необходимо, чтобы лицо его отрекомендовал кто-либо из завсегдатаев, чьё собственное лицо не вызывает сомнений в своей значимости. Иначе никак. Иначе как же? Иначе какой это, к чертям, закрытый клуб по интересам!
Николай Петрович поздоровался. Лицо самого Николая Петровича в этом заведении давно имело беспрекословный авторитет. Поэтому с ним поздоровались тоже, выдержано и радушно. С поклоном приняли пальто. Широким жестом пригласили пройти внутрь.
- Для Вас третий кабинет, Николай Петрович, - вежливо поклонился метрдотель, намереваясь проводить Баринова до дверей за мягкими плюшевыми шторами.
- Меня кто-нибудь ждёт? - поинтересовался Николай Петрович.
- Извините, пока никого. Вы первый, Николай Петрович.
- Тогда я, пожалуй, посижу в баре. С Вашего позволения.
- Как Вам будет угодно, Николай Петрович. - кивнул метрдотель, улыбнувшись уголками губ.
Потягивая виски... «Что вы, никакой содовой! Никакого льда!» - Пристрастившись с годами к заморским напиткам, Николай Петрович, тем не менее, остался верен исконной культуре питья. - «Виски из холодильника и пачку сигарет!»
Потягивая прохладный виски, Николай Петрович старался отвлечься и погрузиться в мир музыки, как всегда со вкусом подобранной персоналом заведения. Ужасы минувшего дня почти без остатка растворялись в септаккордах неспешного восьмитактового блюза. А то, что не смогла поглотить музыка, тонуло в широком бокале благородного напитка.
- Николай Петрович! Миленький! Телефончик не одолжите на пару минут? Мне один всего звоночек, а на моём, как нарочно, батарейка села... - милая искренняя улыбка этой девушки завораживала Николая Петровича с самых первых дней их знакомства.
- Конечно, солнышко!
Непринуждённо болтая, стриптизёрша скрылась за кулисами небольшого подиума.
- Как её там? Мила? Лиля? Милена?
От безуспешных попыток вспомнить имя обаятельной танцовщицы Николая Петровича отвлёк метрдотель, бесшумно, по-кошачьи, словно из ниоткуда возникший перед ним.
- Вас уже ожидают, Николай Петрович. Вас проводить?
- Спасибо, сам дойду. Ах, да! Эта... э-э-э... как её там, рыженькая... - Николай Петрович показал рукой на подиум.
- Наиля? Хотите пригласить её на вечер?
- Нет... Не знаю. У неё... мой телефон. Занеси, как освободится. Не забудь, смотри!
- Баринов? Николай Петрович? - двое крепких мужчин сурового вида в одинаковых серых костюмах поднялись со стульев навстречу Николаю Петровичу, едва он закрыл за собой дверь. Третий встал у него за спиной, отрезав единственный путь к отступлению.
- Да. - коротко ответил Баринов, почуяв неладное. - Чем обязан? Вы кто?
- Вам придётся проехать с нами. - вежливо сообщил один из крепышей, когда после непродолжительной борьбы на запястьях Николая Петровича едва слышно клацнули наручники.
- Вы не имеете права! Кто вы?! - в отчаянии застонал Баринов, не узнавая собственного голоса.
- Вам всё скажут. Наберитесь терпения, Николай Петрович. - с теми же холодно-вежливыми интонациями отреагировал мужчина.
За всю дорогу люди в сером не проронили ни слова. Лишь однажды, перед тем как усадить Николая Петровича на заднее сиденье чёрного минивэна, один из сопровождающих, положив руку ему на затылок, коротко скомандовал:
- Пригнитесь.
Изнутри салон был задёрнут чёрными непроницаемыми шторками, так что Николаю Петровичу даже примерно не удалось установить, куда его везут. Кричать и звать на помощь было бессмысленно. Ещё тогда, в баре, проходя мимо случайных свидетелей в коридоре, когда его выводили из кабинета и вели к пожарному выходу из клуба, Николай Петрович прочитал это в глазах метрдотеля. В звуконепроницаемом салоне тем более не стоило предпринимать попыток привлечь чьё-либо внимание. Кроме вероятного недовольства его конвоиров, ни к какому результату это бы не привело. А поди знай, где пролегает граница терпения угрюмых субъектов в строгих костюмах, безмолвно сидевших по обе стороны от Николая Петровича на всем пути следования.
