Единственное – изредка хотят на ближайший рынок, чтобы подработать грузчиками. Но это очевидно всё реже.
Они никогда не просят ни у кого денег – это не такой район, чтобы попрошайничать. Но и не отбирают деньги – их все знают и кончится такое плохо.
Любят выбрать тихое местечко обычно на трубах отопления, чтобы опять пить, болтать, ругаться и драться.
Зимой их почти не видно. Сидят дома и лишь под праздники вылезают и собираются вместе, поют песни и матерятся. На холоде особо не попьёшь, да и хмель по слухам быстрее выходит. А ведь это для них – главное.
Их не любят все. Район приличный – чуть не половина с высшим образованием – и большинство просто сторонится. Участковый тратит на них большую часть времени, до-моуправление нарочно заваливает упавшими деревьями места на трубах, где они обычно пьют. В сквере убрали все скамейки: они приспособились пить на обрезках стволов и пеньках. Они явно чувствуют отчуждение, но как обычно внешне безразличны. А, может, им действительно всё равно ?
На праздник у них разговение – видимо, копят или клянчат у родных и покупают серьезное – наверно, дорогую водку. Тут они ходят по улицам и часами или орут песни или матерятся. Но не хулиганят. Опять же – не тот район.
Говорят, они пьют всё. Стеклоомыватель, антифриз, боярышник, другие лекарства, де-шёвый одеколон, клей и другую химию на спирту. В общем они и правда всё время толкутся там, где это продают.
У них всегда дикие бегающие глаза и идут быстро даже стремительно словно куда - то очень торопятся.
Зимой кого - то из них убили. Говорят, они же и угрохали бутылкой. Но следы замели. Найти убийцу так и не смогли, хотя было следствие с собаками и всем антуражем. Но это скорее всего тот «Эйнштейн» - он всегда громче всех орёт и дерется тоже больше всех.
Раньше таких лечили в ЛТП – были такие полутюремные организации. Теперь их никто не трогает – ждут, пока вымрут сами как динозавры.
Впрочем, в этом приличном районе их немного, в рабочих кварталах таких, говорят, в разы больше. Так что ничего: жить можно… .
Последнее время встречаются всё реже. Наверно, раз в месяц, не чаще.
Они снова идут по улице ранним утром – впереди Эйнштейн, сзади баба и ещё один ал-каш в кепке. Торопятся, кричат, будя всех в домах по пути. Вот остановились, оба му-жика, похоже, схватили бабу и стали её бить.
- Чёрт, вот опять ведь пошёл здесь, а не мог дворами… !
Нет денег.
- Ну что, завтра пойдём ?
- Куда денемся. Надо идти, нет денег. Колянычу сказал ?
- Он пойдёт. Денег совсем нет. Сумку возьми самую большую и железяку не забудь. А то будет как в прошлый раз.
- Не забуду. Отбились.
* * *
Трое бывших рабочих большого завода вышли в три часа ночи. В полной темноте они шли с окраины в центр города и редкие прохожие замирали, прижимаясь к заборам, чтобы они их не заметили. Но жутковатой на первый взгляд троице люди были совершенно не интересны. Их интересовало совсем другое.
Мусорные баки шерстили капитально, часто наизнанку. В каждом находили хоть одну годную к сдаче бутылку или металл или же картон. Случалось найти хорошую куртку или тряпку, пару сносных ботинок. Чтобы найти бутылку, часто надо палкой расковырять весь мусор, а там чего только нет. Хуже всего – битое стекло или куски железа: никакие перчатки не помогут.
У одной из мусорок паслась стая собак, разбежавшихся в стороны, не не ушедших и лаявших на всю улицу. На другой из баков с шумом выскакивали огромные крысы.
Нашли несколько бутылок – больше просто взяли с тротуара – да немного металла, картона килограммов десять. У одной мусорки кто - то оставил хорошие старые ботинки, у другой – повесил на забор чуть рваную куртку. Возле магазина нашли много раз-бросанного картона. Долго увязывали взятыми с собой верёвками – не хватило.
