честно-честно ни при чём. Всему департаменту дали подписать такое соглашение. Они сказали, кто не согласен, пусть уматывает к едрене фене. Так и сказали, честно...
Убедившись, что Николай Петрович больше не собирается кричать, а, напротив, с нескрываемым интересом смотрит ей в рот, она продолжила намного увереннее, даже слегка игриво:
- Мы его прозвали „обетом бедности“, Николай Петрович. Хи-хи... Они скоро обет верности и целомудрия начнут требовать, да, Николай Петрович? Совсем с ума сошли, правда ведь?
- Валюха, вот объясни ты мне, с какой это радости я, госчиновник в ранге министра, должен отдавать всё своё имущество, все свои накопления какому-то сукину сыну?
- Не Сукину - Сутину, Николай Петрович. Его фамилия Сутин...
- Да какая хрен разница?! - снова вспылил Баринов. - А-а-а, бестолочь, да что ты можешь знать, курица крашеная!
- Ну-у, - развела руками Валентина, пропустив обидные слова мимо ушей, - Они говорят, не навсегда отбирают. Пока, говорят, вы на госслужбе, должны жить только на жалованье... И больше ни-ни, говорят. А потом, говорят, всё вернут. Ну, не знаю, они так сказали…
- Ладно, а вот это что за чушь?- Николай Петрович схватил со стола какой-то бланк, - Это из-за этого я сегодня ни до кого дозвониться не могу?
- Ой, и не говорите, Николай Петрович, просто беда! Я сама так мучаюсь, так мучаюсь! Вы ведь знаете, как нам, девушкам, важно поболтать со всеми... о том, о сём... а они…
- Да не тарахти ты, трындычиха! Дело говори.
- Они выдают симки специальные, прикиньте! Так, представляете себе, на этих симках можно только десять „неприкасаемых“ номеров оставить для родственников и друзей. Такой кошмар! Вот это заявление надо заполнить, чтобы согласовать номера. Остальные номера, сказали, будут прослушиваться.
- Бред! А если мне мало одной трубы, как быть? Мне, может, неудобно одним мобильником пользоваться.
- Нет-нет, что Вы, это можно! Вы только в заявлении не забудьте указать. Вам хоть двадцать сим-карт выдадут. Но самим подключаться нельзя, представляете! Все „левые“ симки будут блокироваться.
- Бред! Кто узнает-то?
- Ну не знаю, Николай Петрович. Но только мне ни с одного телефона больше не позвонить никак.
- Ах, ну да, мой же тоже онемел… - сконфузился Николай Петрович.
- А про эти телефоны, - он обвёл пальцем аппараты на столе, - вообще можно, значит, не спрашивать?
- Ну да, их с самого первого дня слушают, Николай Петрович. И домашние тоже.
- Что?! Как домашние?!
- Не знаю... Обещали не разглашать про личную жизнь...
- Попадос… - Николай Петрович безвольно опустился в кресло, - Вот попадос-то…
- Хорошо. Ладно. Допустим. Они дебилы, черт с ними. Но скажи мне, Валюха, как им Президента облапошить удалось? Он же наш всегда был! Как он на их байду купился?!
- Ой, даже не знаю, Николай Петрович. Дело тёмное. Валентина подошла поближе к столу и, делая вид, что разбирает бумаги, зашептала…
- Только Вы уехали, Николай Петрович, тут такое началось! Сначала они, вроде как, на своих форумах о чём-то уговорились. Много шуму в газетах было, Вы бы знали! Потом к Президенту двинули. Все думали, их тут же повяжут да по тюремным камерам упакуют. Так не тут-то было! Президент всех силовиков собрал. ФСБ, армию, ментов - всех. Сутки из кабинета не вылезали. Совещались чего-то. Вся страна как на пороховой бочке замерла. Дышали через раз. А наутро пошло-поехало! Указ за указом, представляете. Тут у нас сначала не верил никто. А теперь вот чихнуть боятся. Вы бы тоже, Николай Петрович, побереглись, а? Камера ведь. Ну потерпите, родненький. Может, ещё образуется…
- А Шириновский что? Неужели так и проглотил? Почему бучу в прессе не поднял?
