висели самодельные новые ставни.
- Видно, чтоб теплее было, не топят явно совсем. - подумал он и даже поднял воротник, хотя солнечный сентябрьский день не был уж очень холодным.
Через дорогу перебегали куры, а в конце улицы у пруда гоготали гуси.
Зашёл в маленькое кафе у милиции.
Там никого не было. Лишь в зале работал телевизор. Услышав, что кто - то пришел, в зал вышла повариха. Долго готовила недорогие пельмени и чай.
- Видно, кроме милиции тут почти никто и не бывает. - подумал приезжий, жуя тугие но сочные пельмени и косясь на фильм по телевизору. А всё же местный центр жизни - вон, сколько водки и пива на выбор. Ясно, что ходят чаще за этим.
И, правда, тут же подошли двое и взяли водки и пива на вынос. Подешевле.
Он пошёл к станции. Явно с вечерней электрички шли люди с сумками, уставшие, поч-ти все смотрели в землю.
- Много ездит в город на работу. Прямо, хоть весь городок туда переноси.
Он купил билет в грязном исписанном руганью здании станции. До электрички оста-валось больше часа. За неимением более интересного пошел на кладбище, что виднелось на холме всего в сотне метров . Долго ходил между могил. Строгие иногда даже суровые деревенские лица смотрели с овальных фотографий памятников, очень редко встречались весёлые или бодрые. Обычно молодые женщины, только один мужчина.
Он почему - то долго смотрел на его памятник и даже подумал: Ведь умер в 1951, а фото явно годов двадцатых. Видно, за войну человек так покорёжился, что и фото страш-но делать было. А так видно, что всегда тут жизнь была не больно сладкая. Странно, но кладбище производит наилучшее впечатление. Кажется даже, что городок для него и живет. Чёрт, и какие мысли тут приходят... !
Он, почему - то слегка торопясь, пошел к станции, где на платформе потихоньку со-бирался народ. С кладбища поднялась огромная стая ворон и с криками понеслась к станции, постепенно накрывая собой городок. Ещё сухие осенние сумерки всё плотней обнимали поселение, а оно постепенно привычно засыпало словно навсегда.
Старушки.
Весной ехал автобусом из командировки. День был воскресный, рейс дневной, авто-бус - почти пустой, погода - после дождя, так что было даже немного скучно. В маленьком одноэтажном городке с интересным названием Гусь - Железный автостанция рядом с единственной достопримечательностью: огромным собором. Построенный где - то в нача-ле двадцатого века на холме, похожий на готические соборы, он, еще не совсем доде-ланный после советской “разрухи” всё же был потрясающе красив, возвышаясь над кру-тым берегом реки. Высокое, величественное светло - серое здание в любую погоду резко выделялось на фоне городка. Автобус подошел к автостанции ровно в полдень и толпа старушек - редко между ними попадались женщины, а тем более мужчины - посыпались с высоких ступеней собора, сжимая в руках пучки уже отцветшей вербы.
- Вербное ведь сегодня. - сказал кто - то недалеко от меня в автобусе.
- Вот они все из деревень и сползлись. - добавил кто - то ещё.
Два десятка старушек собралось у двери автобуса и минут пятнадцать терпеливо дожи-дались пока водитель, не глядя на них и постоянно закрывая дверь, не набегается туда - сюда, рассаживая “билетных” пассажиров и утрясая другие свои дела.
Наконец, закончив все это, водитель, почему - то вновь ни на кого не глядя, словно даже извиняясь, пустил старушек и те, дружной толпой, крепко держа освященную вер-бу, ринулись в автобус, тихо лопоча что - то и запинаясь о ступеньки. Многие при входе оставляли мелочь в жестяной банке у водителя, других он, мордатый крепкий мужик, тихо предупреждал, что нужно платить. Оставляли немного, явно у кого что было, но все чего - то наскребли. Всем мест не хватило, несколько встали в проходе, бурно обсуж-дая и службу и то, как им повезло с автобусом и какой хороший сегодня день: Вербное ведь.
