стезю можно легко отнести к вредным, что называется, „производствам“?
- Ну-у, в какой-то мере, да... Вдруг косточка в чёрной икре попадётся!
- Вот именно - да! - не обращая внимания на сарказм ведущего, с жаром продолжал Тутин, - Посудите сами: сомелье рискует спиться, шахтёр - заболеть вибрационной болезнью, врач - вообще чёрти какую заразу подхватить от пациента. Так же страшны и психологические, ментальные „вредности“ . Военному грозит шаблонность мышления, милиционеру, тому же врачу и, извиняюсь, проститутке - бескрайний цинизм и невосприимчивость к чужой боли. Неизбежные, что называется, издержки профессии. Список можно продолжать, но не это главное.
- Да-да, ведь мы с Вами, Пётр Петрович, говорим о власти. Какие-же, по-вашему, вредности у властных профессий?
- Если говорить о чиновнике, то у него, бедолаги, свои напасти. Каким бы „святым“ ни пришёл человек на этот пост, его тут же начинают искушать дьявольские соблазны. Представьте, вы устроились на работу на фабрику „Гознака“. Куда не кинешь взгляд - всюду деньги, деньги, деньги... Мириады, килотонны денег! Значит ли это, что вы теперь миллионер?
- О-о-о, Пётр Петрович, так получилось, что я об этом знаю не понаслышке. Как-то с коллегами мы делали репортаж с „Гознака“. Вы бы видели, какая там система охраны! Людей, можно сказать, насквозь видят. Да-да, можно сказать, буквально...
- Именно! Теперь Вы, я думаю, понимаете, что имеется в виду. Негоже, когда такие предприятия оказываются без охраны или с охраной номинальной, а то и свойской - клановой, родственной.
Человеком, как и любым другим животным, движут инстинкты. Инстинкт самосохранения человека толкает его к заботе прежде всего о самом себе и своих близких, своей, что называется, стае. На высоком посту это особенно страшно и вредно для общества, ведь возможности человека на властном посту многократно возрастают. Исходя из этого мы формулируем наш второй постулат. Опять же условно, что называется, для простоты восприятия он звучит так: «Хороших чиновников не бывает».
- Во как! Но это, Пётр Петрович, извините, уже попахивает Гитлером и геноцидом.
- Прошу Вас, не уподобляйтесь крикунам-демагогам, которые делят мир только на чёрное и белое да на своих и чужих. Мир устроен гораздо сложнее и разумнее, уверяю Вас.
- Извините. Мы Вас внимательно слушаем…
- Так вот. Не бывает чиновников хороших, ровно так же, как не бывает и плохих. Вернее, нам это совсем не важно. Возьмём, давайте, обычную воду. Вот скажите, вода хорошая или плохая?
- Хмм…
- Вот именно! Вода может давать тепло и электричество, может молоть зерно и орошать поля. А может стирать с лица Земли целые города. Так же и власть. Она никакая. Нейтральная. Мы устраиваем свою систему так, чтобы использовать активность, деловую хватку и работоспособность чиновника, оставив, что называется, за скобками его моральные качества. И только из-за риска - зная ментальные особенности человеческого вида - превращения чиновника под воздействием соблазнов в „плохого парня“ мы и ставим их в особые условия контроля. Накладывая, что называется, некоторые ограничения.
- А-а-а, я, кажется, ухватил Вашу мысль, Пётр Петрович! Вот, Вы знаете, у нас дома живёт собака. Милая такая, Вы бы видели! Хоть и говорят, что ротвейлеры порода агрессивная, но она, Вы знаете, любимица всей детворы во дворе. Как нянька, ей-богу! Но из-за того, что собака крупная и порода считается опасной, мы должны её выгуливать в наморднике и на коротком поводке со строгим ошейником. На всякий случай. Я правильно Вас понимаю, что ваш Комитет - это своего рода строгий ошейник для власти?
- Именно!
