скуксился другой. – Не хочу здесь… - Малышка молчала, моргая на Яну синими глазами. Та вздохнула, поднялась на ноги, отряхнув джинсы. Далеко твоя мама, уж и не знаю, где…
Она молчала, они смотрели. Потом Яна махнула рукой и соврала:
- Ну пошли, отведем вас к маме.
И пошла. Кругом лес – не все ли равно, куда идти? Они побрели между стволов, скользя на корнях и утопая во мху. Пала душная, влажная тишь. Малышка все молчала, и Яна сама решила взять ее на руки. Немая она, что ли? Но, оскользнувшись и пару раз чуть не упав, она опять опустила ее на землю. От тишины звенело в ушах. Яна отерла с лица осевшую влагу; на руке были серые потеки, и она устало подумала, на что теперь похоже ее лицо. Часто приходилось останавливаться и ждать плетущихся сзади детей. Она останавливалась, затаивала дыхание и со все возрастающей тревогой слушала, слушала.
- Тетя, ты что, заблудилась? – протянул сзади детский голосок. – Долго нам еще идти?
- Ничего я не заблудилась, - отрезала Яна. – Шевелись давай.
- Я уста-ал…
- Шевелись! – зашипела на него Яна. Она уже поняла: у нее не в ушах шумит. Что-то, пока еще далекое, пробиралось лесом им наперерез. И Яне стало страшно: она узнала этот давно знакомый запах…
Ночь и темный залив. Раздавленные белые цветы под ногами. Всколыхнувшиеся воды…
- А ну быстрей!!
Бежать они не могли. Даже когда за стволами зачернелась коренастая фигура бревенчатого дома, они подковыляли к нему медленно, совсем без сил. Яне было наплевать; дверь была не заперта – и она вошла, просто чтобы куда-то войти. Поднажав плечом, закрыла плотно дверь в сенях и опустилась на пол, прижавшись к ней спиной. Над ней, воткнутая между бревен, слабым круглым огоньком горела лучина; казалось, крохотная желтая звездочка светит ей из глубокого одинокого космоса.
В дверь стукнули. Яна вздрогнула и дернулась прочь от дверей, но потом остановилась. Стук повторился, стук обычной человеческой рукой. В конце концов, может, кто-то тоже прячется, решила Яна и отворила дверь.
Маленькая женщина в коричневом платье и темном платке сунулась было в сумрачные сени, но тут же отшатнулась прочь:
- Ах ты, господи!.. – крестясь, крестясь испуганно, – кикимо…
- Да человек я, - буркнула Яна, отбрасывая на спину спутавшиеся мочалкой кудри. Ну вот: нечесаная, чумазая, наверно… Точно, кикимора и есть! – А вот ты кто – это интересно.
- Марфа я, отшельница, живу здесь. А ты?..
- Яна. – Уголок ее губ дернулся, подавив жесткую усмешку. – Волшебница.
- Ведьма, значит… - спокойно проговорила Марфа; без боязни или злобы, со смиренным превосходством. – Зачем пришла? Ничего ты здесь не возьмешь… Э, ты чего?
Девушка уверенно отодвинула хозяйку в угол, плотно, навалившись, затворила дубовую тяжелую дверь, задвинула засов. И даже после этого продолжала слышать далекий еще сухой шорох, как от старой змеиной шкуры о шершавый камень. По лесу ползла смерть.
Порывшись в кармане джинсов, Яна достала стертый желтый мелок. Отковырнула от ботинка комочек налипшей земли, коснулась заостренного кончика; зачерпнула воды из стоявшей в углу кадки, окропила; пронесла мелок над искоркой лучины, потом легонько дунула на него и начала набрасывать на двери рисунок. Солнце. Она не знала, к кому еще обратиться.
- Колдовать будешь? – недовольно спросили за ее плечом.
- Не хочешь – не смотри, - раздраженно бросила Яна; мел никак не хотел оставлять следы на отсыревшем дереве. – Иди лучше в дом, дети там…
Желтый мелок. Желтое солнце. Луна… тоже иногда желтая. Золотистая рожь. Желтый пушистый цветок одуванчика. Волосы Эвелины, чуточку русоватые, чтобы быть золотыми…
- Царь Огонь, царица Вода, Земля-матушка и дыхание мое… вами заклинаю… - слова разбухшими горошинами застревали в горле, с трудом проталкиваясь наружу. – Защити…
Солнце улыбалось. Ей мнилось – снисходительно. «Так, и кто это тут у нас? А ты ничего не путаешь, ведьмочка?»
