Незамеченный Таити

удивленно спросил Отто.
Герман помялся.
-Ну, скажем так, не всегда.
-Это больше похоже на истину. Впрочем, я опять поступил невежливо, причем дважды – первый раз, когда вас перебил, второй – когда от искусства стал требовать вещания истины. Я весь внимание.
-Так вот.., в шесть часов звонит будильник. Этот звук пронзает меня, как когда-то, в те же шесть часов, копье римского сотника пронзало тело Спасителя. И я возвращаюсь из мира божественного сна в мир реальности. И вижу, что в жизни вокруг меня никаких островов нет и в помине, а есть только облупленные стены моего сырого жилища. И вместо буйства жизни тропического рая – пустой аквариум с одной-единственной золотой рыбкой. И если вы присмотритесь, то увидите, что композиция картины напоминает крест. И при таком рассмотрении мулат, выступающий из этого креста – тот, который, как я вам говорил, есть зашифрованный образ самого меня, превращает картину уже в некое подобие распятия. И эти три цифры «6»: в одном смысле они означают, что будильник напоминает мне о том, что уже шесть часов. Но есть и второй смысл. Шестерка не случайно повторена трижды, и в этом случае копье, с которого слетают эти цифры – это уже оружие Дьявола, а три шестерки – ни что иное, как его знак.
-«Знак зверя» - так, если быть до конца точным, названа эта конфигурация цифр в «Откровении», – показал свое внимательное участие в разъяснениях Германа Отто.
-Да, «Знак зверя», - согласился Герман.- И тогда и колокольчик будильника становится уже тем колоколом, о котором писал Джон Донн: «Никогда не спрашивай, по ком звонит колокол, ибо он звонит по тебе». А, значит, он звонит и по мне...
-Вот как.., - со странной интонацией сказал Отто. – В таком случае, вы не проясните мне, что означает термин ТЭЛА?
-Как вы сказали? ТЭЛА? – Герман не понял, при чем тут это странное слово.
-Ну да, ТЭЛА – тромбо-эмболия легочной артерии.
-Понятия не имею, - сказал Герман. – А при чем тут ТЭЛА?
-Вы правы, совершенно не при чем – согласился Отто. – Кстати, вы не будете добры, как только немного освободитесь, посмотреть в интернете, какая была температура воздуха в Антарктиде, на базе Мак-Мердо двадцать третьего сентября сего года? Если узнаете, сообщите мне, пожалуйста. Мне это очень нужно, а я никак не могу найти сводку погоды за этот день.
-Ладно, посмотрю, - сказал поначалу окончательно сбитый с толку Герман. Но потом он решил, что, скорее всего, Отто еще с кем-то общается в скайпе, и просто перепутал - с кем и о чем говорит в данную минуту. – Если найду – сообщу.
-Значит, вы говорите распятие? - вернулся к прерванному разговору Отто.
-Ну, во всяком случае, что-то в этом роде, - неопределенно согласился Герман.
-А вот интересно, если проткнуть человека в том месте, как это показано у вас на картине – рана будет смертельной или нет? – задал то ли вопрос, то ли уже дал ответ на него Отто.
-Не знаю.., - пожал плечами Герман. - Думаю, что смертельной.
-Скажите, как интересно...
-Что интересно? – опять не понял Герман.
-Я говорю, интересно - почему Христу не переломали голени? – задал очередной неожиданный вопрос Отто.
Похоже, что с головой у него все же не все было в полном порядке, решил про себя Герман.
-Нет, нет, не подумайте, будто я начал бредить! - тут же поспешил разъяснить свой вопрос Отто. - Просто я посмотрел на вашу картину, на то, как симпатично проткнули вы вашего героя копьем, и подумал: «Почему двум другим разбойникам, повешенным рядом с Иисусом, перебили голени, а ему нет?»
-Разве это так важно? – искренне не понял Герман.
