разок „для порядку“ чертыхнувшись, отвернулся к трибуне.
И тут же помянул чёрта вторично. Это ж надо, он пропустил самое интересное! Вольфычу, наконец, удалось всучить оратору в руку микрофон. Обернувшись, Николай Петрович ещё застал выражение крайнего облегчения на пухлой физиономии шефа.
Дальнейшее действо, таким образом, потеряло для Николая Петровича какой бы то ни было смысл. Он развернулся и, пытаясь отыскать в неверном свете уличных фонарей собственные следы, аккуратно ступая, пошёл обратно к тропинке. В спину ему с остервенением впивались слова „клетчатого“:
- Мы заставим их самих исполнять те законы, которые они принимают для нас! Вместе мы сила! Хочешь жить лучше - присоединяйся! Твой голос не потонет в пучине равнодушия!..
Николай Петрович бросил прощальный взгляд через плечо.
- Вот, падла!
Невдалеке позади, стараясь ступать след в след за Бариновым, через сугробы пробирался тот самый „знакомый незнакомец“. Сомнений не было - от „утиных“ ему сегодня отвязаться не суждено…
- Обрубай хвосты! - вспомнилось Николаю Петровичу предостережение Алексеева. Он посмотрел на световое табло на здании напротив. Часы на нём показывали 18:47.
- Домой не успеваю, - решил Николай Петрович, - Значит, нужно избавляться от слежки сейчас.
- Лучшая защита - нападение, - вспомнил Баринов мудрое изречение.
Притоптывая ногами по тропинке в тщетных попытках сбить налипший на ботинки снег, Николай Петрович подождал, пока „утин“ выкарабкается из сугроба.
- А Вы, небось, тоже из этих? - без обиняков поинтересовался он, не дав преследователю отдышаться. При этих словах Николай Петрович выразительно кивнул в сторону митингующих.
- А Вы, не иначе, из тех... - в свою очередь кивнул на Госкомитет незнакомец.
Сиплое учащённое дыхание выдавало в нём заядлого курильщика, едва ли приближавшегося к спорту ближе, чем на расстояние от дивана до телевизора.
- Надо же, какое тонкое наблюдение! - захотелось съязвить Николаю Петровичу в ответ, - А то ты раньше не знал!
Но Николай Петрович смолчал. Его хитроумный коварный план не допускал таких дешёвых проколов в самом начале.
- Никакой агрессии, милый! - рассуждал он, не подав и виду, насколько противно ему всё их „утино“ племя, - Давай-ка мы с тобой, друг ситный, лучше пока подружимся.
- Кореш, мля! - мысленно подвёл он черту под внутренним монологом, критически осмотрев соперника с головы до ног. Дешёвая одежонка незнакомца начисто исключала саму возможность дружбы между ними в глазах стороннего наблюдателя.
- Николай Петрович, Баринов. - Протянул Баринов ладонь незнакомцу в предвкушении услышать знакомые вибрации в фамилии незнакомца.
- Толян. - запросто вымолвил тот и ответил на удивление крепким рукопожатием.
Николай Петрович невольно поморщился.
- Извините, - виновато вздохнул Толян, оправдываясь то ли за причинённую боль, то ли за простецкое своё имечко, - Ненавижу, когда мне выкают. Давай на ты?
Покоробленный этакой неслыханной фамильярностью, Николай Петрович, тем не менее, нашёл в себе силы растянуть до ушей панибратскую улыбку и сказать с воодушевлением:
- А легко! Тогда я Колян…
- Тебе на метро, Колян? - с надеждой поинтересовался вновь обретённый корефан.
Николай Петрович помрачнел.
- Твою мать! Такого позора я не вынесу! - чуть слышно выругался Баринов, вспомнив, что проклятая буфетчица выгребла из его бумажника остатки наличности, а „несгораемую“ „платиновую“ кредитку выплюнули, едва-едва попробовав на вкус, все ближайшие банкоматы.
- Ладно, - подумал он, - хоть один плюс да есть в новом провожатом. Не буду выглядеть полным лохом в метро. Когда я там был в последний раз? В детстве? Нет, помню, пару раз ленточки на новых станциях резал. Но так это не в счёт. Бляха-муха, даже цену не знаю! Какой позор!
