такой везде бардак! — девушка сердито надула губки. — Папенька оставил меня у знакомых, но их забрали большевики. Я осталась без средств. Нанялась сюда. Здесь и жила. Сказала, что пролетарского происхождения… Жить как-то надо! — оправдалась девушка.
— Прошу прощения, мадемуазель! — капитан склонил перед девушкой голову и вновь принял горделивую позу. — Не обижайтесь на поручика. Он хороший человек. Но… Война—с! Долг старшего обязывает примирить враждующие стороны. Поручик погорячился. Снисходительствуйте!
— Прошу прощения, сударыня, — с интересом и некоторым уважением взглянул на девушку поручик.
— Мадемуазель, вы не подскажете, где у комиссаров машинистки сидели? Мне нужно несколько документов отпечатать, — уже по—свойски спросил капитан у Лиды.
— Машинка на втором этаже есть, но машинистка… Я могу предложить свои услуги, но практика у меня невелика.
— Будьте любезны, — кивнул капитан, пригласил Лиду к лестнице и пошутил: — У меня такой практики совсем нет.
Лида гордо, по барски, пошла по лестнице. Следом капитан и вестовой с пухлым портфелем в руке.
«Вот тебе и уборщица, — подивился разительной перемене Чемодуров. — Была замарашкой, а стала барынькой».

= 4 =

Штабс-капитан Максимов — так была фамилия офицера, спасшего девушку от поругания — оставил Лиду работать машинисткой при штабе, который расположился в здании бывшего Совета большевиков, бывшей Управы. Что это за штаб, Лида не понимала, да и не интересно ей было. Постоянно слышала про какой-то КОМУЧ, про Учредительное собрание. Слышала фамилии Брушвита, Вольского, Фортунатова, которые служили какими-то начальниками. Военные ругали их эсэрами и мечтали разогнать.
Всё смешалось в голове у Лиды. Большевики свергли царя, флаги и лозунги у них красные, и назывались они красными. КОМУЧ, который с помощью чехов захватил Самару, тоже был против царя и