Баринов молча и угрюмо просидел всю дорогу, машинально подсчитывая остановки, ускорения и повороты, словно надеясь по этим приметам вычислить свою дальнейшую судьбу.
- Трендец! - одно только слово крутилось в голове Николая Петровича. Почему оно, нелепое, бабское - любимое словечко его молодой жены Анжелы, а не какое-то другое слово поселилось сейчас в его голове, Николай Петрович не сумел бы объяснить даже под пыткой. Трендец и трендец. Да и какая, к дьяволу, разница. Как ни назови, дело, похоже, принимает нешуточный оборот. Куда везут его те чугунные лбы, один бог, быть может, ведает.
Машина встала вплотную к тёмному подъезду.
- Трендец! Сейчас или никогда!
Отчаянная попытка вырваться из цепких объятий. Где там! Ведут. Вверх по лестнице. Один пролёт, другой, третий...
Похоже, обычная квартира. Вошли. Просто. Без звонка. Как к себе домой, открыли своим ключом.
«Не „органы“? Неужели бандиты? Убьют? За что? Зака-а-аз! Как он сразу не догадался! Митрофаныч, сука! Он подставил, больше некому...»
Прихожая. Кухня. Свет. «Суки! Мало вам люстры - ещё настенную лампу в рожу!»
- Николай Петрович, когда Вы последний раз видели Алексеева Валентина Митрофаныча? Спокойный такой голос, привычное дело, будничная работа...
«Уфф! Вроде не бандиты... Впервые о таком слышу? Бред! Ну, конечно, они всё знают, к чему придуриваться...»
- Т-так когда же... сегодня и видел. В обед.
- То есть днём?
- Ну да, до трёх, точно.
- И больше не видели? Вспоминайте!
- Н-нет, почему Вы спрашиваете?
- Вопросы здесь задаём мы, Николай Петрович. Итак, днём... Хорошо. А в этой квартире Вы в котором часу были?
- Что Вы! Я никогда...
- А если подумать?
Говорившему наперебой, мешая, казалось, друг другу, вторили остальные мужчины.
Вопросы звучали выстрелами то из одного угла, то из другого. «Кажется, это называется перекрёстный допрос».
- Говорите, говорите, быстрее!
- Вспоминай, гнида!
- Где был с пяти до шести тридцати?
- Ну! Быстро!
- На работе был! Все видели! И здесь ни разу не был! Почему вы мне не верите?!
Мужская разноголосица внезапно стихла. В наступившей зловещей тишине первый, похоже среди них главный, резко поднялся со своего места и, широко распахнув дверь в комнату, спокойно произнёс:
- Не были, говорите? Тогда как Вы объясните вот это?
Посреди огромной пустой комнаты, вальяжно раскинувшись в мягком кожаном кресле, сидел Алексеев. Лёгкая гримаса и широко открытые глаза его выражали крайнее изумление и взволнованность столь необычным визитом непрошенных гостей. Однако маленькая аккуратная дырочка на лбу Валентина Митрофановича ясно говорила, что от каких-либо волнений и переживаний на этом свете он уже навеки освобождён…
Глава восьмая
В которой Николай Петрович убегает от погони и,
в конце концов, попадает домой…
Пистолет с глушителем валялся тут же, в полуметре от дверей. Большая лужа крови растеклась по полу под спинкой кресла. Бурое пятно поменьше, словно старинный эполет, украсило левое плечо Алексеева. К нему от отверстия в центре лба Валентина Митрофановича - над бровью, через висок, мимо уха, с плавным поворотом к подбородку - вела почти чёрная запёкшаяся узкая „дорожка“. На мгновение Николаю Петровичу показалось, что голова Алексеева слегка дрогнула и ещё ниже склонилась к плечу.
Николаю Петровичу стало дурно. Если бы не мужчина в сером, стоящий рядом и вовремя подхвативший его под руки, он непременно грохнулся бы на пол. Ноги предательски дрожали. На лбу проступила обильная испарина, а во рту, наоборот, пересохло. Но главное - сердце. Сердце колотилось так же, как брошенная на дно лодки пойманная рыбина бьётся в последней отчаянной попытке вернуться в воду.