Последние слова, впрочем, относились вовсе не к собственной серости по поводу стоимости поездки, а к самому факту появления его, Баринова, „вери импотэнт“ персоны в смрадной толпе душного подземелья.
- Что, Колян? Прости, не расслышал... - прервал мужчина мрачное течение мыслей Николая Петровича.
- Пойдём, Толяныч, говорю…
- Ты, значит, тоже справедливости хочешь, Толян?
Ответ на этот вопрос Николаю Петровичу был ничуть не интересен. Просто он представил, как нелепо, должно быть, смотрится со стороны их „разнокалиберная“ парочка, не связанная меж собой даже общим разговором. Но ответ нового приятеля заставил его насторожиться.
- В какой-то мере да. - чрезмерно серьёзно, на взгляд Баринова, отреагировал Толян.
- Вот как? Мило! Похоже, тебя что-то не устраивает в жизни „по правде“?
- Нет, не совсем. Просто не хочу уподобляться тем кретинам, которые могут денно и нощно до хрипоты спорить, так и не уяснив, в чём, собственно, предмет их спора. Давай для начала определимся с понятиями.
- Фак! Везёт мне сегодня на философов! - беззвучно посочувствовал Николай Петрович своему многострадальному мозгу в предчувствии некоего предстоящего действа, в процессе которого его серое вещество непременно подвергнется очередной деструкции. Так витиевато Николай Петрович обычно называл то, к чему сам нередко прибегал в своих публичных выступлениях и приватных беседах. В народе же на этот счёт обычно выражались точнее и проще: „трахать мозги“…
Смирившись с предстоящей долгой осадой его многострадальной головушки, он обречённо согласился:
- Валяй, определяйся…
- Ты зря иронизируешь, Колян - восприняв последнюю реплику на свой лад, разгорячился мужчина. - Справедливостей на свете, может быть, тысячи, ровно так же, как и правд. Я просто хочу понять, какую из них ты имеешь в виду?
- А ты мне начинаешь нравиться, Толян! - хохотнул Баринов, - Может, мне взять тебя в свои советники? Мне как раз не хватает правдивых оправданий на все случаи жизни.
- Опять ёрничаешь? Одна-единственная на всём белом свете - только „реальность“, которая, кстати, не всегда нам доступна. А то, что мы „реально“ видим собственными глазами, мы обычно называем „объективной реальностью“. По мере познания нами мира даже „объективная реальность“ может меняться. А уж с какой скоростью может меняться „правда“ наряду со „справедливостью“, ты, Колян, лучше меня должен знать. Любая правда обычно окрашена эмоциями, политикой, менталитетом... Возрастом, наконец!
- Ты меня совсем запутал…
- Хорошо. Начнём с простого. Солнце. Что ты о нём знаешь?
- Ну-у, это звезда, вокруг которой...
- Ты сам это видел?
- Нет…
-Вот и давай не лезть в дебри. Мы же договорились объясняться по-простому. Для сегодняшнего обывателя, не вооружённого никакими достижениями современной техники, объективная реальность, пожалуй, такова. Солнце - это некий светящийся круглый объект, который появляется из-за горизонта примерно на востоке, пересекает по дуге небо и исчезает за горизонтом на западе. Согласен?
- Ну, пожалуй...
- Теперь вот тебе две полярно-противоположные правды о Солнце. Одни говорят, Солнце хорошее, потому что даёт свет, тепло и жизнь. Другие возражают. Солнце плохое, оно может испепелить всё живое смертоносными лучами. Я спрошу тебя, Колян, так. Какая из этих правд правдивее?
- Ха! Нашёл дурачка! Меня-то тебе не удастся подловить, Толянчик! Тут тебе любой школьник скажет, правда и то, и другое. И к тому же, обе эти правды - часть той самой твоей хвалёной „объективной реальности“.
- Йес! Бинго! Я гений! - подпрыгнул от восторга Толян.
- Ты?! Почему ты? - удивился Баринов.