«Блин, да не время сейчас разбираться!!» - Зловещий шорох нарастал. Ужас Перл Харбора выполз из воды и шел, вынюхивая ее, по лесу. Яна в панике привалилась к двери.
«Не за себя прошу, дети в доме…»
Хлыстом обожгло ее собственное лицемерие. Еще бы ей за себя просить! Она вспомнила злое проклятие, которым наградила Дебби. А потом и еще некоторые эпизоды из жизни… Что теперь, каяться? В ноги падать? Еще и дальше лицемерить?!
А в ночи помощи искать тоже нечего, мрачно подумала Яна. Я и верна-то была ей только так, на словах. И настоящих темных дел тоже не совершала… из трусости… ручки боялась испачкать… Зато уж считала себя – чуть ли не Черным Валой…
Дерьмо я мелкое, и больше никто…
Она медленно сползла на пол, слушая, как все ближе подбирается Ужас. Не светлая, не темная… Никчемная. Умереть бы сейчас, но поджилки тряслись при этом слове, душа униженно скулила и умоляла суровый жестокий разум: «Спаси!!»
Яна молчала, прислонившись лбом к грубо струганным доскам.
А потом кто-то подхватил ее, ослабевшую, под руки, потащил прочь. Ноги скребли по полу.
- Ты закончила? – спросил голос, на кого-то похожий. – Закончила. Чего сидишь?
- П-пусти меня, - бормотала Яна. – Я умереть решила…
- И кому лучше будет? На, заговори и эту дверь, умелица… - в руку ей впихнули ее мелок.
- Это не поможет… боги мне не помогут… - наружу наконец прорвалось протяжное рыдание: - Пусти меня-а-а!..
Она тут же захлебнулась от плеснувшей в лицо холодной воды. Сквозь висящие на ресницах капли она увидела Марфу, стоящую над ней с опорожненным ковшом в руках. Все вернулось: полутемный дом, желтый мелок и испуганные детские глаза, поблескивающие в углу.
И улыбающееся солнце, нарисованное на сенной двери. Теплое, ласковое солнце.
Яна последний раз всхлипнула, отерла рукавом мокрое лицо и наладилась заговаривать дверь.
Со всех сторон вокруг, снаружи, зашебуршилось, будто кучи дождевых червей разом лезли на поверхность, расталкивая землю, дерн и палую листву. Дети ревели на разные голоса; беспомощный плач раздирал нервы, а звуков из-за стен заглушить не мог. Кто-то заметался в потемках, пытаясь забиться в угол. Свет мигнул раз, два…
- Да сядь спокойно! – сердито крикнула Яна, стараясь догнать паникующего. – Огонь же погаснет!
Уворачиваясь, мальчик обо что-то споткнулся, упал, отполз на четвереньках – и тут закричал, тонко и с надрывом.
Из пола, медленно раздвигая доски, лез толстый тупой щуп-отросток, весь мертвенно-синий, в лиловых бородавках. Конец его потянулся за ребенком, не достал и, поднатужившись, вылез еще немного.
Яну передернуло. Нож был в сумочке на поясе, нет, кажется, уже в руке. Лезвие прыгало, брызгало тусклыми бликами лучины. Она рубанула отросток под корень, отдернула руку – из него ударила темная струя то ли крови, то ли яда. Мерзость съежилась, напружинилась, как змея перед броском, и Яна замерла, подняв нож – а ну как сейчас прыгнет? Но отросток, словно недовольно надувшись, неспешно втянулся обратно в дыру. Яна потянулась за мелком, уронив нож на пол.
Разноголосый завывающий хор давил на уши. Яна чувствовала, что сейчас сама заорет похлеще многих. Но вместо этого остановилась, осененная внезапной идеей.
- Ну, и чего здесь страшного? – она подбоченилась. – Как мы их!.. – До измученных детей доходило плохо; Яна собралась с силами, ища в себе нужные эмоции. – Да… да ну их! Вот… Давайте спать лучше. А я могу даже сказку на ночь рассказать… Хотите?
Рев постепенно притих, воцарилась тишина; на Яну воззрились пары недружелюбных, настороженных глаз. «Дура она, что ли?»
- Хотите?.. – повторила Яна.
Кто-то отвернулся. «Точно. Спятила».
- Хочу, - неожиданно пискнули в самом дальнем углу, и на свет выкатилась молчавшая прежде девочка. И как только попала в чертов самолет?
