Тремориада

приобрело свой нормальный ход. Взревел вразумительно магнитофон, песня закончилась:
« Мне на всё наплевать!»
Он целился демону в грудь, но руки прошли сквозь него, как через дым, и врезались, разбивая, в оконное стекло. Оно брызнуло со звоном на улицу, освобождая путь Иннокентию.
Он кричал, пока перед ним мелькали окна, пока серый асфальт, увеличиваясь, не вырос до размеров вселенной, пока… кроме него ничего не осталось в мире.



2.

       НЕНУЖНЫЕ ВЕЩИ.



«Дз-з-з-инь!» – звякнул дверной  звонок.
- О-о-о - застонал, натягивая на голову одеяло, лежащий в кровати Па-ма.
«Дз-з-з-инь!» – повторился звонок.
- О-о-о – решил не оригинальничать Па-ма.
«Дз-з-з-з-з-з-з-инь!!!» – на этот раз звонок был раздражительно долог. Продолжительней предыдущего секунды на полторы. А кому это кажется ерундой, то прошу учесть, что Па-ма был с похмелья, причём не первый день.
- О-о-о-о – высунул он  из под одеяла, скорчившееся в кислой гримасе, с отпечатком вчерашнего и позавчерашнего, помятое лицо. Гадский звонок, Па-ма перестонал где-то на секунду и был доволен собою. В наступившей тишине по его лицу скользнуло даже подобие улыбки. Открывшиеся было глаза, вновь с удовольствием прикрыли тяжёлые веки.
«Дз-з-з-инь…»
- А-а-а, – Па-ма подскочил, оказавшись на кровати в сидячем положении. Перепутанные, длинные, прямые, чёрные волосы падали за спину и на грудь, достигая живота.
- А-а-а, – на этот раз просто выдохнул Па-ма и вытаращенными глазами осмотрелся по сторонам, будто впервые оказался в собственной квартире.
«Дз-з-з-инь!»
В это мгновение он возненавидел неизвестного ему изобретателя, сотворившего это коварное устройство, предназначение которому, казалось бы, служить удобством человеку. Но какое ж тут удобство? Сплошное разочарование. В этой адской машинке, если переиначить, заключена такая сила: что вечно хочет блага и вечно совершает зло.
«Дз-з-з-инь!»
- М-м-м, – рассерженный Па-ма издал звук негодования при плотно сжатых губах. Он, откинув одеяло, спрыгнул с кровати и вскочил на ноги. Холодно. Быстро накинул рубаху и натянул спортивные штаны.
- Сейчас-сейчас, - цедил он сквозь зубы, пока одевался. - Сейчас я выйду, дорогой ты мой утр-р-ренний гость.
Молодому человеку, страдающему этим утром с похмелья, было двадцать семь лет. Рост имел он средний, при средней же комплекции. Не смотря на рассерженное «м-м-м» и злобное «сейчас-сейчас», человек он был спокойный, мирный. Который понапрасну – прошу заметить, не от лени, а сугубо по доброте душевной – мухи не обидит.
- Сейчас я тебе открою! – выкрикнул он в дверь, протягивая руку к замку, но ни в голосе, ни в лице, не было желаемого свирепства. Наоборот, в месте с прохладой, царившей в квартире, на него накатил похмельный хохотунчик. Пред глазами встала совершенно идиотская картина: вот он, косматый и злой как Бармалей, с гневно выпученными глазами, распахивает дверь, а у его порога стоят десятка полтора пионеров-октябрят. Девочки – в белых бантах, мальчики -  в накрахмаленных рубашках. У всех цветы. Глядят преданно да восторженно и говорят дружно вчерашние слова Иннокентия:
- Ты наш герой!
Когда Па-ма наконец открыл дверь, он уже хихикал, расплывшись в совершенно идиотской улыбке. Но… на пороге вместо пионеров-октябрят оказались две вовсе не юные женщины, лет так под сорок пять, абсолютно не знакомые. Одна – худая и длинная, одетая во что-то типа «аляски». Другая – пухленькая и маленькая, этакий розовощёкий колобочек, в шубке неведомого зверька.
- Здравствуйте, – сказала мягким и каким-то глубоким голосом та, что колобочек, а вторая молча переступила с ноги на ногу.
Улыбка, с лица Па-мы, начала потихоньку сползать, он внимательней всмотрелся в глаза маленькой.
