Незамеченный Таити

очень живо представляю себе ту эпоху, - пояснила Сара недоумение Германа. – А в промежутке между двумя войнами художников в «Ротонде» заменили писатели: Андре Бретон, Луи Арагон, Жак Превер, Раймонд Кено. Потом появились никому неизвестные американцы -  Хемингуэй, Генри Миллер,  Фицджеральд… А теперь скажи мне, ты можешь себе представить, что все, сидящие здесь сегодня, через сто лет будут известны всему миру?
Герман с сомнением оглядел «Ротонду».
-Вон те толстые американцы, что сидят через два столика слева, могу тебя уверить, не будут, - с уверенностью заявил он.
-Ты как раз напрасно так уверенно говоришь об этих американцах, - заметила ему Сара. – Тот, который полнее – ну тот, что он нас справа – уже два года, как Лауреат Пулитцеровской Премии. А ему всего только тридцать два года.
Герман с удивлением посмотрел сначала на Сару, потом на толстого американца.
-Вчера, когда я ждала тебя из номера, на reception лежал вчерашний номер «Геральд Трибьюн». Чтобы скоротать время, я пролистала газету, и там была статья о нем,  - развеяла его очередное удивление Сара. – Я как только его здесь увидела, сразу подумала, на какой же маленькой планете мы живем.
-Действительно, на маленькой, - согласился Герман. – А, как ты думаешь, вон та женщина, что сидит с молодым человеком, который по виду лет на тридцать ее моложе – она могла бы через сто лет кого-то заинтересовать?
-В некотором смысле, - сказала Сара, - она и сейчас небезынтересна.
Герман посмотрел на Сару с вопросом, но уже без удивления.
Сара достала пудренницу, слегка привела в нужный ей тон цвет щек, спрятала пудренницу в сумочку и сказала:
-Эта женщина, кстати, твоя соотечественница. Она из небольшого городка на юге Украины. Когда начал разваливаться Советский Союз, она, после двадцати двух лет работы маляром-штукатуром, вдруг обнаружила в себе могучие экстрасенсорные силы. Интуитивно уловив ветер перемен, не раздумывая, она ушла из строительной бригады, окончила 10-дневные курсы и, получив  «диплом» целителя-экстрасенса международного класса, принялась за новое дело. Стала «лечить» бесплодие, как женское, так и мужское. Своих пациентов она находила в близлежащих селах, куда возил ее сын на старой машине, которую у вас называют «копейкой». Услугами  целителя международного класса пожелали воспользоваться  очень многие. До тех пор бывшая маляр-штукатур даже не предполагала, что патология, которую она случайно выбрала для  лечения, так широко распространена в вашем народе. Вскоре ее городская квартира превратилась в продуктовый склад, заполненный мешками с мукой, разными крупами, сахаром; для хранения скоропортящихся продуктов ей пришлось срочно купить большую морозильную камеру. Тогда, если помнишь, был очень популярен, так называемый, бартер, и оплата за услуги производилась всем, что хоть как-то могло заменить деньги. Вскоре деятельной натуре маляра-экстрасенса районный масштаб стал тесен, и она, как в свое время и ты, подалась в Москву. Оставшимся же в провинции сыну и невестке, как оказалось очень скоро, она оставила долг в 15 тысяч долларов (втайне от сына она перед отъездом приобрела на свое имя недостроенный двухэтажный особняк, разумеется, в долг). Сын с невесткой узнали об этом приобретении от кредиторов матери. Люди эти принадлежали к известной в те времена социальной группе, которую в просторечье называли «каталами». Шутить они не были склонны, особенно в вопросах возвращения долга, и, как принято было тогда, молодую семью «поставили на счетчик». Тем пришлось срочно продать машину, гараж, дачу, квартиру – все это принадлежало жене ее сына -  и уехать в Израиль на ПМЖ. Однако, жизнь на земле обетованной не задалась. Случается, что грех одного члена семьи
ложится искупительным бременем на других. Невестка как-то еще пробует крутиться, а сын начал пить, попал в аварию на чужой машине, стал инвалидом, постепенно пристрастился к наркотикам, и сейчас полностью зависит от того, что наутро сможет заработать его жена. Поговаривали, что она, - Сара едва заметным движением глаз показала на бывшую маляра-экстрасенса, - познакомилась с женой какого-то фармацевтического магната, и даже организовала на новом месте совместный бизнес. Однако, все попытки сына и невестки выяснить адрес мамы успеха не имели. А года через три на их официальный запрос об организации розыска, органы прислали официальный ответ: «Разыскиваемая гражданка пропала без вести». Так что, сам решай, есть ли у нее шансы попасть в историю?