- А как же! В двух фразах я смог объяснить тебе то, что люди не понимают годами. Помню, у нас был преподаватель, который непонятные экономические задачки из заумного учебника „переносил“ к кассе продуктового магазина. Таким путём, на примере собственного кошелька, задача даже самыми тупыми студентами решалась в три минуты. Он тоже был гений!
- Что-то я не „въезжаю“, Толян...
- Всё просто. Люди порой с пеной у рта доказывают друг другу, что их собственная правда лучше, чем правда оппонента. И им невдомёк, что обе их правды - лишь части одной правды побольше. И спор их не имеет смысла. Вспомни, Колян, притчу о слоне и слепых старцах!..
- Где один ощупал ногу, а другой… - не помню - хвост?
- Ну да! А потом драли друг дружке бороды, выясняя, что же есть слон - столб или верёвка.
- Окей, с правдой, считай, разобрались. Что со справедливостью?
Вопреки предположениям, шагать рука об руку с Толяном становилось всё интереснее.
- Может, действительно, этого языкатого к себе взять? - подумал было Николай Петрович, но тут же осёкся, вспомнив о собственном „подвешенном“ состоянии.
- Тут как раз всё проще пареной репы. - не дал Толян Баринову ни на секунду углубляться в собственные мысли. - Есть справедливость жестокая, „первозданная“. Но против которой, как ни крути, не попрёшь. Люди называют её по-разному. Кто-то „законом джунглей“, кто-то -„кто смел, тот и съел“. В общем, обыкновенная пищевая цепочка. Сильный пожирает слабого, а слабые, объединяясь, если смогут, валят сильного.
Однако, с момента появления человека, и по мере его развития как существа разумного и социального, общество пытается „причесать“ этот первозданный объективный закон. В зависимости от эпохи и, опять же, менталитета, причёсывают по-разному. Но на самом деле, если копнуть поглубже под эту „причёску“, закон джунглей остаётся неизменным. Сильные поедают слабых, а слабые отбиваются от сильных. Просто вместо отдельных особей выступают социальные группы. Вместо поедаемой плоти - деньги и материальные ценности, а вместо зубов и клыков - всё чаще - определённые правила, законы. Если правила не срабатывают - в ход идёт оружие. Всё это вместе называется цивилизацией.
Что-то крепкое и холодное пребольно ударило Николая Петровича в лоб. Разлетевшиеся осколки заляпали стёкла золочёных очков и едва не сбили шапку. Николай Петрович слегка присел от неожиданности.
- Кровь! - испугался он, проведя рукой по лбу. Но тут же обо всём догадался, увидев через мутные разводы очков нечто маленькое, пухлое и орущее, стремительно приближающееся к нему со словами: - Ура-а! Ты убит. Падай!
Николай Петрович к вдруг вспомнил себя маленьким мальчиком. Он едва-едва высунул голову из-за стены снежной крепости, как в лицо тут же попало таким же колюче-холодным и противно мокрым. Прямо в глаз. Каким-то чудом веко успело среагировать за мгновение до удара и захлопнулось. Видимо, благодаря этому он не лишился глаза. Однако ещё целую неделю потом мальчику Коле было больно моргать...
Снежок, будь он неладен! Второй такой же был зажат у орущего пухляка в занесённой для броска руке. Николай Петрович неожиданно для его тучной фигуры сноровисто уклонился от брошенной вдогонку первой снежной „гранате“ и, сделав ловкий выпад вперёд, схватил маленького агрессора за шкирятник.
- Я т-те покажу, щенок, убит! Ишь, сучонок! Уши с мясом повыдёргиваю!
- Мама, мамочка! - захныкал карапуз, извиваясь ужом в руках Николая Петровича.
- Что-ж ты, козёл, делаешь! - квохчущей наседкой подскочила к Баринову невесть откуда материализовавшаяся мамаша карапуза. - Ребёнок с тобой играет, а ты!..
Что „ты“, Николай Петрович не расслышал, потому что разъярённую „наседку“ решительно оттеснила высоченная мужская фигура.
- Ты что, мужик, давно в дыню не получал?! - лениво, казалось, даже с