- Позвольте, Пётр Петрович, но тогда сразу возникает вполне закономерный вопрос. Чиновник ведь вам не какой-нибудь ручной мопс. И даже не пудель. Это, не побоюсь такого сравнения, тот ещё волчара. Вот с таку-у-ущими зубами! - Баринов живо представил себе, как радиоведущий развёл руки, показывая пасть, по меньшей мере, тигровой акулы, - Как же вы собираетесь заставить этакого хищника примерить ваш намордник?
- А заставлять никто никого не собирается. Мы просто придумали новые правила игры, ясные, понятные и, что называется, прозрачные. Президент закрепил их специальным указом. Всё. Задача нашего Комитета - следить за исполнением этого „Кодекса чести чиновника“, не вмешиваясь, что называется, во властный процесс. Власть будет руководить страной, а мы - следить за властью.
Раз уж мы с Вами заговорили языком аналогий, позволю себе привести ещё одну.
- Интересно…
- Вот, к примеру, представьте монастырь. Человек, постригаясь в монахи, накладывает тем самым на себя некоторые ограничения. И, кроме того, берет определённые дополнительные обязательства. Заметьте, очень часто достаточно серьёзные ограничения и обязательства. На взгляд обычного обывателя даже безумные и жестокие. Но он делает это добровольно. Таковы его личные мотивы и, что называется, внутренняя свобода.
- С монахами понятно. Но чиновники... они, как бы это помягче... далеко не монахи, Вы согласны?
- Не совсем. В данном случае абсолютно нет никакой разницы. Не нравится „устав“ - не ходи во власть. Значит, это просто не твоё призвание. Занимайся торговлей, расти детей, строй дома, сажай деревья. Но во власть в таком случае ни ногой.
- Но не боитесь ли Вы таким образом просто обезглавить страну? Кто же согласится на таки…
- Ой, я Вас умоляю, как говорит моя младшая, - нетерпеливо перебил гость ведущего, - Где и когда Вы видели, чтобы коридоры власти оставались пустыми?! Не зря говорят в народе, что свято место не бывает пусто. Тем более, за налагаемые нами „схимы“ и „аскезы“ чиновники и госслужащие будут получать весьма немалые деньги.
- Да, кстати, а какие? Думаю, я Вас не особо удивлю, сказав, что это самый популярный вопрос радиослушателей в сегодняшнем эфире.
- Я же говорю, огромные. И так как, Вы помните, Президент недавно подписал указ об установлении предельной разницы между минимальной и максимальной зарплатами в стране, высшие чиновники будут получать по максимуму - до десяти МРОТ…
Николай Петрович поперхнулся горячим чаем, минуту назад бесшумно и мягко поставленным перед ним вышколенной, понимающей в этих вопросах всё с полувзгляда Валентиной. От затяжного кашля лицо его сделалось багровым, но он, тем не менее, не прекращал сложных арифметических подсчётов в своей голове, силясь вычислить, сколько лет ему пришлось бы зарабатывать на его едва завершившийся медовый месяц, получай он предложенную только что Петром Петровичем Тутиным зарплату.
Дальше он уже не слушал. С одной стороны, всё было предельно ясно. С другой - ситуация всё больше и больше походила на дурной сон.
Едва прокашлявшись, Николай Петрович встал, выключил приёмник и вышел из кабинета. Миновав огромную приёмную с рядами стульев по стенам и сдвоенным столом секретарши сбоку у окна, торопливым шагом направился по коридору к туалету. Разгорячённому кашлем до обильной испарины, проступившей по всему телу от лысины до самых пяток, ему требовалось умыться и слегка проветриться.
Случайно обернувшись, Николай Петрович увидел „его“. Впрочем, в отличие от дворника, „он“ был гладко выбрит, а по сравнению с мужиком из телевизора - слишком бледен и сутул. Во всем остальном сходство было полным. Двойник, мягко ступая, держался за Николаем Петровичем в некотором отдалении. Он даже не пытался скрывать, что следует именно за ним, за Бариновым. Николаю Петровичу, не вполне ещё отошедшему от недавних теле-радио впечатлений, почему-то вспомнились рассказы собственного деда про тридцать седьмой год.