- Ой, ну что Вы, Николай Петрович! Будто шефа плохо знаете! Он же сразу силу чувствует. На следующий же день в Совете выступил в поддержку. Потом к ним в Комитет побежал на задних лапках. Так они его прилюдно раком поставили... И волшебный пендель для ускорения - чтоб, значит, неповадно впредь. Сказали, проституток, если приспичит, лучше по объявлению вызовут...
- Ну ты полегче, Валентина, не забывайся!.. А он?
- А что он? Как с гуся вода! Вы разве видели когда-нибудь, чтоб шеф в унынии пребывал?
Глава четвёртая
В которой «он» даёт понять, что не лыком шит и спасает
Николая Петровича от неминуемой оплеухи…
За окном что-то громко ухнуло. Баринов вздрогнул, опустил папку с бумагами на стол и посмотрел на часы.
- Пойду, перекушу. - бросил на ходу Валентине, впившейся глазами в экран ноутбука на своём столе, и хлопнул дверью приёмной.
- Опять этот хмырь! - с неприязнью подумал он, распознав в сутулом силуэте неподалёку того самого „топтуна“, что неотвязно следовал за ним к туалету и обратно. - Что ж, давай, давай поиграем в индейцев, дядя...
Главная столовая, для всех работников Госкомитета, находилась на первом этаже. Но Николай Петрович туда не пошёл. Не только потому, что почти никогда не обедал там, предпочитая спецбуфет для „верхушки“ Комитета на седьмом этаже.
Сегодня точно был особый случай. И Николай Петрович, злорадно ухмыльнувшись, решительно направил стопы на седьмой. У входа в буфет всегда стоял охранник - здоровенный лоб, наизусть усвоивший, кого в буфет пропускать следует, а кого не стоит. Наглецов, рискнувших миновать фейс-контроль „по нахалке“, детинушка обычно мягко брал за плечи, мягко разворачивал и, мягко пришлёпнув по мягкому месту, мягко шептал на ухо: старичок, тебе на первый. Давай, старичок, не шали…
Предвкушая весёлое представление, Николай Петрович сладострастно „вдыхал“ негромкое монотонное сопение субъекта за спиной. Каково же было его удивление... Нет, удивлением и даже разочарованием это назвать нельзя.
Это был удар. Удар ниже пояса. Никакого охранника! Не было даже стульчика, на который тот обычно присаживался перевести дух в минуты отсутствия страждущих вкусить заветных деликатесов. Не оказалось на месте и буфетчицы Клавдии, розовощёкой хохотушки необъятных размеров, вечно строившей Николаю Петровичу глазки и подкладывавшей ему в тарелку лучшие куски. Вместо неё за прилавком скучала страшнейшая угрюмая бабища, которую с Клавдией роднили, разве что, габариты карликового бегемотика.
- Тэ-э-экс, ну и чем тут вкусненьким сегодня кормят? - попытался наладить контакт с угрюмой бабищей Николай Петрович, включив многократно проверенную на публике обаятельную улыбку.
- А чо, не видно, что ли?- равнодушно отозвался „бегемотик“, - Всё перед тобой. Аль ослеп?
За спиной Николая Петровича сдавленно хрюкнули.
Обернулся - так и есть - сутулый хмырь лыбится ничуть не смущаясь!
- Он что, собирается это жрать?! - брезгливо поёжился Николай Петрович, краем глаза заметив тарелку на вид горохового супа вперемешку с гречневой кашей и с костлявым куском рыбы посередине в руках субъекта. - Я бы собаку этим не накормил! Не понимаю, куда всё человеческое подевалось?
Если бы не тянущее ощущение под ложечкой, напомнившее ему о том, что последний раз он тешил желудок в самолёте восемь часов назад, Николай Петрович плюнул бы, развернулся и ушёл. Но предчувствие неминуемого голодного обморока вкупе с запахом съестного словно парализовали волю и не позволили сбежать из этой „забегаловки“. Или - кто знает? - нервный срыв последних часов был тому виной.
Выбрав из всего многообразия несколько тарелок, содержимое которых, на его взгляд, с некоторой натяжкой всё же походило на еду, Николай Петрович проследовал к кассе. От озвученной суммы у него перехватило дыхание.
- Ты ох...ела?! - чуть не сказал он „бегемотику“ вслух.