- Ладно, брось, всё равно не унести. – сказал Коляныч: Плевать, много. И так обойдёмся.
- Нагруженные всё же решились выйти к центральному парку. Чтобы не попадаться местным бутылочникам медленно шли обходными путями, заглянули только на одну мусорку и то на пять минут. Нашли по пути несколько бутылок, старую радиолу – сколько смогли оторвали цветмет. В парке ничего не нашли, чуть не попали на милицейский наряд, но те их не заметили. Успели удрать через дыру в железном заборе из пик.
- И не изобьют, так потом нагадят. – говорил седой на бегу. К счастью, ещё не рассвело и их не было видно.
А день уже начинался: изредка гремели трамваи, гудели троллейбусы, а в окнах чаще зажигался свет.
Пошли домой через промзону. Даже здесь нашли пару бутылок и два старых колёсных диска за гаражами, опять две бутылки.
- Слава богу, никого не встретили. – говорил Коляныч, тяжело таща ношу: А то как в тот раз с Северной, ведь еле отбились. Крепкие мужики, и сразу трубы достали.
- Да. – заметил Вовка: Хорошо у меня тоже была пара. А то лежали бы сейчас на Улыбышкино, улыбались в могилках.
- Не, а чё, кто только не собирает. – седой от осознания удачи явно был в духе: Вон там ходит худой мужик с пацаном. Говорят, доктор наук. Спившийся токо.
- Видел. И не похоже что спившийся.
Пересекая объездную, долго ждали поток машин. Уже рассветало. Вдруг одна иномарка остановилась. Из неё вышел крепкий бритый мужик в блестящем костюме.
- Коль, ты ведь ? – чуть помедлив, подошёл он к Колянычу.
- Я. А ты… ? – Коляныч улыбнулся. Он явно не узнавал… .
- Я же Серега. Помнишь, мы во втором цехе, ты у меня еще наставником был. Ну, два года… .
- А то… . Но… не узнал. Но ты… и так богатый.
- Ну, богатый не богатый. А в общем живу как – то. Ты что, картон и бутылки ? Плохо совсем ?
- А то. С завода ушли. Да он и так стоит. Задержка зарплаты на полгода. Никто к ним не идёт. Налево запчасти сбывают и тем живут. Блин ! – Коляныч явно был не очень рад: стеснялся: Нам не повезло. Многие так. Нет денег.
- Бывает. Слушай, с работой может и помогу. Ты ж вроде слесарь и по иномаркам чего –то делал.
- Это уж всё. Давно не стал. Тут сервисов в городе только сто. Меня не берут.
- Ты не пьёшь ?
- Почти. На такие бабки разопьёшься. Считай, что бросил.
Мужики смотрели мрачно.
- Мужики. – владелец иномарки чуть смущённо улыбнулся, выдержал паузу: Хотите, я вам денег дам. У меня вчера такая сделка прошла. Ну, хотите, по пять тысяч.
- Конечно. – много бодрее загудели мужики.
Достал бумажник, дал каждому по купюре.
- Спасибо. – сказал Коляныч: А насчет работы не забудь: может, правда, поможешь.
- На мою визитку. Позвони через… день – два. – Серега вздохнул: Помогу. Должен помочь. Ну, я поехал. Бывайте, мужики.
- Спасибо. Всего… . – радостно загудели они.
Иномарка уехала. Все стояли как оглушённые.
- Ну что, Коляныч, с тебя как бы банкет.
- Ну, только скромно. Одна на всех хорошая. Я выберу. И у меня всё чики - чики, главное – пожрём хорошо. И это всё сдадим.
- Ну, само собой. – сказал Вовка: Пошли.
Они теперь уже медленно как бы нехотя шли по улице таща тяжелые связки картона и сумки с бутылками и металлом..
- Да, везёт тебе, Коляныч. Работу найдешь. А нам так до смерти. Нет денег и всё. – сказал седой. Он почти плакал.
Вдруг рядом остановилась та же машина. Из неё вышел Серёга, в руках его снова был бумажник… .
“Старый клен”.