От резкого звука выстрела за спиной Николай Петрович инстинктивно съёжился и присел ещё ниже, но сильные руки снова не дали ему упасть. Что-то стукнулось в простенок над дверью и, отскочив, неприятно шлёпнуло Николая Петровича по макушке. Он, потирая лысину, осторожно обернулся.
- Улыбайтесь, Николай Петрович! - двое мужчин, стоявших посреди кухни, произнесли это хором. Один из них держал в руках несколько хрустальных фужеров, а из дымящейся бутылки в руках второго тонкой пенящейся струйкой прямо на пол лилось шампанское, издавая приятный шелест морского прибоя.
- Вас снимает скрытая камера! - оба улыбались так радушно, будто вручали Баринову приз за лучший костюм на детском утреннике.
- Вы попали в передачу „Разыграй лоха“, Николай Петрович! - вторил „коллегам“ крепыш, всё ещё бережно поддерживающий Баринова под локотки. Сказав это, он наконец отпустил Баринова и захлопал в ладоши.
Сдавленный стон в комнате заставил Николая Петровича повернуться снова. Корчась в конвульсиях от беззвучного хохота, „труп“ Алексеева сдирал с себя бутафорские кровавые нашлёпки.
- Ххххх-хх-х-х-ха-х-ххх... Купился...хх-х... Колюня, купи-и-ился! - с трудом выдавил из себя Валентин Митрофанович, тряся тройным подбородком.
- Ты мудак, Митрофаныч? - спрашивал Николай Петрович минутой позже, изрядно отхлебнув шампанского прямо из горлышка. - Сколько тебя знаю, ты всё не меняешься, приколист хренов! А если бы я тут коня двинул, а? Ты что, совсем, что ли, краёв не видишь?!
- А что, неплохо получилось, да? - Алексееву удалось произнести фразу вполне внятно, но дрожащие щёки и плечи выдавали, каких неимоверных усилий ему это стоило.
- Представляю, Валентин, во что это всё тебе обошлось. Не жалко бабки-то во всякую херню вкладывать? - уже мирно, быстро взяв себя в руки, поинтересовался Николай Петрович.
- Брось! - отмахнулся Алексеев, - Квартира и так моя... Ну... ты понимаешь... любовное гнездышко... Так, на всякий случай. А ребята мне бесплатно согласились помочь. Из любви к искусству, Колюнчик, только лишь из любви к искусству. Какие же это траты, что ты, старичок!
- Ни фига себе, Валя! Это ж сколько „ребяток“ тебе помогали! Ну ладно, я понимаю ещё наши, комитетские, хорошо. Я могу понять радио... Хорошо, видеозапись, и это понимаю, можно подсунуть в нужный момент в телевизор. Аэропорт, таможня, такси... митинг, наконец, - тоже, при желании... Но снег! Валя, скажи мне, как тебе удалось завалить полгорода снегом? Ради только твоего бзика с розыгрышем! Развести одного меня! Нет, ты точно мудак, Митрофаныч!
Лицо Алексеева сделалось серьёзным.
- Ты что, идиот, Николай? Ты так ничего и не понял? - Валентин Митрофанович, шумно втянув носом воздух, поднялся с места и поманил Баринова пальцем.
- Пойдём-ка в кабинет, Коля. Потрещим...
„Кабинетом“ оказалась небольшая уютная спальня, большую часть которой занимала огромная кровать. В углу под оранжевым абажуром стоял небольшой достаточно скромно сервированный столик и два кресла.
- Присаживайся, дорогой, будь как дома. - предложил Алексеев, тут же плюхнувшись на одно из кресел и закинув ногу на ногу. И, проследив за взглядом Баринова, будто пытавшегося подсчитать площадь кровати в квадратных метрах, игриво добавил:
- Не боись, приставать не буду. У-у, проти-и-ивный!
Николай Петрович критически осмотрел стол.
- О-о, Валя, ты уже перешёл на обычный Хеннесси? - с издёвкой поинтересовался он. - Хорошо же ты меня ценишь. Главное, на прикол ему бабла не жалко, а меня всяким дешёвым пойлом травит, как рублёвую проститутку. А что, на „икс о“ хотя