- Есть ли у Вас дома ненужные вещи? – продолжила ровным голосом колобок. - Те, от которых толку никакого? Которые хламом хламятся, об которые, в спешке, запинаешься, на которые вечно натыкаешься? Не нужное барахло, большое и маленькое, годами пылящееся, по всюду валяющееся. – Голос колобка эхом отдавался в ушах Па-мы.
- А пылью дышать вредно, – назидательно продолжала она. А он вдруг так ясно вспомнил, словно наяву увидел, как они, будучи с Иннокентием ещё подростками, забрались в подвал и тот, когда Па-ма, по своей неаккуратности, поднял пылищу, зашипел на него: - Вот! Дыши теперь пылью, дыши!
Да, мысленно соглашался сейчас Па-ма, даже почувствовав во рту неприятный привкус, - дышать пылью вредно…
- Вредные вещи, ненужные вещи, - голос незнакомки доносился откуда-то с высоты. - А ведь есть и опасные вещи. Вот смотри – это Стёпка – отрок пятнадцати лет.
Слова женщины эхом звучали в голове:
-Юный археолог, хоть и рыжий, но «чёрный» копатель. Звучит громко, а по существу: ну балбес балбесом! Тащит в дом всякую гадость: от безобидной вставной немецкой челюсти, которая, со временем забытая, начинает пылиться в ящике стола, до вещей откровенно вредных и даже опасных.
- Мама его… - Па-ма увидел крупную женщину с глазами навыкате. – Безусловно, умудрённая жизненным опытом больше своего сына. Но и ей ума хватает лишь на то чтобы избавить своё жилище от опасной вещи. Это всё же скорее даже не ум, а слепой инстинкт. Потом, что будет с этой опасной вещью дальше, её ничуть не волнует. А мы не такие, нас это волнует.
Па-ма увидел как крупная женщина, с глазами на выкате, стоит по среди какой-то комнаты и вертя головой как башней танка, громогласно зовёт, должно быть собаку или кота: - Бонифаций! Бонифаций! Ну, куда же ты забрался?
Она выходит в коридор, подходит к двери другой комнаты и спрашивает, не открывая её: - Стёпка! Бонифаций у тебя? – Молчание.
- Стёпка, – зовёт она в очередной раз и открывает дверь в комнату сына. Никого. Вокруг царит полумрак. У зашторенного окна на тумбочке лежат две каски: немецкая и русская. На столе – кусок размотанной пулемётной ленты, рядом – пара ржавых гильз. Видно, что мать относится к этому достаточно лояльно.
- Бонифаций, - почему-то, на этот раз, зовёт она шёпотом, словно чего-то опасаясь. Женщина медленно подходит к кровати и, опустившись на колени, заглядывает под неё: - Бонифаций…  
Что-то привлекает её внимание, она засовывает под кровать руки и нащупав, тащит это, судя по скрежету паркета, что-то тяжёлое, наружу. Стоя на коленях, она всматривается в то, что извлекла из под койки. А это - артиллерийский снаряд не первой свежести, да и не второй. Большой и ржавый, на вид очень ветхий. Стукни его чем-нибудь и он рассыплется.
- Безобразие, – тихо проговорила женщина. – Гадость какая-то.
Она поднялась на ноги и вышла из комнаты. Спустя минуту вернулась с тряпкой в руке. Вновь склонилась над снарядом и аккуратно его запеленала. Затем, взяв неожиданную находку на руки, поднялась и направилась в коридор. Выйдя на лестничную площадку четвёртого этажа, прислушалась. Тишина. Она спустилась ниже пролётом и оказалась у раскрытой зловонной пасти мусоропровода.
- Гадость какая, – прошептала она опять и выбросила запеленутый как младенец, снаряд. Тот шумно задевая стенки, полетел вниз, пока не достиг мусорного дна.
Крыльцо подъезда девятиэтажного дома. К чуть приоткрытой двери подсобного помещения, куда сваливается мусор, осторожно подходит неприглядного вида гражданин. Па-ма узнаёт его, это местный абориген по кличке «Партизан Отважный Коля», потому что, как в песне поётся: проходит на радость мимо. А если не мимо то какая уж тут радость, бич - не журавль, счастья не приносит. Он раскрывает дверь и, оставив её за собой для подсветки приоткрытой, шмыгает во внутрь. Минут через пять высовывает свою бородато-косматую, серолицую голову. Зыркнув по сторонам, вновь скрывается за дверью, чтобы через пару секунд выскочить оттуда с известным тяжёлым свёртком.