Герман смотрел на Сару, и не столько удивлялся, откуда она так много знает о совершенно незнакомой женщине, как поражался знанию таких подробностей российской жизни (неважно, что дело было на Украине), как «машина-копейка», «каталы», «постановка на счетчик» и «морозильная камера для скоропортящихся продуктов». Самое удивительное, что Сара знала даже о судьбе ближайших родствеников этой женщины, причем, знала настолько полно, будто это были ее собственные родственники.
-Неужели обо всем этом тоже говорилось в позавчерашней «Геральд Трибьюн»? – только и нашелся, что спросить Герман.
Сара рассмеялась.
-Нет, что ты! В «Геральд Трибьюн» о «морозильных камерах для скоропортящихся продуктов» могут написать, разве что, в рекламной статье, но я рекламу не читаю. А о «копейках» - так о тех в последние сорок лет не пишут вовсе. Нет, об этой женщине мне известно через сводки Интерпола. Ты же знаешь, чем занимается мой патрон – по большому счету, выявлением обмана и обманщиков. А на какой почве этот обман выявляется, значения не имеет. Те, кто занимается обманом профессионально, редко всю жизнь остаются в одном и том же роде деятельности. Вот и перемешиваются маляры-штукатуры, экстрасенсы, подделыватели картин, и...
-И дети лейтенанта Шмидта, - завершил за Сару Герман.
-Чьи дети? – не поняла теперь Сара.
-У нас тех, кого ты хотела назвать после «и» называют «детьми лейтената Шмидта», - пояснил Герман, внутренне торжествуя, что нашел то явление, которое неизвестно Саре.
-Это по аналогии с персонажами романа Ильфа и Петрова «Золотой теленок»? – спросила Сара.
- Да, - не без досады ответил Герман. И вдруг неожиданно заявил: – А Хемингуэя здесь сегодня тоже нет! И, похоже, уже не будет.
-Тебе нравится Хемингуэй? – спросила Сара.
-Очень нравится, - ответил Герман.
-Тогда тебя надо сводить в «Клозери де Лила». Это недалеко отсюда. Тоже на Монпарнасе.
-Тогда пойдем в «Клозери де Лила», - предложил Герман. – Что-то здесь очень безлюдно сегодня.
Они расплатились с пожилым официантом, которому по странной французской традиции так и суждено было до конца своих официантских дней оставаться гарсоном – что по-русски значит мальчик - и пешком пошли к «Клозери де Лила».
Они шли не спеша. Герман обнял Сару за плечи, и, хоть идти от этого было не очень удобно, но только от близости ее тела он чувствовал сейчас что-то, отдаленно похожее на удовольствие. Или, скорее, на небезразличие.
В сумочке Сары зазвонил телефон. Она остановилась, чтобы достать его, и потому руку с ее плеча Герману поневоле пришлось убрать.
Звонил, как  оказалось, Отто. Он сегодня прибыл в Париж и теперь собирался присоединиться к ним. Из всех возможных чувств, которые могли возникнуть по поводу приезда Отто, Герман только в очередной раз удивился - как, оказывается, легко на этой планете преодолеваются расстояния и границы.