-С точки зрения веры, наверное, нет. То есть, что я говорю?! Конечно важно – ведь таково было одно из пророчеств о Христе  - то, что ему «не сокрушат кости». Но с точки зрения сокрытия обмана – а я, как вы помните, по роду своей деятельности имею дело в основном с изобличением обмана – так вот, с точки зрения сокрытия обмана, такой факт наводит на размышления.
-На какие же? – заинтересовался Герман.
-На какие, говорите?.. Что ж, тогда все по порядку, - начал Отто. – Мне всегда были интересны последние слова, произнесенные Христом на кресте. Напомню их вам: «Или! Или! Лама савахфани!»
-Ну да! – согласился Герман. – Там есть и перевод: «Отче, зачем ты оставил меня?»
-Прекрасная память! – восхитился Отто. – Но почему никто из окружающих распятие не понял тогда этих слов? Ведь они все решили, что Распятый зовет Илию, не так ли?
-Так, - согласился Герман, который всего несколько дней назад, начиная работу над картиной, перечитывал Евангелие.
-Вот именно – решили. А кричал-то он, как мы теперь знаем, совсем другое! Не странно ли: они – очевидцы - в тот день, в том месте не знали, а мы через две тысячи лет вдруг взяли, и узнали? А не говорит ли это о том, что Распятый кричал свои заключительные слова на каком-то незнакомом для окружающих языке? А писаки потом уже придумали им подходящий перевод.
-Ну, хорошо, пусть даже так. И что с того? – по-прежнему не понимал Герман.
-Давно бытуют предположения, - продолжал свою мысль Отто, – и смею вас уверить – небеспочвенные, что между двенадцатилетним своим возрастом, когда мы видим Христа на празднике в Иерусалиме, и до того, как Он в тридцать лет появился вновь - в Галилее, а заодно и в Библии - Христос мог находиться в Индии. Там, как человек любознательный, Он вполне мог довольно хорошо изучить некоторые практики йогов. Нас, в данном случае, интересуют не все они, а те, при которых человек может вводить себя в состояние, близкое к смерти. Заметьте – оставаясь при этом живым! Вы согласны?
-Допустим, - осторожно сказал Герман, который хоть и не был слишком набожен, но, на  всякий случай, в вопросах религии соблюдал известную деликатность суждений.
-Итак, - продолжал Отто - в тридцать лет Он появляется в Галилее и начинает Свою проповедь. А попутно, более, чем успешно, исцеляет сотни болящих и кормит тысячи алчущих. Дальше опускаем подробности, которые любой спокойно может прочитать и сам, и переносимся во дворец Пилата. И вот, Он стоит перед прокуратором. Пилат знает, что перед ним, прежде всего, прекрасный врач и великолепный снабженец! Какое Пилату дело до этого чужого народа с его непонятной изуверской религией? Да и что он скажет в Риме, если вот так - с точки зрения Рима ни за что, ни про что – отправит такого великолепного специалиста на казнь? И они просто-напросто договариваются: я делаю вид, что казню Тебя, а Ты, в свою очередь, как можно более натурально делаешь вид, что умираешь. Потом мы устраиваем Тебе в обещанные Тобою три дня несколько явлений Твоим апостолам, и... впрочем, как они могли обсудить свои дальнейшие совместные действия, мы не знаем. Дальше следует распятие, на котором Христос приводит себя в состояние, близкое к смерти. При этом он, действительно, настолько близок к смерти, что даже кричать начинает на том языке – может, даже на санскрите, который, по нашим предположениям, мог  освоить в годы, предшествующие Его появлению в Галилее.
-Какое состояние, близкое к смерти, если Его пронзают копьем?! – возмутился Герман таким богохульством.
-Да, - согласно ответил Отто. - Для большей убедительности Его тело даже протыкают копьем. Но, никоим образом не пытаясь подвергнуть сомнению вашу веру,  рекомендую обратиться вам к любому, более или менее авторитетному уголовнику (впрочем, не обращайтесь, я вам и так скажу). Но если бы вы все-таки обратились, он бы мог рассказать вам, как можно очень убедительно симулировать убийство (или самоубийство), вонзив себе нож в живот в точку, расположенную на один спичечный коробок от пупка вниз и на один  вправо. Впрочем, не помню точно - вправо или влево. Эффект страшного ранения полный, а опасность почти нулевая.