- О, галдёж какой. Вот и пусти вас. - негромко расхохотался водитель.
Старушки только довольно дружно зашумели в ответ: Вербное ведь, вербное, святое дело.
У деревень они по очереди выходили, долго благодаря водителя, а тот только жало-вался пассажирам, что, мол, замучаешься останавливаться у каждого столба, но всё равно вставал. На одном из лесных перекрестков старушек ждала грузовая машина из их деревни, с другой стороны тоже стоял мужчина, явно дожидаясь кого - то из них. Многие сами, опираясь на палку, медленно ковыляли по лесным дорожкам или по тропинке к недалёкой бедной деревне.
- Кто это ? Тоже машина ...? - громко обсуждали старушки, тяжело вылезая из автобуса, крепко держа заветные веточки вербы, не забывая длинно и витиевато по - деревенски благодарить водителя, иногда для этого даже задерживаясь при выходе.
- Ладно уж, выходите быстрей. - гудел водитель.
Через полчаса никого из них уже не было. Стало даже чуть грустно.
- Вот она какая смешная и убогая какая Россия. - философски заметил кто - то из пас-сажиров.
- И добрая. - подумал я.
Курица.
Она была дочкой большого начальника строительной фирмы, что ремонтировал здание областного центробанка. Ну, тут она и работала… . Её звали Наташа Курцева, точнее нет, все звали её «курица». Не из - за фамилии. Такая она и была, вот курица и всё.
Тощая, с бледным лицом, почти всегда красящаяся под блондинку и старомодно густо мажущая губы яркой помадой, а брови – черной тушью, она была, может, и чем - то при-влекательной. Тихая, как бы робкая, мелкая походка, тихий голос, всегда спокойная, под-чиняющаяся во всём.
Блатным в престижной госконторе как обычно делать в общем нечего: работают не-блатные. Законы действуют строго: если ты чей - то сын или дочка: ты почти ничего не делаешь. Это вам не частная фирма: закон есть закон. Естественно, больше для формы есть две - три обязанности: раз в неделю подшить бумажки, изредка куда сходить или да-же сьездить, отвечать по телефону. А чем ещё заняться ? Разговоры, газеты, интернет, телефон, пойти по магазинам – благо, центр рядом. Ещё можно пройтись по кабинетам – потрепаться. Да, забыли кроссворды и письма, можно и книжку почитать. А так тоска… .
Но в общем иногда заняться есть чем. Главная – разговоры с соседями и в других каби-нетах.
Обычные темы разговоров не менялись год от года.
Телевизор, покупки, еда, одежда, кто где работает и сколько получает, дача, машины и знакомые. Это её жизнь.
При взгляде в её глаза многие чувствовали – это отмечали не так редко – будто смот-рятся в стекло, не в зеркало, но именно в стекло то ли матовое то ли очень мутное то ли нарочно покрытое каким - то странным мутноватым и непрозрачным составом неясного цвета. Как глаза старой куклы или животного, птицы. Может, потому её и звали курицей.
Денег хватало. Папаня давал. Да и зарплата не маленькая. Но вобщем она даже в тра-тах была какой - то вялой: именно как курица. Пойдет по магазинам с обеда на час - два, а купит какую - то ерунду за копейки или вообще ничего.
Она вышла замуж где - то к тридцати. Детей не было и она явно не хотела. Изменять ей, наверно, было лень или просто не умела, а что муж – как - то неинтересно, скорее всё равно. Он работал в другом месте: что там делается – она чаще даже не спрашивала. Муж по её же рассказам не любил – ну, естественно: тоже блатной да еще сын какого - то вице - губернатора. В общем она ему не подходила да и он ей тоже. Но вот сошлись… их родители, что так лучше и всё. Говорили, что у него чуть ли не две любовницы и ребёнок от каждой. Разговоры явно доходили до неё, но чтобы она что - то хоть прошептала… . Впрочем, точно никто не знал. Часто за глаза говорили, что она и вообще - то любить не способна: курица.