Вечер был великолепным. Сентябрьский не по - осеннему тёплый субботний день радовал тишиной и спокойствием. Жители старого большого деревянного дома на крутом склоне выходящего к реке центра города что - то отмечали. Пригласили всех родс-твенников и знакомих, накрыли столы. Всё очень скромно: картошка, салаты, немного мяса по - домашнему, из напитков опять же домашние компоты и почти одно только белое вино. Водки только одна бутылка для старичка - родича: он другое не пьет.
Уже больше часа все сидят за столом. Съели и первое и второе и салаты почти кон-чились, вино чаще не допито. Даже дедушка что - то никак не жалует свою бутылку. Скоро будет чай, но пока убирают магнитофон, кончают танцы, а сельский родич достает из машины свою главную ценность - старый немецкий аккордеон.
Поют долго и радостно. Песни все, какие знают. И военные и народное и любимые песни шестидесятых. К концу все больше тянет на лучшее: песни из старых фильмов. Аккордеонисту даже заказывают. Но вот и чай уже выпит, вроде пора идти, а аккордеон не смолкает: без всякой заявки музыкант вдруг охает, выпивает рюмку и начинает играть сначала тихо, а потом все громче и тягучее. Все молчат и вдруг почти в один голос затягивают:
Старый клен, старый клен, старый клен стучит в стекло,
Приглашая нас с тобою на прогулку.
Отчего, отчего, отчего мне так светло ?
Оттого, что ты идешь по переулку.
Аккордеонист на секунду замолкает, потом снова тихо начинает поигрывать то же и громко со слезой в голосе говорит:
- Старый клен. Народная.
- Пахмутовой. - поправляет самый умный из интеллигентных родичей. Но его никто не слушает.
Аккордеонист играет снова и снова. Поют все, никто не ест и не пьет, подключаются даже те, кто не пел до того. Поют опять и опять, хотя в песне всего - то три куплета. Но какие !
Снегопад, снегопад, снегопад давно прошел,
Словно к нам сюда весна опять вернулась.
Отчего, отчего, отчего так хорошо ?
Оттого, что ты мне просто улыбнулась.
В соседних домах открываются окна и люди высовываются, умиляясь на прекрасное пение. Собаки и кошки остолбенело слушают доносящиеся со двора мощные звуки Все за столом забывают зачем собрались, на глазах наворачиваются слезы, а петь хочется снова и снова.
Солнце садится, опускаясь к бескрайней речной долине, освещая и реку и луга со скошенными травами и весь старый центр, играет лучами на куполах соборов и церквей, словно радуется, заслушавшись песне. Густо заросшие деревьями, карабкающиеся от реки старые узкие улочки засыпаются осенними листьями и словно теплеют от звуков песни, унося их в своих изгибах. Колокола на соборах и церквях стихли, уступая пению, а золото куполов словно отражает его звучание, люди у церквей застывают, слушая песню и забывая, что им нужно идти домой. Туристы, вышедшие под вечер полюбоваться на ве-ликолепный речной вид, молча всматриваются в заросли деревьев и частокол крыш, пытаясь угадать, откуда несется мелодия. Затих даже обычный для этих мест шум про-ходящих поездов, так, словно из - за песни у них вдруг случился перерыв.
Пение несётся над старым центром и даже на главной улице люди останавливаются и смотрят вверх на окна домов, не понимая, что звуки слышны издалека. Кто - то подходит к калитке старого дома, где собрались поющие и влюбленно смотрит на эту картину, подпевает и вытирает слезы. А вот кто - то гонит коз с полей в город и замирает, слушая песню, а мохнатые все идут и идут себе по улицам. Журавли у реки изумленно и вос-торженно застывают, глядя в сторону, откуда несутся непонятные, но приятные для них ровные и величественные звуки.
А песня звучит уже в несчётный раз:
Погляди, погляди, погляди на небосвод,
Как сияет он безоблачно и чисто.
Отчего, отчего, отчего гармонь поет,
Оттого, что кто - то любит гармониста... .
- уносится в ослепительно чистое хрустально - голубое бесконечное и манящее своим великолепием русское