- Хочу, тетя, - малышка подергала волшебницу за рукав, доверчиво глядя снизу вверх. – Мне мама всегда рассказывает…
- Ну молодец, иди сюда! Ты какую сказку больше любишь? Про колобка? Или, может, про Красную Шапочку?
- Не-ет, ты, наверно, такой сказки не знаешь, - протянула девочка. – Про то, как заяц и лиса себе домики строили.
- Ну-ка, ну-ка… - Яна притворилась, что задумалась, и украдкой глянула на остальных. Они навострили уши, слушая, чем же все это кончится. – Это где у зайца был лубяной домик, а у лисы – ледяной?
- Ага…
- Ну. Значит, слушай: в одном лесу, давным-давно, жили-были лиса и заяц…
И ее голос потек. Ровно, напевно. И малышка смотрела на нее блестящими глазами, пока их не смежила, удобно устроившись рядом с Яной. Пока старшие, обняв друг дружку, тоже не засопели в уютном уголке.
Яна вздохнула и замолкла.
- Ну вот, - раздался в тишине спокойный голос Марфы, - видишь, а ты боялась. Успокоила ведь, и быстро как.
- Их-то успокоила, - угрюмо пробормотала Яна, - меня бы кто успокоил…
И тут пол под ними треснул. Кусок доски откололся, и в просвете замаячило что-то мелкое, блестящее и шевелящееся.
- Господи, помилуй нас… - затянула сзади Марфа.
Это Яну окончательно вывело.
- Да какой, к лешему, господи?! – зарычала она. Как струна, дрожали натянутые нервы. Вот-вот лопнут…
- Как какой… который нас испытывает, чтоб укрепились и уверовали…
- Да что я, крыса лабораторная, чтоб на мне что-то там испытывать?!
Она сердито вскинула подбородок, выпрямилась, на полголовы возвышаясь над маленькой отшельницей. Та неожиданно равнодушно развела руками:
- А что крыса? Тоже тварь божья. Думаешь, ее меньше любить надо?
Зашуршало уже по стенам; маленькие острые коготки цеплялись за бревна, невидимые мелкие тварюшки карабкались вверх, по пути вгрызаясь в твердое дерево. Яна слышала – они обсели дом густо, как мухи или муравьи, и грызли, медленно, но верно…
Яна метнулась туда, сюда… Шорох и скрежет напирали отовсюду. Ну не покроешь же знаками весь дом! Она оглянулась на детей. Они спали.
- Бог, говоришь? – прошипела она. – Любить, говоришь?!
- А ты не сердись, - тихо посоветовала Марфа. – Сядь. И спокойно все скажи.
- Да что ты несешь, а эти?..
- Сядь, сядь.
Яна рухнула на какую-то колоду, удивляясь, как благодарно это восприняли ее ноги. А злость не остывала. В голове теснилось все то, что она давно хотела бросить в лицо христианину – все равно какому. Быстро все скажет – и займется заговором дома.
И, как всегда, когда пытаешься сказать сразу много всего, доводы начали разбегаться.
- Любит, любит, - покивала Марфа в ответ на Янино молчание. – Вот ты солнышко видишь, ветер слушаешь – знаю, слушаешь и понимаешь, - хорошо тебе?
- Да. Но причем здесь бог?
- А кто тебе все это дал?
- Я сама, - отрезала Яна. – Это вы там, «рабы божьи», дожидаетесь, пока вам дадут.
- Дети, - все так же мягко поправила Марфа. – А можно и внуки – так ведь вы говорите?
Яна поперхнулась.
- Скажешь, в мире мало хорошего?
- Нет. Не скажу. Но это не по вашей вине. Вы людей в клетку загнали со своим аскетизмом! А сами живете как…
- И чем тебе не нравится, как я живу?
- Ну, не ты, а…
Дом, протяжно охнув, оторвался от земли и накренился, как корабль в бурю. Яна только крепче сжала коленями колоду. Она спешила говорить, ей все казалось: вот сейчас она скажет главное, скажет, почему именно их так ненавидит…
…- А темноту тоже не мы создали, - проговорила Марфа. – Не нам ее и судить.
- А кто? Скажешь, дьявол? Знаем мы ваши речи…
- Нет. Зачем? Она ведь тоже нужна, и ты это лучше меня понимаешь. Не будь ее – как бы мы могли отличить свет? Как бы мы поняли потом,