- Откуда такие цены? - хрипло поинтересовался он, оправившись от потрясения.
- Цены как цены. - с прежней невозмутимостью отвечал „бегемотик“ - Ты по заведениям, чай, ходишь, аль не?
- Да я бутерброд с чёрной икрой здесь покупал за двадцать рублей месяц назад! А ты мне с колбасой за полтинник суёшь, сука!
- Что ты там вякнул, лысый?! Кто сука?
Женщина, засучивая по пути рукава, решительно „покатилась“ к узкому проходу между стеной и прилавком.
- Да я т... - начал было Николай Петрович и неожиданно осёкся.
Окончание фразы навсегда упокоилось в мозгу Николая Петровича, предоставив будущим историкам обширное пространство для их буйной фантазии. Но для озверевшего „бегемотика“ так навсегда и осталось в тайне, было ли это „в асфальт закатаю“, либо „в кастрюле с борщом утоплю“ , а то и вовсе безобидное „уволю к такой-то матери“.
Непонятно, что послужило тому причиной: грозный вид „бегемотика“ или же внезапное воспоминание Николая Петровича об утреннем инциденте.
- Простите его, пожалуйста, Нина Михайловна, - раздался до боли знакомый голос над ухом Николая Петровича, - Товарищ долго в стране не был, не освоился пока.
- А-а-а, вон оно как! То-то я смотрю, экий он борзый! Вы бы, Василий Василич, ему мозги, что ли, вправили, пока он по сопатке не схлопотал.
И, моментально потеряв к Баринову всякий интерес, женщина потянулась к недорешённому сканворду с фотографией Тома Круза посреди рядов клеток и букв.
- Товарищ, значит? - бросил он через два столика своему обидчику и неожиданному спасителю. - Теперь понятно. Из коммунистов, значит? Опять свой социализм строите? А народ, между прочим, давно уже в просвещённое будущее шагнул. Признав, между прочим, ваш хвалёный социализм большо-о-ой ошибкой.
- Ну, положим, народ признал ошибкой не социализм… - парировал Василий Василич, вставая из-за своего столика с подносом в руках.
- Вы позволите, я присяду? - вежливо поинтересовался он, подойдя к столику Баринова, - Поскольку меня приставили к Вам на ближайшие дни, отчего бы, думаю, не познакомиться поближе, Николай Петрович?
- А я, если угодно, Шутин Василий Васильевич.
Сутулый субъект с грохотом отодвинул ногой стул и сел, не выпуская из рук подноса.
- Я, что называется, беспартийный. Если Вам это действительно интересно. И никогда не состоял, что называется. Ни при коммунистах, ни при, что называется, демократах…
- Это шизофрения! - подумал Николай Петрович, вглядываясь в бледное лицо собеседника, - Но как он может быть сразу везде, во всех местах?! Как его там - Хутин, Футин, Мутин? Тьфу!..
- Так что Вы там говорили про ошибку? - вместо приветствия напомнил Николай Петрович Шутину.
- Я говорю, ошибкой был не социализм, а тот, что называется, „совок“, который построили якобы последователи марксизма-ленинизма, гордо величающие себя большевиками.
- О, приятно слышать здравую мысль из Ваших уст. Значит, ошибку Вы все-таки видите? А я, признаться, подозревал в Вас не очень далёкого человека. - c едва заметной издёвкой процедил Баринов.
- Боюсь, следующее моё наблюдение Вам не придётся по сердцу, Николай Петрович. - не замечая колкости, продолжал Шутин. - Боюсь, то, что вы построили вместо совка, никак нельзя признать удачным „проектом“.
- Отчего же, Василий Васильевич? - с лёгким прищуром сладенько простонал Баринов.
- Помните их любимую большевистскую песенку? - вопросом на вопрос ответствовал Шутин и слегка фальшиво запел, - Весь мир насилья мы разру-ушим до основа-а-анья, а-а зате-ем…
- Мы наш, мы новый мир построим... - подхватил Баринов.
- Ха! Опыт, что называется, не пропьёшь! Гляжу, в Высшей Партийной Школе Вы без дела не сидели.
- Откуда Вы знаете про Школу? - стушевался Баринов.
- Батенька! Помилуйте! Да кто ж не знает!