Начал накрапывать мелкий дождь, и потому в «Клозери де Лила» им пришлось войти внутрь, а не остаться на террасе, как это было в «Ротонде». Сара повела Германа в Piano Bar - туда должен был подойти Отто - и показала ему табличку у стойки с надписью «E. Hemingway». «И здесь то же самое», - подумал Герман. Он сел на высокий стул слева от таблички и заказал себе мороженное с минеральной водой. Сара решила выпить глинтвейн. Герман с удовольствием заказал бы себе что-нибудь более достойное Хемингуэя, но с некоторых пор, он, по каким-то непонятным для себя причинам, это пить разучился.
Фоном играла ненавязчивая фортепианная музыка, светил мягкий, теплый, приглушенный свет, и Герман пытался представить себе, что чувствовал и о чем мог думать на этом месте писатель, чьи книги он всегда так любил. Но вспомнил только, что Хемингуэй написал здесь «Фиесту» - пожалуй, единственный роман, который почти не тронул Германа. Он совершенно не заметил, как сзади подошел Отто и положил ему на плечо руку. Герман обернулся. Отто почему-то очень обрадовался тому, что сумел так незаметно подкрасться. Но если Герману Отто только положил на плечо руку, то к Саре наклонился и поцеловал в щеку, совсем на чуть-чуть выше губ.
Герман поймал себя на том, что в нем в мгновение всколыхнулась небольшая, но довольно упругая волна ревности.
-Что вы пьете? – спросил Отто сразу у обоих. – Я тоже хочу.
-У меня минералка с мороженным, - сказал Герман.
- А я замерзла, и потому пью глинтвейн, - подняла свой высокий стакан Сара.
-Ребята! – воскликнул Отто. – Какой глинтвейн?! Какое мороженое?! Приехал Отто, и, значит, будем пить хорошее, старое, красное вино. - André! Ne vin aujourd'hui à partir de la vallée du Rhône?
-Он спросил, есть ли вино из долины Роны, – тихо перевела Герману Сара.
- Vous savez, Monsieur Otto, vous avez toujours l'Hermitage, - приветливо, как старому знакомому, ответил бармен.
-Он говорит, что для Отто у него всегда припасена бутылка «Эрмитажа», - сказала тихо Герману Сара.
- Dans ce cas, ce que nous attendons? Vous pouvez voir que l'on boit. Apportez une bouteille d'Hermitage et rapide! – требовательно, но очень по-дружески сказал бармену Отто.
- В таком случае, чего же мы ждем? Ты же видишь, что они пьют. Неси бутылку Эрмитажа и побыстрее! – перевела Сара.
Бармен принес бутылку вина, поставил перед Отто, Сарой и Германом бокалы и очень красиво и профессионально наполнил их.
- Merci, André, - сказал Отто. – Попробуйте, - обратился он к Герману, придвигая ему бокал.
Герман хотел каким-то образом отказаться, но Отто упредил его:
-Пейте, не бойтесь. Это не то, что потом становится комом в горле. Уверен, такого вина вы не пробовали во всю свою жизнь. - N'est-ce pas André? – потребовал он подтверждения у бармена.
Неизвестно, понял ли Андре, о чем Отто говорил Герману, но головой он кивнул так убедительно, словно, и правда, понял.
Герман попробовал вино, и никаких неприятных последствий не ощутил. Вино, наверное, действительно было из разряда нерядовых, но Герману в его жизни настолько редко удавалось попробовать хорошее вино – да и пробовал ли он его когда-нибудь? -  что он мог сказать только одно – вкусным оно ему показалось или нет. Вино было вкусным. Вот только воздействия – того, которое обычно ожидают от алкоголя, он не почувствовал никакого, все равно, как если бы выпил воды.
-Это что, безалкогольное вино? – спросил Герман Отто.
-Почему безалкогольное? – посмотрел на него с удивлением Отто. – Самое, что ни на есть алкогольное. И, притом, великолепное! Есть легенда, - пояснил Отто, -  что в 1224 году один из королевских рыцарей, устав от крестовых походов, попросил разрешения у королевы поселиться в Долине Роны в хижине, чтобы провести остаток жизни в уединении. Он раскорчевал заросший кустарником склон и посадил на нем виноград. Так и возникло название «Эрмитаж», что в переводе означает «обитель», «приют отшельника». Представьте себе, эти вина выдерживаются до