Баринов проскользнул в туалетную комнату, а невзрачный человечек остался снаружи у двери.
Умывшись и причесав остатки шевелюры на затылке, Николай Петрович с удовольствием закурил. Тут за дверью послышался какой-то глухой стук и неясный гул голосов. Дверь распахнулась и в туалет грузно, бочком, ввалился Алексеев.
- Хорошо, Василий Васильевич, - сказал он кому-то за дверью и, тяжело засопев, обернулся к Баринову.
- Добрый день, Николай Петрович. - буднично поздоровался Алексеев.
- Виделись, - сухо отозвался Баринов и поджал презрительно губы.
- Надо же, гусь! - подумал он.
Валентин Митрофанович, виновато вздохнув, прошёл в кабинку. Появившись через минуту, он не спеша включил воду, выдавил немного мыльной пены из висящего на стене резервуара и, намыливая руки, осторожно приблизился к Николаю Петровичу.
- Коля, когда я выйду, загляни в кабину. - едва различимо из-за шума воды произнёс он.
Николай Петрович поднял глаза и поймал взгляд Алексеева в зеркале. От виноватой улыбки не осталось и следа. Усталые глаза смотрели серьёзно и строго.
Под этим выразительным взглядом жгучее желание сказать в ответ что-нибудь язвительно-едкое растаяло, не оставив по себе даже воспоминаний. Николай Петрович молча кивнул и выпустил носом облачко ароматного дыма.
Едва за Алексеевым закрылась дверь, Николай Петрович поспешил в кабинку, из которой пару минут назад вышел Алексеев. Хорошенько осмотревшись по сторонам он, наконец, заметил то, ради чего, скорее всего, и был устроен этот манёвр. В щель между металлическим уголком и пластиковой стенкой кабинки был всунут обрывок туалетной бумаги, аккуратно свёрнутый треугольником. Николай Петрович сунул бумажный треугольник в карман и направился к выходу. Смерив своего сопровождающего взглядом, полным молчаливого превосходства, Баринов уверенной поступью проследовал к кабинету.
«В 20-00 в нашем кабаке» - корявые буквы, надорвав кое-где по пути нежный материал, прочертили обрывок бумаги от края до края, - «Обрубай хвосты!»
- Едрит твою в душу! - в сердцах сказал Николай Петрович портрету Президента. - Агент 007 отдыхает!
- Бог мой, когда же закончится эта пионерская „Зарница“?! - спросил он будто бы у него же, ещё раз перечитав послание и поджигая его в пепельнице.
- Твою мать! Камера! - вспомнил он предупреждение Валентины. - Ну ничего, мало ли что я тут делаю. Я, в конце концов, в своём собственном кабинете!
Он едва удержался, чтобы не продемонстрировать невидимому соглядатаю известный жест средним пальцем правой руки.
«Наш кабак» - мог означать только одно место в городе: приватное, весьма закрытое питейное заведение с уютными звуконепроницаемыми вип-залами и сговорчивыми танцовщицами. Николай Петрович с немногочисленными посвящёнными коллегами давно избрали его в качестве прибежища для приятного внеслужебного досуга.
- Николай Петрович, Вы подписали документы? - раздался голос Валентины из селектора.
- Я ещё смотрю. - последовал лаконичный ответ.
Он поудобнее устроился в кресле и взял в руки первую папку…
- Какого дьявола! - метал от громы и молнии пять минут спустя, размахивая листами бумаги и не обращая на камеру под потолком ни малейшего внимания - Что это за бред, я тебя спрашиваю?! Что за хрень ты мне тут подсунула?!
Валентина стояла перед ним навытяжку, опустив глаза долу и переливаясь всеми оттенками красного. Руки её слегка подрагивали. По опыту она знала, что Баринову в таком возбуждении сразу лучше не отвечать. Пусть немного выговорится и остынет.
- Н-николай Петрович, - решилась наконец Валентина поднять свою изящную белокурую головку, - Не сердитесь, я тут