…А вот квартира «Партизана Отважного Коли». Конечно же, кругом хлам, который пылится, и не только: на кухне он шевелится. В многочисленных драных пакетах, набитых разнообразнейшим мусором, вперемешку с не менее разнообразной тухлятиной, вольготно копошатся опарыши. Не известно, сколько прошло времени с момента извлечения из помойки снаряда. «Партизан Отважный Коля» сидит на ящике под грязным кухонным окном и глядит на свою ржавую находку, стоящую на конфорке включенной электрической плиты.
Иннокентий рассказывал, что в Североморске корешок, на плитке патрон строительный нагрев, бабахнул. Но чтоб вот так снаряд…
«Да ты с причудами», - думает Па-ма.
Вдруг вокруг снаряда задрожал воздух, словно начались какие-то испарения.
«Пожалуй, он уже готов» – подумал о снаряде Па-ма, пытаясь сглотнуть появившийся комок в горле. – «Пора снимать, подгорит».
Эффект дрожания усилился и контуры ненужной вещи, опасной вещи, стали становиться всё менее чёткими, пока не исчезли вовсе. На кухне потемнело… Слабым призрачным источником света служил лишь уличный фонарь, стоящий во дворе. Вместе со снарядом исчезли шевелящиеся пакеты и «Партизан Отважный Коля».
Па-ма тряхнул головой и тут же схватился за неё руками, словно спасая её от рассыпания.
- Ой-ёй! – воскликнул он как крокодил в мультике, у которого заболели зубки.
Он приоткрыл зажмурившиеся от резкой головной боли глаза и так, прищурившись, стал озираться по сторонам.
- А кухонька то моя, – пробормотал Па-ма и, окончательно придя в себя, вскочил. Но затёкшие ноги подкосились, и он тут же упал на пол.
«Ого!» – подумал Па-ма – «Сколько ж я их отсиживал?»
Поднявшись, хромая, подковылял к раковине и открыв кран, жадно прильнул к холодной струе.
- Вот так дела, – пробормотал он, напившись и отдышавшись. – Я хожу во сне.
Па-ма включил свет на кухне, глянул на часы – уже вечер. Потом, озабоченный тем, не открыл ли он во сне входную дверь, отправился в коридор. И ведь оказалось, что открыл. Взволнованный Па-ма случайно взглянул на вешалку – куртки нет,… Может она в комнате? Но ведь он её вчера вообще не трогал, потому как никуда не выходил из квартиры. Девица ушла, зато пришёл сосед и они напились. Но всё же Па-ма помнит, как уходил гость, а он, закрыв за ним дверь, лёг спать. А может, не закрыв?
Па-ма включил свет в комнате и увидел, что она вся перевёрнута вверх дном. Сразу бросалось в глаза отсутствие телевизора, видеомагнитофона и музыкального центра.
- Вот так тётеньки – подумал Па-ма, поняв, что они реальны . – Избавили от ненужных вещей.
«Тр-р-ринь» – это телефон в коридоре. Па-ма подошёл и снял трубку
- Говорит, но не показывает Макс, – раздалось в трубке.
- А меня тут две тётеньки ограбили, – проговорил растерянно в ответ, вместо приветствия Па-ма.



                                      3.



                          ПИВО – РЫБА.

                                                 (…когда солнце было не проклято и                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                        
                                                  о ненужных вещах никто не думал)

В ту субботу я проснулся довольно-таки рано: стрелки будильника показывали 10:45. Найдутся такие, кто, кривясь, презрительно фыркнут: тоже мне, 10:45 ему довольно-таки рано. Пусть они хоть до конца дней своих остаются кривыми и фыркают до гробовой доски. Если тебе с утра не надо, проклиная всё на свете, бежать на работу или по какой