Резвимся..., а как Семеныч позвонит, так сразу все бросаю, и еду его забирать. Ответственный я, батяня, водила был; своего шефа ни разу не подвел. А сейчас стар уже, вот и сторожую; одни воспоминания остались...
В шесть часов утра, как и обещал сторож, приехала машина, и отвезла о. Александра домой.
глава_3
Тут любопытный читатель может спросить: "А откуда о. Виктору были известны такие мелкие детали из жизни о. Александра?" Все дело в том, что батюшка Александр вел дневник, в который и записывал все подробности своей жизни. А поскольку о. Александр и о. Виктор дружили семьями, то матушка о. Александра после его смерти не раз приезжала к о. Виктору, и порой кое-что зачитывала из дневника. Таким образом батюшке Виктору на многое открылись глаза, и стали известны самые мельчайшие подробности трагической смерти о. Александра. Записывал о. Александр в свой дневник и все те сделки, где ставил свои подписи. Этого материала, попади он к знающему человеку, вполне хватило бы, чтобы многие лишились своих кресел, и еще к тому же оказались за решеткой. Но Полина, так звали матушку о. Александра, боялась пускать дневник в ход: понимала, какого зверя она может потревожить, страшно было за свою жизнь, и жизнь своих детей.
Ну а дальше в жизни о. Александра произошло то, что и должно было произойти,- то, чего он так боялся: все события развивались по наихудшему сценарию.
Сначала все было прекрасно: стремительная церковная карьера, известность, слава, должность настоятеля собора, и епархиального секретаря. Собор рос как дрожжах, и параллельно о. Александр в центре города строил прекрасный двухэтажный особняк для себя, в который скоро и переехал. Обзавелся батюшка и собственным бизнесом: открыл в городе парочку ювелирных магазинов и казино. В общем, все складывалось, как нельзя лучше. Правда все это отталкивало от него его же паству. Но, да не велика потеря; как говорится: сытый голодному не товарищ, зато в почете у архиерея, бизнесменов и областных властей.
Так бы и жить, не тужить, да детей растить. Но тут произошло то, что никто и предвидеть не мог: взяли под следствие известного миллиардера Ходорковского, хорошего друга Наума Самойловича, и почти сразу же после этого понаехало в город целая армия различных аудиторов из Москвы. Стали все проверять, и раскапывать. Вот тут то аудиторы и выяснили, что средств из городского бюджета на строительство собора, израсходовано в пять раз больше, чем необходимо. Завели уголовное дело, и всплыли тут и подписи о. Александра, его шикарный особняк, и лексусный автопарк, и весь бизнес. Наум Самойлович и владыка Онуфрий тут похитрее были, поступили по умному: все свои средства в офшор перевели, и остались как-бы не причем; на отца же Александра перевели стрелки, и стал он козлом отпущения. А далее события развивались по принципу снежного кома. Владыка Онуфрий предчувствовал, что следствие может зацепить и его, поэтому сразу же решил расставить, как говориться, все точки над i. Как только о. Александра вызвали в прокуратуру к следователю, владыка Онуфрий сразу же собрал епархиальное собрание духовенства, где обвинил о. Александра в воровстве церковных средств, и поставил вопрос о почислении
его за штат епархии, и запрете в священнослужении, до подробного выяснения всех обстоятельств дела.
Отец Александр свою вину признал, так как понимал, что подписывал все бумаги он один, и отпираться тут безсмысленно. Сразу же после этого он был взят под арест и отправился в СИЗО. Арест был наложен также на его и матушки банковские вклады, и на все их имущество. Как только это стало известно архиерею, тот сразу же снова собрал епархиальное собрание, на котором поставил вопрос о лишении о. Александра сана священника, и отлучении его от причастия на десять лет. Это предложение поставили на голосование, и оно было принято единогласно. Причем поднимал руку и о. Виктор, которого не смущало то, что о. Александр был его другом, и несколько раз оказывал ему серьезную помощь.
Например, как то раз о. Виктор отказался идти причащать больного на дом: батюшка потребовал себе для выезда машину, и 5000 руб. за причастие. Семья же, где находился больной, была бедной, и, естественно, ни то ни другое предоставить не смогла. Зато по совету одного знакомого они написали о произошедшем в епархию, архиерею, с просьбой разобраться, и наказать о. Виктора. Письмо же это попало в руки о. Александра, который его просто порвал. Таким образом о. Виктор избежал страшной бури. После этого он отблагодарил о. Александра, пригласив его в хороший ресторан, и клятвенно заверил, что тот в любой ситуации может на него рассчитывать: дескать он в долгу не останется. Теперь же приходилось поднимать руку, что бы не попасть под архиерейский гнев. Впрочем, этот поступок не особенно тревожил его совесть, ибо о. Виктор рассудил так: проголосуй он, или нет, его голос все равно ничего не решит; один в поле не воин, и все равно будет так, как захочет архиерей. Потом, о. Александра все равно посадят, как ни крути, и проголосовал он за, или против,-тот все равно не узнает: в тюрьме ему уже будет не до того. Ну, а матушке Полине он соврет, скажет, что не голосовал, воздержался, а если та его не спросит, то вообще обойдет этот вопрос стороной.