-А голени-то при чем? – спросил Герман.
-Вот! – с восторгом, явно ожидая этот вопрос, воскликнул Отто. - Вот тут-то и выступают на сцену голени!. – Ведь если бы Ему перебили голени, тогда Он – уж в ближайшие три дня точно – ну никак не мог бы являться  Своим ученикам! Потребовалось бы время на лечение, а это уже не шло бы  ни в какие ворота ни с точки зрения Библии, ни с точки зрения заранее продуманного их с Пилатом плана. Да, Он был изранен, и, уверяю вас – очень сильно. Но ни одна из ран не была смертельной! Подобной экзекуции, с распятием и протыканиями, каждый год подвергают себя религиозные фанатики  на Филлипинах – я сам видел. Зрелище, скажу вам, не для слабонервных. Вот тут многие обвиняют апостола Фому в неверии. Это тот Фома, который вкладывал персты в раны Христа. Но дух ран иметь не может! А раны на теле, в котором Христос являлся апостолам, были! А я вам скажу больше - их и не могло не быть! Вот если бы Он являлся в эти три дня, прошедшие после казни, без ран – это было бы чудо. А с ранами... Как, позвольте вас спросить, еще может являться человек, которого прибивали гвоздями к кресту, а потом еще и пронзали копьем?
-Я не верю вам! – с каким-то упрямством заявил Герман.
-Не верьте, это ваше право. У вас, вероятно, на все мои наблюдения есть какие-то свои предположения. Но позвольте процитировать вам одну строку из Корана: «Никакие предположения нисколько не избавляют от истины». А в каком именно месте моего рассказа вы мне не верите? – с простодушным недоумением спросил Отто. – А вот еще вопрос: раз все, поверившие в Христа, ожидали Его воскресения, то почему же, хотя бы в эти, указанные им три дня, нельзя было выставить у могилы охрану? А коль скоро охраны не было, то кто, позвольте вас спросить, мог отдать распоряжение о том, чтобы ее не было, кроме Пилата?
-Все, герр Отто! – взмолился Герман. - Я больше не могу всего этого слушать.
-А! – воскликнул Отто. - Я все понял! Вы, господин Стоковский, никак не хотите допускать, что между Христом и Пилатом могли быть какие-то договоренности? Как же я сразу не догадался? Слишком уж это все как-то по-человечески, правда?
Герман промолчал.
-Хорошо, - согласно сказал Отто. – Тогда я постараюсь немного изменить свою версию – так, чтобы Христос оказался, вроде как, ни при чем. Вы не против?
-Валяйте, - устало ответил Герман.
-Тогда давайте с вами представим события, примерно, в таком ракурсе: Пилат еще до встречи с Иисусом был прекрасно осведомлен о всех тех «чудесах», которые  уже сотворил  новый проповедник. И, почти без сомнения, получил подробные сведения о его биографии. Личная встреча позволила Пилату лишь уточнить источник знаний человека, теперь обвиняемого Синедрионом в богохульстве. Умному Пилату не представляло особого труда предвидеть возможное поведение Иисуса во время казни. И все, что ему надо было сделать в этой ситуации - лишь создать условия для проявления  возможностей пророка. Здесь, правда, нам опять прийдется вспомнить, что Ему, единственному из приговоренных в этот день к казни, не ломали голени (а ведь даже намеком высказанное пожелание прокуратора должно было восприниматься его подчиненными как прямой приказ, не выполнить который было невозможно). К деталям такого приказа можно отнести и укол копьем (на строго заданную глубину и в строго определенное место), и размещение тела (только одного из казненных!) в пещере, и отсутствие ночной стражи у этой пещеры, и специальным образом произведенное «закрытие» входа в пещеру. (Во всех источниках, я бы сказал подчеркнуто указано, что закрыта пещера была огромным,