Могла по полдня сидеть и просто смотреть в окно: делать - то обычно нечего. Сядет, ручку в руки и будто водит по бумаге. Хотя все и так знали, что ничего не пишет. Да и ручку часто повернёт другой стороной, так что просто как играет.
Не спала, но уж это было бы слишком. Просто сидела и часами ничего не делала. Впро-чем, такое здесь обычно.
Странно, но она любила смотреть на… мелкий дождь. Сидела и почти любовно следила за каплями и струями воды пока дождь не закончится. Может быть, это и была её… душа.
Даже в компьютерные игры её как - то не тянуло. Другие всё пасьянсы или шары какие гоняли. Она поиграет в тетрис десять минут и бросит.
И разговоры, что у других женщин занимали весь день, она вести то ли ленилась, то ли не хотела. Чаще скажет что - то вяло, тихо и замолчит. Ни эмоций, ни переживаний. Словно внутри какая - то слизь, что не даёт развернуться пружине.
У неё как - то не было ни привычек, ни настоящих друзей, ни увлечений. Ничего того, что бывает у обычных пусть даже блатных людей.
Могла поучаствовать в корпоративе, но всегда сидела с краю и клевала салатик, тянула один за весь вечер бокал шампанского. Почти никогда не танцевала, молчала, чуть улы-балась как старый манекен, когда все хохотали.
После работы всегда домой. По магазинам находилась в обед да и в рабочее время чаще… делать - то нечего. Вечером обычно отец или его водитель заезжали и отвозили её на машине. Чёрная иномарка с тонировкой. Если не было – брала такси. На автобусе и трамвае никогда не ездила.
Два - три раза в год для порядка блатных и её тоже отправляли в командировки поб-лиже. Ехала, потом писала ужасный отчёт, который приходилось переделывать. Но в общем никогда не отказывалась, ехала ни слова не говоря.
Её называли курицей, естественно, только за глаза. О кличке явно знала, но опять и снова ей было всё равно. Ведь в общем вокруг были те же блатные птицы. Только одни кудахтали, другие бегали за петухами, третьи даже боролись за лучшее место в курятнике. Она как середнячок… .
Как - то совсем незаметно ушла на пенсию… как другие курицы. Никто не сожалел, никто ничего не сказал, да почти и не вспоминали потом.
Алкаши нашей улицы.
Когда становится тепло, они пьют в сквере или возле остановки. Всегда громко кричат, ругаются, иногда дерутся. Это крупный мужик со злобным выражением лица и прической под Эйнштейна, тощая баба с пропитым лицом и еще два каких - то мужичонки, лица которых запомнить очень трудно: такие физии чаще почти ничего кроме желания выпить не выражают.
С утра они обычно встают раньше всех - трубы горят… . Идут к остановке – купить дешёвого пива. Пьют прямо там, потом полчаса обсуждают свои дела, громко кричат и матерятся.
Баба обычно визжит и матерится громче всех. Ей лет сорок, но выглядит на все шесть-десят. Тощая почти всегда со злой рожей, в тренировочных брюках и яркой футболке, часто в бейсболке, она не заводила, но важный член их компании. Ещё бы – она одна… .
Впрочем, часто они побивают и её: по крайней мере в драках она визжит громче всех.
Деньги явно берут у родственников и получают как пособие на бирже. Ни разу не ви-дел, чтобы они собирали бутылки, картон или металл. Ходят по улицам и ругаются на весь квартал, обсуждая, кто кому должен и что будут пить.
Все точно стоят на бирже, но уже лет по десять, так что пособие минимальное. Улицы никогда не метут, хотя там платят пусть немного. Работать уже явно не будут никогда.