Но опасался о. Виктор совершенно напрасно: будучи удрученной внезапным горем, и массой сопутствующих ему проблем, матушке Полине вовсе было не до о. Виктора. Все дело складывалось так, что епархия и архиерей, да и простое духовенство, не говоря уж о мирянах, от них полностью отказались, и они теперь стали на положении изгоев. Зато Наум Самойлович напротив, проявил к о. Александру и его семье, как казалось, внимание, участие и заботу.
Надо сказать, что следствие как то обошло своим вниманием его. Да, его вызывали в качестве свидетеля, были в отношении его и подозрения, но доказательств не было представлено никаких: все у него было так гладко, что придраться было абсолютно не к чему.
Наум Самойлович, вскорости после того, как о. Александра посадили в СИЗО, назначил встречу матушке Полине на берегу озера, за городом. Причем даже сам прислал за ней машину. Когда Полину привезли на место встречи, то он очень галантно встретил ее, даже поцеловал ей руку, и очень сокрушался по поводу происшедшего.
-Без хорошего адвоката ему не выпутаться,-сказал матушке губернатор,-я знаю такого, уже говорил с ним, и он согласился. Однако он не из дешевых, и тебе сейчас явно не по карману. Вот что, на, вот, возьми пока 8000 баксов, дашь ему аванс. А потом, по ходу дела, я тебе еще помогу.
Матушка была вне себя от счастья: еще бы, духовенство от них отказалось, а тут, казалось бы совсем мало верующий человек, протянул ей руку помощи.
Она связалась с адвокатом, дала ему аванс, и тот пообещал ей, что сделает все возможное, что бы о. Александр скоро оказался на свободе.
Однако, при всей, как казалось, кипучей внешней деятельности адвоката, на деле получалось так , что узел вокруг о. Александра затягивался все туже и туже. Финал всей этой истории был таков: 12 лет лишения свободы, с отбыванием срока в лагере усиленного режима, и конфискация всего имущества.
Таким образом, матушка Полина с детьми оказались фактически на улице, без средств к существованию. Но это был еще не конец. Вскорости после вынесения приговора суда ей сообщили, что о. Александр, при пока еще невыясненных обстоятельствах, застрелился в СИЗО, и что после вскрытия она может забрать его тело для погребения. Для матушки это был самый страшный удар судьбы в ее жизни: вот так вот: было все, и вдруг, остаться ни с чем! На нервной почве она получила инфаркт, и оказалась в больнице.
Хоронить о. Александра пришлось его родственникам, без христианского отпевания, так как ни один священник в округе не взялся отпевать самоубийцу. Более того, узнав обо всем этом, владыка Онуфрий посмертно предал о. Александра анафеме.
Матушка же Полина, едва оправившись от болезни, с детьми уехала к родителям в Москву.
Год спустя она приехала к нему на могилку, поставить памятник. В городе матушка останавливаться не захотела, и поехала к о. Виктору. Честно говоря, о. Виктор испугался: все таки жена опального, да и еще анафематствованного священника-самоубийцы; не донес бы кто, а то потом беды не оберешься,-владыка это вряд ли простит. Но и отказать было как то неудобно; честно говоря, о. Виктор не верил, что о. Александр сам свел счеты с жизнью. Он был убежден, что в этом ему помогли Наум Самойлович, и владыка Онуфрий: ведь как живой свидетель он был им не нужен. Поэтому у себя дома о. Виктор отслужил панихиду по о. Александру, и заочно предал его земле.
Тут то в первый раз он и познакомился с дневником о. Александра, и много полезного для себя узнал.
Приехав на другой день в город, матушка Полина с удивлением узнала, что их бывшие два ювелирных магазина и казино, теперь принадлежат Науму Самойловичу.
Вот тут то ей и открылся истинный смысл всей его "учтивости" и "участия" в их семейном горе. Стала ясной и ситуация с адвокатом: Наум Самойлович сделал ему заказ,-поскорее упечь о. Александра в тюрьму, и причем желательно на максимальный срок. А деньги за работу он передал через нее; причем получалось так, что она как бы еще и оплачивала посадку в тюрьму своего мужа, и очень даже возможно его убийство. А в том, что его убили в тюрьме, выдав этот факт за самоубийство,-матушка Полина не сомневалась.
Интересно,-подумал о. Виктор,-наверное действительно о. Александр сейчас находится в аду: ведь при жизни очень много грехов он совершал, в чем, впрочем, никогда не раскаивался. Говорил, что иначе не проживешь. Примечательно было и то, что такие греховные поступки, которые совершали и покойный о. Александр, и о. Виктор, и многие другие священники,- ни архиерей, ни духовник епархии, за грехи не считали.
глава_4
От о. Александра крылатая мысль перенесла о. Виктора уже к его собственной жизни. Вот он, молодой, тщеславный семинарист, родом с Западной Украины, не имеющий еще никакого жизненного и духовного опыта, но зато страстно желающий разбогатеть, попадает в только что образованную епархию. Вот его матушка Ольга, односельчанка, с трудом окончившая среднюю школу, не умеющая связать и двух слов,-но зато и днем, и ночью, грезящая богатством. Вот памятный и знаменательный день его рукоположения во священника, и напутствие архиерея. Вот ему вручают архиерейский указ, и он отправляется в Глухов настоятелем строящегося храма, в честь Благовещенья Пресвятой Богородицы.
Тут надо сказать, что в Глухове было два храма: один большой, центральный, где
